Тело Мэллори содрогнулось. Он открыл и вновь закрыл глаза. Пошевелил губами.

— Почему он не говорит? — рявкнул Косло.

— Ваше превосходительство, возможно, потребуется несколько минут на подстройку энергопотоков для обеспечения десятиточечного резонанса…

— Ну так поторопись с этим, парень! Слишком многим я рисковал, арестовывая этого человека, чтобы теперь потерять его!

Раскаленные добела неистовой силы пальцы, выросшие из кресла, перешли в атаку по всей длине нервных путей мозга Мэллори — и встретили несокрушимое сопротивление зонда Ри. В этом противоборстве измочаленное самосознание Мэллори швыряло, как лист в бурю.

Сопротивляйся! — Клочок его разума, сохранивший активность, подобрался для отпора и был схвачен, заключен в оболочку, взметен, сметен. Мэллори сознавал, что несется сквозь туман вихрящегося белого свечения, пронзаемый вспышками красных, синих, фиолетовых молний. Ощущал, что громадные силы давили на него, швыряли взад-вперед, растягивали его сознание, как пластичную проволоку, пока оно не протянулось нитью через всю Галактику. Нить стала расширяться, разрослась в мембрану, рассекшую Вселенную надвое. Плоскость мембраны обрела толщину, стала разбухать, поглощая все пространство-время. И еще ощущение, едва уловимое: где-то очень далеко отсюда рыщут в поисках добычи неуемные потоки энергии, стремясь пробиться сквозь непроницаемую силовую оболочку…

Заключающая его сфера ссыхалась, сдавливалась, заставляя сознание сфокусироваться в точку. Он понимал — не понимая, как понимал, — что замкнут в запечатанной душной камере, давящей, пугающей замкнутостью пространства, камере, отсекающей все звуки и ощущения. Набрал воздуха, чтобы крикнуть…

Но дыхание не пришло, лишь слабо запульсировал ужас, да и эта пульсация быстро угасла, будто задавленная чьей-то рукой. Один на один с тьмой, Мэллори ждал, мобилизовав все чувства, следя за окружающей пустотой…

— Он мой-наш! — передали Воспринимающие и стихли. В центре камеры запульсировала потоками энергий психоловушка, заточающая и контролирующая плененный образец мозга.

— ИСПЫТАНИЕ НАЧНЕТСЯ СЕЙЧАС ЖЕ, — отмахнулся Эгон от импульсов-вопросов сегментов, углубившихся в теоретизирование. — БУДУТ ЗАДЕЙСТВОВАНЫ ПЕРВИЧНЫЕ РАЗДРАЖИТЕЛИ И ЗАФИКСИРОВАНЫ РЕЗУЛЬТАТЫ. ПРИСТУПИТЬ!

…В другом конце комнаты едва заметно мерцал свет… свет из окна. Он проморгался, приподнялся на локте, под ним заскрипели пружины. Принюхался. В спертом воздухе повис едкий запах дыма. Вроде бы номер дешевой гостиницы. Как он здесь очутился, он не помнил. Сбросил колючее шерстяное одеяло, почувствовал под ногами неровный дощатый пол…

Доски были горячими. Вскочил, подошел к двери, взялся за металлическую ручку — и зашипел от боли. Ладонь пошла волдырями.

Бросился к окну, содрал задубевшие от грязи марлевые занавески, щелкнул шпингалетом, рванул раму. Не поддалась. Отступил, выбил стекло. В пробоину мгновенно вплыл клуб дыма. Обмотав ладонь занавеской, он снес торчавшие осколки, перекинул ногу через подоконник, нашарил пожарную лестницу. Проржавевший металл резал босые ступни. Он спустился ощупью на полдюжины шагов — и отпрянул: внизу дыбилась огненная стена.

Поверх перил он видел улицу, десятью этажами ниже — огни, расплывающиеся по перепачканному сажей бетону, светлые пятнышки запрокинутых бледных лиц. В сотне футов от него покачивалась выдвижная лестница, поднятая к противоположному крылу объятого пламенем здания: заботились не о нем. Он был брошен, отвергнут. Ничто его не спасет. Ибо сорока футами ниже железная лестница, на которой он стоял, становилась адом.

И легче, и быстрее было бы броситься через перила — избежать боли, умереть сразу, — вошла в его сознание ужасающе ясная мысль.

Звяканье, треск — над ним лопнуло окно. Спину обдавал дождь раскаленных угольков. Ступни жгло железо. Он набрал воздуха, прикрыл лицо рукой и ринулся вниз по лестнице сквозь хлещущее пламя…

Он полз, падая на безжалостные стойки и поперечины ступеней. Боль — по всему лицу, всей спине, рукам, — будто приложили и оставили докрасна раскаленное железо. Краем глаза он видел свою руку, освежеванную, кровоточащую, обугленную…

Ладони и ступни больше ему не принадлежали. Он полз на коленях и локтях, переваливаясь через ребро очередной ступеньки, сползая до следующей лестничной площадки. Лица стали ближе, руки тянулись ему навстречу. Он нащупал перила, встал на ноги, почувствовал, как плавно подается под его весом последний пролет лестницы. Глаза застлала красная пелена. Он чувствовал: с покрытых волдырями бедер слезает кожа. Завопила женщина.

— …Боже мой, заживо сгорел и все еще идет! — каркнул чей-то тонкий голос.

— …бедняга…

— …руки у него… без пальцев…

Что-то разрасталось, готовое обрушиться на него; удар — или померещилось? — и наступила темнота.

— Реакция существа оказалась аномальной, — сообщили Анализирующие. — Оно чудовищно цепляется за жизнь! Столкнувшись с очевидно неминуемым физическим уничтожением, оно избрало агонию и увечья лишь для того, чтобы несущественно продлить выживание.

— Возможно, такая реакция характеризует лишь непривычное проявление бессознательного механизма, — указали Анализирующие.

— Если так, существо может оказаться опасным. По данному вопросу требуются дополнительные данные.

— Я-МЫ ПОВТОРНО ВОЗДЕЙСТВУЕМ НА ОБЪЕКТ, — приказал Эгон. — ПАРАМЕТРЫ СТРЕМЛЕНИЯ К ВЫЖИВАНИЮ ДОЛЖНЫ БЫТЬ ОЦЕНЕНЫ ТОЧНО. ПРОДОЛЖИТЬ ИСПЫТАНИЕ!

Мэллори скорчился от боли и обмяк в кресле.

— Он что?..

— Жив, ваше превосходительство! Но что-то тут не так. Я не могу вывести его на уровень дачи показаний! Он одолевает меня с помощью чего-то вроде комплекса собственных фантазий!

— Так избавь его от этого комплекса!

— Я пробовал, ваше превосходительство. Я не могу влиять на него! Выглядит так, будто он перехватывает энергетические ресурсы кресла и использует их для укрепления собственного защитного механизма!

— Пересиль его!

— Попробую — но его мощность фантастична!

— Значит, и мы увеличим мощность!

— Это… опасно, ваше превосходительство.

— Не опасней, чем неудача!

Помрачнев, оператор переключил тумблеры на панели, выводя на более высокую ступень энергопотоки, пронизывающие мозг Мэллори.

— Объект не неподвижен! — воскликнули Воспринимающие. — Мощный поток новых энергий в поле сознания! Моя-наша хватка слабеет…

— УДЕРЖАТЬ ОБЪЕКТ! НЕМЕДЛЕННО ПРИМЕНИТЬ РАЗДРАЖИТЕЛЬ МАКСИМАЛЬНОЙ УГРОЖАЕМОСТИ!

Пока пленник, вздымаясь, бился с тем, что его сковывало, сегментированный мозг пришельца, собрав все свои силы, метнул новый раздражитель во взбаламученное сознание пленника.

Четырнадцать[3]

…Жаркое солнце палило спину. На склоне, где укрылся подраненный лев, ветерок играл высокой травой. Путь котяры размечали предательские капли темно-багровой крови, прильнувшие к высоким стеблям. Повыше, пожалуй, под той вот купой колючих деревьев; припал к земле, в щелочках желтых глаз — борьба с мучительной болью от засевшей в груди пули калибра 0,375;[4] ждет, надеется — вот-вот приблизится мучитель…

Сердце его бешено заколотилось под влажной рубашкой цвета хаки. Тяжелая винтовка в руках казалась игрушкой — чего стоит бесполезная эта погремушка в сравнении с первозданной яростью зверя. После первого шага губы его скривились в иронической гримасе. Что он хочет доказать? Если он сочтет за благо отойти назад, сесть под деревом, неторопливо и основательно приложиться к фляжке, скоротать часок-другой, пока котяра не загнется от потери крови, и тогда приступить к поиску тела — кто здесь об этом узнает? Сделал еще шаг — и пошел вперед, более не останавливаясь. Ветерок холодил лоб. Ноги шагали легко, уверенно. Он сделал глубокий вдох, наслаждаясь свежим запахом весеннего воздуха. Никогда жизнь не была так хороша…