Джон Пол только улыбнулся. От него распространялось чувство восхитительной уверенности в себе и в том, что все будет хорошо, если только он за этим присмотрит. Этот человек никогда не оглядывался на других, в то время как она ради других и жила — чтобы не обмануть их ожиданий, чтобы их порадовать. Они были как два полюса, она и Джон Пол. Джон Пол, который жил просто ради того, чтобы жить.

— Ты не слишком веришь в себя, ведь так? — вдруг заметил он. — Ничего страшного. Моей самоуверенности хватит на двоих.

Эвери с тихим вздохом уронила голову ему на грудь и расслабилась. Он умел представить все таким доступным, таким простым.

Он был чудо, непостижимое чудо в ее напряженной, трудной, нестабильной жизни. Он был как столп Вселенной, и казалось, стоит прижаться к нему, как наполнишься силой, физической и моральной. Никогда еще с мужчиной она не чувствовала себя подругой на равных и даже не думала, что это возможно. Он действовал на лучшее в ней, поднимал ее над собой, но самое главное, принимал ее такой, какая есть: его не нужно было ублажать, под него не требовалось подстраиваться, вечно думать, правильно ли то и это и нельзя ли было сделать иначе, лучше. С ним можно было просто быть собой. Однажды доверившись, она готова была доверять ему всю жизнь, полностью и абсолютно. Он научил ее этому — поистине бесценный дар.

— Джон Пол!

— М-м…

— Спишь?

— Засыпаю.

— Знаешь, я хочу…

— Хорошо, только дай мне немного времени. Пять минут — и буду как новенький.

— Я не об этом! — засмеялась Эвери, все еще переполненная чувством довольства. — Я хочу ответа на один очень важный вопрос.

— Ладно. Ты — само совершенство.

— И не об этом тоже! — Она ущипнула кожу на округлости мышцы. — Скажи, почему ты оставил службу? — Судя по тому, как сразу замкнулось лицо Джона Пола, он готовил отговорку, и она поспешно продолжала: — Я рассказала о себе все, что только можно, и не уклонялась от вопросов. Теперь твоя очередь. Итак, почему ты оставил службу?

— Это скучно.

— Не важно! — Эвери еще раз ущипнула его.

Джон Пол приподнял веки, заглянул ей в глаза и понял, что на этот раз отвертеться не удастся. Что ж, подумал он, это только справедливо. В самом деле, за ним числится объяснение.

— Ты, конечно, думаешь, что случилось нечто огромное, что в одночасье изменило мою жизнь. — Он хмыкнул. — Как раз наоборот, мелочи заставили по-другому взглянуть на то, чем я занимаюсь. Я сам себе создал проблему.

— Какую?

— Начал задумываться. У того, кто вечно торчит в какой-нибудь дыре и ждет очередного задания, остается масса времени на раздумья. Задание, кстати сказать, — это чаще всего смерть какого-нибудь мелкого диктатора, который собрал вокруг себя всякую шушеру и взобрался на самый верх по лестнице из мертвых тел. Я относился к этому как к убийству во благо. Еще больше нравилось освобождать заложников — при этом чувствуешь себя как носитель справедливости. Но однажды ночью, весь промерзнув от долгого ожидания, я чисто случайно заметил, что на «спусковом» пальце у меня наросла мозоль. Это была последняя капля.

— Ты не выполнил задание?

— Почему же, выполнил. Но потом сказал, что с меня довольно, и вернулся домой.

— Так просто? И тебя отпустили? Даже не пытались отговорить?

— В то время многое было проще, к тому же я был под началом у хорошего, достойного человека. Он нашел способ, как мне помочь, — отправил в бессрочный отпуск.

— А теперь тебя пытаются заполучить назад.

— Нетеперь, а время от времени. Но у них ничего не выйдет. Я не вернусь. — Джон Пол снова прикрыл глаза. — Кое-что из того, что я делал, у меня на совести.

— Понятно, — тихо произнесла Эвери. — Но главное, конечно, в другом. Ты уже не веришь, что действовал во благо? Что хоть немного изменил этим мир к лучшему?

— Нет, не верю, — мрачно признал Джон Пол. — Диктаторы как сорная трава — сколько ни выпалывай, тут же прорастает снова.

Он рассказал Эвери об одном задании, о котором особенно не любил вспоминать, при этом наблюдая за реакцией. Лицо ее заметно омрачилось за время повествования, но она не убрала руку с его груди — наоборот, начала поглаживать в знак безмолвного сочувствия.

— Зато теперь ты плотник, — сказала она чуть погодя. — Да.

— И получается?

— Очень неплохо. Приятно работать руками и знать, чтосоздаешь, а не уничтожаешь. — Джон Пол помолчал. — Странная это штука!

— Что именно?

— Потребность убивать. Раньше я не знал, что это такое. Теперь знаю.

Это мрачное откровение прозвучало небрежно, но Эвери округлила глаза.

— Тебя тянет убивать?

— Убить.

— Кого?

— Скаррета.

— Нет! — сказала она, невольно содрогнувшись при звуке этого имени. — Я не хочу, чтобы он умер.

— Шутишь?

— Отнюдь нет. Я предпочитаю, чтобы он жил долго-долго… в колонии строгого режима.

— Но почему бы, если подвернется шанс…

— Нет! — повторила Эвери.

— Хорошо, — поспешно ответил Джон Пол, заметив, как она огорчилась.

— Дай слово!

— Я же обещал.

— Монка, если хочешь, можешь убить, — сказала она, поразмыслив. — Он слишком ловок. Но лучше, если его достанут живым. Только представь, чего он может порассказать!

— Он не расколется. Киллер — крепкий орешек, к тому же в отличие от маньяков они терпеть не могут бахвалиться. Правда, толковый следователь мог бы надавить на его профессиональную гордость, но где ты таких видела? Кто станет обращаться с киллером как с равным? А иного отношения он не простит. Так что на его показания рассчитывать нечего. Лучше уж придавить, как клопа.

— А Джилли?

— Решай сама.

— Ее бы отправить в клинику для безнадежных психопатов, с усиленным досмотром и минимальными льготами. На всю жизнь.

— Не хочешь, чтобы придавили и ее?

— Она заслуживает смерти не больше, чем клоп, который по природе своей питается человеческой кровью. Знаешь такое выражение: «Не ведает, что творит»? Достаточно, если она больше не сможет вредить. А изучить ее было бы полезно.

— У тебя золотое сердце.

— Как и у тебя.

— У меня? Вот еще! У меня только и есть золотого, что руки.

Джон Пол потянулся заключить Эвери в объятия, но она уклонилась.

— Знаю, знаю, что ты умеешь работать руками, но погоди… — В глазах ее прыгали знакомые веселые чертики. — Я тоже кое-кто умею. Сейчас увидишь!

Эвери не бросала слов на ветер. Воображение у нее было живое, и потому их любовные игры становились раз от разу занимательнее. То, что она выделывала руками и ртом, было потрясающим и запретным в некоторых штатах (включая, возможно, и данный конкретный), но Джон Пол не стал выяснять, знает она об этом или нет.

Они уснули этой ночью, так и не разжав объятий, остро сознавая, что приятная интерлюдия долго не продлится. Они как будто выпали из времени и пространства, однако вскоре предстояло вернуться к действительности.

Эвери проснулась раньше Джона Пола, приняла душ и оделась в ванной, чтобы не будить его. Затем, убедившись, что дверь в спальню плотно прикрыта, она прошла в жилую комнату узнать, сколько времени. Там над столом висели часы на батарейках — хотелось верить, что точные. Они показывали без четверти шесть. В Виргинии, таким образом, время близилось к восьми.

Дверь спальни скрипнула, послышались шаги и чуть по^ годя — шум воды в душевой кабинке. Эвери выждала минуту и взялась за телефон, бормоча: «Надеюсь, ты не сменила привычек, Марго. Сейчас не время для этого».

Набрав номер, она в нетерпении подождала ответа. Трубку сняли уже после третьего гудка. Эвери назвалась первым попавшимся именем, сказала, что речь идет о жизни и смерти, и попросила позвать к телефону Марго.

— Она приходит точно без десяти восемь.

— Такая низенькая, изящная леди?

— Да, да!

— Только что вышла за дверь.

— Бегите за ней, держите ее! — крикнула Эвери. — Если нужно, тащите волоком!