Пальцы Ноэминь впились в мой пиджак с неимоверной силой.

— Клевенджер, я люблю тебя... Ты почти такая же сволочь, как я сама...

— Гораздо хуже. Навещу в больнице, принесу букетик цветов — обоняние у тебя, наверное, сохранится. Полюбуюсь, как учишься читать левой рукой по системе Брайля.

Дженни скулила от ужаса. Вполне понятно. Внимать подобной беседе не всякому захочется, даже когда речь идет о судьбе собственного ребенка.

Моляще, беспомощно, бесконечно жалобно девушка выдавила:

— Больно... Больно. Больно! Убей!

— Непременно. Где Пенелопа?

— Ты — прелесть, — прохрипела Ноэминь. — Изумительный, безжалостный, хладнокровный зверь. В тебе ведь ни капли сострадания сейчас нет?

— Ни капли.

— Ненавижу сострадание... Ты — умница. Убьешь меня?

— Скажи правду, и убью.

— Город Гринвич. Британская Колумбия. Маленькая ферма в трех милях к западу от окраины... Отродье там, если еще цело. Этого гарантировать не могу... Владельцы дома — супруги Тэрлей. Мистер и миссис Клод Тэрлей... Доволен?

— Да. Я отдам тебе свою ампулу цианистого калия. Обожди секунду, нужно вытащить...

— Я... хотела достать... собственную... выронила... Хотела заколоться твоим ножом... Не сумела открыть. Раненная рука... не слушалась. А одной рукой... как ты... не умею.

— Здесь некоторый опыт нужен, — заметил я наставительно. — Вот. Возьми в рот и разгрызи. Если действительно хочешь этого.

— Трус... — Должно быть, Ноэминь хотела ухмыльнуться, но ухмыляться, по сути, было уже нечем. Я и слова-то ее понимал с огромным трудом. — И обманщик. Я прикончить просила... а ты к самоубийству принуждаешь.

— Могу перерезать горло. Могу пристрелить. Но ампула — быстрее и безболезненней.

— Вложи ее... своей рукой... Или опять выроню...

— Откройте рот, — велел я тоном зубного врача. — Лежите спокойно. Вы не почувствуете ни малейшей боли.

— Прощай, — шепнула Ноэминь. — Чтоб я тебе в ночных кошмарах являлась... В цвете... Спасибо...

Когда мы опять вышли из покинутой шахты, солнце уже садилось, а у подошвы холма стояла полицейская машина. Чок-в-чок на том же месте, где тщетно поджидал меня угнанный Гастоном VW.

Распахнулась дверца. Высокий человек ступил наземь и пошел навстречу нам, неловко скользя по каменистым осыпям. На человеке обретался твидовый костюм. Отчего-то субъекты, временно скидывающие мундир, неизменно забираются в твидовые пары болотного цвета. Сила привычки, должно быть...

— Мистер Хелм? — осведомился незнакомец. Я кивнул.

— Капитан первого ранга Хоулэнд, из флотской разведки Соединенных Штатов. Работаю вместе с канадцами. Рыбка, сдается, клюнула и водит поплавок. Идемте. Посмотрите, как будем подсекать и вытаскивать...

Высокий скалистый мыс выдавался далеко в море. Солнце закатывалось, но все ближние камни — подводные и надводные — виднелись как на ладони. Дальше море делалось непроглядным.

Далеко-далеко, наискосок по отношению к береговой черте, уходила в открытый океан белая рыбацкая лодка, оставлявшая за собою расходящийся У-образный след. Кажется, его называют кильватерной струёй.

— Несется на всех парусах, — заметил Хоулэнд. — Видать, не потрудился перелистать бумаги. А может быть, попросту смывается. В Канаду ему теперь нельзя... Хм! Значит, миссис Дрелль подменила документы?

— По ее словам.

— Жаль, ужасно жаль! Сколько умственных усилий потрачено лучшими учеными головами — и все впустую. Все получилось куда проще, нежели ожидали. Но какова ирония судьбы? Той же цели отлично послужит ворох никчемных писем...

Хоулэнд прильнул к установленному на треноге могучему телескопу. От случайного взгляда с моря всех троих — меня, капитана и телескоп — укрывали огромные замшелые валуны.

— Уже служит, — весело пробормотал Хоулэнд. — Приблизительный курс: норд-норд-вест. Скорость: около двадцати узлов. Старое корыто выжимает все, на что способно. В прошлом году парень поставил себе новый дизель, удвоил количество лошадиных сил, а в скорости выиграл узла три, не больше. Двигатель — еще не все, обводы нужны соответствующие... Так-так...

— Вы хорошо осведомлены, сэр.

В нашем деле существует неписаное правило: к посторонним чинам от майора и выше обращаться, добавляя вежливое “сэр”. Очень способствует взаимному пониманию меж различными службами.

— За Мюйром следят битых три года. Просто на всякий случай, ибо якшается с людьми, не достойными ни малейшего доверия... И терпение вознаграждено. Случай нынче выпал особый.

Оторвавшись от окуляра, Хоулэнд пригласил:

— Посмотрите. А я свяжусь по радио со своими друзьями. Смотрите, не стесняйтесь. Отсутствовать буду не менее получаса. А переговоров по этому поводу не надо слушать даже вам.

— Разумеется.

Хоулэнд удалился к расположившейся на береговой оконечности мыса кучке офицеров. Там же стояла радиостанция. Но техническая сторона затеи мало волновала меня. Куда меньше, нежели скорлупка Мюйра, уверенно державшая курс в известное лишь Гастону место. Естественное любопытство не чуждо и нам, профессиональным, закаленным, хладнокровным, бесстрастным истребителям... Ибо я не понимал в творящемся ни аза и даже не представлял, чего, собственно, добивалась бравая команда ученых и разведчиков, ежели весть о подмене приняли со столь завидным спокойствием.

Я повертел рубчатым колесиком, навел резкость. Лодка предстала так отчетливо, словно я следил за нею в полдень, с расстояния пятидесяти ярдов... Неплохие у флотской разведки телескопы...

Лежа в одиночестве, я следил, как раскачиваемый мертвой зыбью кораблик Мюйра движется прочь. Женевьеву попросили убраться от берега подальше. Чересчур секретное дело, пояснили мне, чтобы терпеть присутствие посторонних свидетелей. Да и Дженни излишнего любопытства не проявляла. Ее куда больше заботили события в городке, именуемом Гринвич, Британская Колумбия.

А в довершение, миссис Дрелль, наверное, стеснялась представать мужской компании в столь потрепанном и непотребном виде.

Белая лодка сменила галс. Форштевень зарылся в воду, корма приподнялась: Гастон Мюйр понемногу сбавлял обороты дизеля. За моей спиной кашлянул капитан Хоулэнд.

— Парень тормозит, — уведомил я. — Теперь улегся в дрейф...

— Разрешите глянуть?

Я поднялся, отряхнул с коленей прилипшие травинки. Хотя не знаю, зачем: брюки все едино предстояло вышвырнуть.

Поглядел в небо, непроизвольно ожидая гидроплана. Летательных аппаратов не замечалось, но это ничего не значило. Самолеты появляются быстро и за грань окоема уносятся проворно...

А вот американский самолет наверняка вертелся где-то вдали, над материком. Какую бы здесь ни готовили пакость супостату, вряд ли решились бы положиться при наблюдении лишь на подзорную трубу — сколь угодно совершенную.

Хоулэнд изрек удовлетворенное, возбужденное “Ага!” и поманил меня к телескопу.

— Смотрите! — прошептал он, точно Мюйр мог услыхать на расстоянии нескольких миль. — Хорошенько смотрите, приятель! Такое не каждый день увидишь! Разве что на советской морской базе, но туда просто так не пустят... Одна из лучших, новейших! И уже, можно считать, у нас на кукане!

Я снова прижался к окуляру и едва не свистнул. Белая лодка внезапно показалась крошечной.

Ибо рядом с нею подымалась из пучин исполинская стальная туша, подобная вымершим доисторическим чудовищам но гораздо более крупная, чем любой ихтиозавр. Черная, гладкая, глубоко сидящая в воде... Когда-то автомобили смахивали на кареты, а подводные лодки напоминали обычные корабли. Но это исчадие военной техники походило на себя самое, и ни на что больше. Разве только на карикатурно распухшую сигару...

Задержавшись на поверхности не дольше пяти минут, страшилище начало ускользать вглубь, в родную стихию.

— Погружаются, сэр, — доложил я. — И лодка Мюйра, кажется, тоже идет ко дну.

— Безусловно. Парень открыл кингстоны перед тем, как перепрыгнуть с борта на борт, не сомневайтесь.