Итак, в прогрессе естественно-исторической классификации нам представляются два основных факта, которые следует иметь в виду, классифицируя эмоции. Если, как справедливо принимает м-р Бэн, эмоции должны быть группируемы по естественно-историческому методу, то этот метод нужно брать в его совершенной, а не грубой форме. М-р Бэн, без сомнения, согласится с положением, что правильное объяснение эмоций в их природе и отношениях должно соответствовать правильному объяснению нервной системы, т. е. должно представлять другую сторону тех же самых конечных фактов Строение и отправление должны по необходимости гармонировать между собой. Строения, находящиеся в известной конечной связи, должны иметь и отправления, между которыми существует соответствующая связь Строения, возникшие известным путем, должны иметь и отправления, происшедшие параллельным образом. Отсюда, если анализ и знание развития организмов нужны для правильного объяснения строения, то они должны быть так же необходимы и для верного истолкования отправлений. Подобно тому как научное описание пищеварительных органов должно обнимать не только их видимые формы и соотношения, но и микроскопические их черты, равно как и пути, какими они возникли, посредством дифференцирования, из первичной слизистой оболочки, - точно так же научное изложение нервной системы должно обнимать общее ее распределение, микроскопическое строение и способ развития; а равным образом и научное объяснение нервной деятельности должно заключать в себе эти три соответствующих элемента. Как в распределении по классам отдельных организмов, так и в распределении частей одного и того же организма истинный естественно-исторический метод предполагает конечный анализ, поддерживаемый исследованием развития. Основывая же свою классификацию эмоций не на тех признаках, какие добыты при посредстве этих пособий, м-р Бэн уклонился от воззрений, который сам заявил вначале.
Нам скажут, быть может: "Но каким образом анализировать эмоции и каким путем определить способ их развития? Различные животные и различные органы одного и того же животного легко могут быть сравнены между собой в их внутреннем и микроскопическом строении, равно как и в их развитии; но отправления, и особенно такие, как эмоции, не допускают подобного сравнения".
Надо согласиться, что применение этих методов здесь вовсе не легко. Мы можем отметить различия и сходства во внутреннем строении двух животных; но сравнительно исследовать умственные состояния двух животных - трудно. Наблюдая зародыши, можно открыть истинные морфологические отношения органов; но так как эти органы до рождения не деятельны, то мы не в состоянии вполне проследить историю их деятельности. При исследованиях такого рода, очевидно, возникают вопросы, на которые наука еще не готова дать ответ, например, все ли нервные и другие отправления возникают путем постепенных дифференцирований, как то имеет место относительно органов? Можно ли поэтому рассматривать эмоции как отдельные виды деятельности, обособившиеся путем последовательных видоизменений? Не так же ли, как два органа, первоначально образовавшиеся из одной и той же оболочки, сделались с течением развития не только различными, но и сложными по содержанию, оставаясь простыми по внешности, - не так же ли точно и две эмоции, простые и близко сродные в своем начале, развившись, могут стать не только непохожими друг на друга, но и сложными в своей природе, хотя кажущимися сознанию нашему однородными. И здесь-то, в этой неспособности современной науки дать ответ на указанные вопросы, лежащие в основе всякой верной психологической классификации, мы видим причину, почему всякая классификация должна иметь покуда чисто временное значение.
Но уже и в настоящее время классификация может в значительной мере пользоваться исследованием развития и конечным анализом. И недостаток сочинения м-ра Бэна состоит именно в том, что автор не пользовался ими систематически и в той мере, какая возможна. Так, мы можем, во-первых, изучать развитие эмоций, восходя по различным ступеням животного царства и наблюдая при этом, какие из этих возбуждений оказываются самыми ранними и совпадающими с наиболее низкой организацией и разумностью, в каком порядке другие совпадают с более высокими дарованиями и, наконец, в каком отношении к условиям жизни находится каждая из этих ступеней. Во-вторых, мы можем отметить различия в эмоциях между низшими и высшими человеческими расами, т. е. получаем право принимать за более ранние и простые те чувства, которые общи и высшим, и низшим расам, и за позднейшие и более сложные те чувства, которыми отличаются расы наиболее цивилизованные. В-третьих, мы имеем возможность наблюдать порядок, в каком эмоции проявляются в человеке с течением развития от младенчества до зрелого возраста. Наконец, сравнивая эти три рода эмоций: на восходящих ступенях царства животного, в прогрессе цивилизованных рас и в индивидуальной истории человека, - мы получаем возможность определить, в каких отношениях они согласуются между собой и на какие общие истины указывают нам.
Собрав и обобщив эти отдельные классы фактов, мы тем самым облегчили бы анализ эмоций. Выходя из того неоспоримого положения, что всякая новая форма эмоции, появляющаяся в индивиде или расе, есть видоизменение какой-либо прежде существовавшей эмоции или сочетание нескольких из них, - мы нашли бы большее пособие в познании этих последних. Так, например, если мы замечаем, что только весьма немногие из низших животных обнаруживают любовь к сбережению и что этого чувства нет и у человека в младенчестве; - если мы видим, что ребенок уже на руках мамки обнаруживает гнев, страх и удивление, тогда как в нем нет и следов стремления к постоянному обладанию чем бы то ни было, что дикарь, не имея еще вовсе приобретательной склонности, тем не менее в состоянии чувствовать привязанность, ревность и любовь к одобрению, - мы вправе предположить, что чувство, удовлетворяемое собственностью, слагается из других чувств, более простых и глубоких. Мы можем заключить, что подобно тому, как в собаке, когда она прячет кость, должно существовать предощущаемое удовлетворение голода в будущем, точно так же и во всех тех случаях, когда что-либо сберегается или берется во владение, должно уже в самом начале существовать идеальное возбуждение чувства, которое будет удовлетворено сбереженной или приобретенной вещью. Далее, мы можем заключить, что при той степени разумности, на которой появляются различные предметы для различных целей, - когда у дикарей, например, появляются различные потребности, удовлетворяемые предметами, которые они приобретают как оружие, как кров, как одежду и украшения, - каждый акт приобретения непременно предполагает приятные ассоциации идей и, таким образом, доставляет удовольствие независимо от удовлетворения той цели, для которой служит. В жизни же цивилизованной, где является собственность, не ведущая исключительно к удовлетворению какой-либо одной определенной потребности, а могущая удовлетворить всевозможным потребностям, - удовольствие приобретения собственности обособляется от каждого из различных удовольствий, для которых служит собственность, т. с. полнее дифференцируется в самостоятельную эволюцию.
Это объяснение, как ни поверхностно оно, покажет, что мы разумеем под введением сравнительной психологии в число вспомогательных средств классификации. Определяя путем индукции действительный порядок развития эмоций, мы приходим к предположению, что этот порядок должен быть и порядком их последовательной зависимости; и это ведет нас к признанию порядка их возрастающей сложности, а следовательно, и к верной их группировке.
Таким образом, уже в самом процессе распределения эмоций по ступеням, начиная с тех, какие заключаются уже в самых низших формах сознательной деятельности, и оканчивая теми, какие свойственны взрослому цивилизованному человеку, открывается путь к конечному анализу, который один только может привести нас к настоящей науке о данном предмете. Когда мы находим, с одной стороны, что у взрослого человека есть чувства, которых нету ребенка, а с другой, что европеец отличается некоторыми чувствованиями, которые редко или вовсе не встречаются у дикаря; когда мы видим, что помимо новых эмоций, возникающих самопроизвольно по мере того, как индивид совершенствуется в своей организации, есть еще новые эмоции, появляющиеся у более развитых отраслей нашей расы, - невольно рождается вопрос: каким образом возникают новые эмоции? Дикари, стоящие на самой низкой ступени развития, не имеют никакой идеи о справедливости и милосердии, у них нет ни слов для этих идей, ни даже способности воспринять самые идеи; проявления же означенных чувств у европейцев они приписывают боязни или лукавству. Есть эстетические эмоции, обыкновенные между нами, как, например, производимые музыкой, которые, однако ж, едва ли хоть сколько-нибудь испытываются низшими расами. К этим примерам можно прибавить менее заметные, но более многочисленные контрасты, какие существуют между наиболее цивилизованными расами в степени эмоциональности. Если же очевидно, что все эмоции способны постоянно видоизменяться в течение последовательных поколений, что может появляться и нечто вроде новых эмоций, то очевидно, что нельзя достигнуть чего-либо похожего на верное понятие об эмоциях, пока мы не поймем, как они развиваются.
