Мы вошли к обезьянам, они окружили нас, и я сразу подняла на руки Еву. Конечно, она выросла, но лицо осталось прежним.

— Мне хотелось, чтобы вы ее узнали, — признался директор. — Я сам считаю, что если вы хорошо знали оранг-утана, вы и потом непременно его узнаете. У них очень выразительные лица, и у каждого своя индивидуальность.

Ева выглядела превосходно, держалась смело, и ей явно нравилось у меня на руках.

— А она вас помнит, как вы думаете? — продолжал директор.

— Вот это вряд ли. Просто ее всякий посетитель должен заинтересовать, ведь сюда публика не приходит. А вот Бидаи она непременно узнала бы, в этом я уверена.

Если не считать выражения лица и черт индивидуальности, не было никакой разницы между четой с Суматры и нашей Евой с Калимантана. У всех троих светлая, золотисто-рыжая шерсть; правда, Ева среди наших детенышей была самой светлой.

Директор показал мне другие помещения и, в частности, ванную для обезьян, со стеклянной стеной, чтобы посетителям все было видно. На доске объявлений можно было прочесть, когда и кто будет купаться. На особой кухне готовился корм для обезьян. Но больше всего мне понравилась прилегающая к клетке оранг-утанов огороженная площадка. Здесь стояло большое дерево, было много разных приспособлений для лазания. Ева и ее товарищи проводили на этой площадке все лето.

— Видите вон тот дуб за оградой?

Я посмотрела — точно, дуб, но вроде бы ничего-особенного.

— Не заметили? Приглядитесь, примерно посередине… И на макушке… Знаете, что это такое?

Ну, конечно! Как я сразу не разглядела. Это были гнезда — гнезда, сооруженные оранг-утанами!

Директор рассказал мне, что летом часто выпускал оранг-утанов в парк, чтобы они могли лазить по деревьям.

Посетители были поражены, когда увидели, как оранг-утаны сооружают себе гнезда.

— Угадайте, кто из трех ни разу не пробовал заняться постройкой гнезда?

Я не могла угадать.

— Ева, ваша любимица. Мне кажется, она чересчур привязана к своему смотрителю Вальтеру!

Мы полагаем, что сейчас в Сараваке не наберется и тысячи диких оранг-утанов. В области Бруней, между Сараваком и Северным Борнео, не осталось ни одного. Скудные данные, поступающие из индонезийской части Калимантана, говорят о том, что там продолжается бесконтрольная охота. Положение на Суматре еще серьезнее; там дело усугубляется близостью материка и невозможностью пресечь контрабанду.

По нашим прикидкам, в 1961 году в мире оставалось меньше пяти тысяч оранг-утанов. А может быть, и того не было. В начале нашей эры их, вероятно, насчитывалось не менее полумиллиона. Тысячу лет назад на Калимантане было больше обезьян, чем людей; теперь оранг-утаны исчисляются тысячами, а людей три миллиона.

На протяжении столетий оранг-утаны отступали во все более глухие районы. Последнее время развитие сети дорог ускорило процесс вытеснения оранг-утанов из их областей обитания.

Меньше тысячи особей на восемь тысяч квадратных километров (Саравак), и это значит, что стаи распределяются все реже; Теперь уже не встретишь сотни оранг-утанов в пределах одного района, а только малочисленные стаи, причем они подчас распадаются на единичные особи. Вторжение человека мешает контакту между стаями и сокращает необходимые для оранг-утана ареалы «свободного странствования».

Данные полевых наблюдений чрезвычайно скудны. Похоже, что прежде зоологов ослепляло стремление убивать оранг-утанов, а теперь — ловить их. Если исключить наблюдения, проведенные за последнее время сотрудниками Саравакского музея, никто не пытался всерьез изучать диких оранг-утанов на воле. Удивительно, что солидные зоологические общества не вели даже элементарных наблюдений за оранг-утанами в зоопарках.

Поэтому, высказываясь о будущем оранг-утана, мы вынуждены опираться на неполные данные, собранные в Сараваке. Мы предполагаем, что из нынешнего поголовья диких оранг-утанов менее двадцати процентов неполовозрелых. Очень велика доля старых, даже дряхлых самцов, которые часто живут обособленно. Люди больше всего охотятся на самок с детенышами, убивая первых, чтобы добыть вторых.

В 1946 году (последний год перед введением запрета) на законном основании в Сараваке было отловлено четырнадцать живых оранг-утанов. Мы не сомневаемся, что для этого пришлось застрелить еще двадцать животных. Да потом даяки убили столько же, вдохновленные примером звероловов… В 1947 году было конфисковано двенадцать незаконно приобретенных оранг-утанов. Затем эта процедура повторялась. Только в самые последние годы контроль в Сараваке становится более или менее надежным.

Статистика не сообщает никаких данных по Индонезии, в лесах которой, как мы надеемся, еще сохранилось немалое количество оранг-утанов. Многие скупщики приобретают животных в Индонезии благодаря тому, что сохранили связи среди контрабандистов. Иногда власти дают отдельным лицам официальное разрешение закупить животных. Швейцарец Петер Рюхинер, посетивший в 1957 году южную часть Калимантана, писал потом в своей книге:

«В Богоре чиновники департамента охраны природы весьма любезно меня приняли и разрешили отловить двух оранг-утанов для поставки в зоопарк Коломбо. При этом они сказали: «Если вы сверх того увидите в деревнях детенышей оранг-утанов, можете их купить, О разрешении не беспокойтесь, мы оформим его задним числом. Все равно в деревне детеныши проживут не больше нескольких недель. К ним слишком легко пристают болезни человека». Это полностью совпадало с моим опытом относительно горилл в Африке, Я искренне поблагодарил чиновников…».

Если так просто получить официальное разрешение, то можно представить себе ущерб, причиняемый теми, кто пользуется услугами контрабандистов.

Что же ожидает отловленного оранг-утана в зоопарке? Средний зоопарк считает хорошим результатом, если орангутан выживает в неволе три с половиной года. Соответственно можно судить об условиях в маленьких «частных» и провинциальных зверинцах. Но в лучших зоопарках (Филадельфия, Сан-Диего, Роттердам) оранг-утан в наше время может просуществовать даже дольше, чем в джунглях Калимантана и Суматры.

Если бы оранг-утанам был обеспечен такой же уход, как львам, морским львам и белым медведям, и если бы те зоопарки, которые добились от оранг-утанов потомства, поделились с другими своим опытом, можно было бы считать будущее оранг-утана в неволе обеспеченным. Конечно, это будет трагедией, если ненасытный Homo sapiens не оставит в мире ни одного нетронутого уголка для самого милого и скромного из своих родичей. Но пусть даже зоопарк, лишь бы хоть несколько оранг-утанов уцелело!

Всего в зоопарках мира насчитывается двести-триста оранг-утанов. Но если животным приходится так туго на воле, то это непременно скажется в ближайшем времени и на зоопарках. В среднем в год в неволе рождается менее пяти оранг-утанов. Чтобы поддерживать на прежнем уровне число оранг-утанов в зоопарках, надо ежегодно ввозить с Суматры и Калимантана не менее шестидесяти животных. На самом деле спрос не стоит на месте, а растет. Большинство требований удовлетворяется при посредничестве контрабандистов; следовательно, можно считать, что на каждого приобретенного оранг-утана приходится три погибших: две матери убиты, чтобы добыть двух детенышей, да один детеныш погиб, не успев попасть в сносные условия.

Произведем подсчет:

Шестьдесят приобретенных оранг-утанов означает сто восемьдесят убитых или погибших при перевозке. Итого в год — двести сорок, в десять лет — две тысячи четыреста животных.

При самом большом оптимизме мы не допускаем, что на свете осталось столько пригодных для отлова диких оранг-утанов. Да что там для отлова — наберется ли столько вообще, даже если считать наиболее старых, живущих где-то в полном одиночестве…

Словом, если будет продолжаться по-прежнему, дело кончится катастрофой. И что можно поделать, когда за оранг-утанов платят такие бешеные деньги, когда районы их обитания чрезвычайно трудно контролировать, а власти при самом большом желании не могут уделить нужные ресурсы для охраны животных.