Снежный человек понимает, что холодильник лучше не открывать. Кухонная вонь идет как раз оттуда.

В одном шкафу обнаруживается работающий фонарик. Снежный человек берет его, несколько свечей и спички. Находит пластиковый пакет для мусора там, где они обычно находятся, и складывает всю добычу, включая сойдины, два пакетика с кешью, бурбон, мыло и аспирин. Еще он находит ножи, не очень острые, — выбирает два и еще прихватывает кастрюльку. Полезно, если найдется, что готовить.

Между кухней и кладовкой — маленький кабинет. Стол, на столе компьютер, факс, принтер, стакан с ручками, шкаф со справочниками, словарь, идеографический словарь, словарь Барлетта, «Антология современной поэзии» Нортона. Парень в полосатой пижаме, который лежит наверху, видимо, тоже был человеком слов: референт из «Омоложизни», идеолог, политтехнолог, наемный бумагомаратель. Не повезло мужику, думает Снежный человек.

За вазой с засохшими цветами и фотографией в рамочке, на которой запечатлены отец и сын — значит, ребенок был мальчиком, лет семи-восьми, судя по всему, — лежит записная книжка. На первой странице надпись, большими буквами, наискосок: «ПОДСТРИЧЬ ГАЗОН». Ниже маленькими бледными буквами другая: «Позвонить в больницу»… Шариковая ручка так и лежит, словно выпала из ослабевшей руки: видимо, тут оно и пришло, мгновенно, болезнь и ее осознание. Снежный человек представляет себе этого мужчину, как тот понимает, что происходит, глядя на собственную руку, выводящую буквы. Наверное, он заболел одним из первых, иначе не стал бы волноваться по поводу газона.

По спине опять ползут мурашки. Почему у него такое впечатление, будто он залез в собственный дом? В тот дом, который был у него двадцать пять лет назад, а пропавший ребенок — это он сам.

Снежный человек идет по занавешенному сумраку гостиной в переднюю, выстраивая в голове дальнейший маршрут. Надо бы найти дом, где консервов побольше, или даже супермаркет. Можно остаться там на ночь, залезть на полку, тогда он с умом потратит время, возьмет только лучшее. Кто знает. Там, наверное, еще остались шоколадки. А потом, выполнив продовольственный минимум, он пойдет к куполу грабить тамошний арсенал. С работающим пистолетом-распылителем он будет чувствовать себя намного лучше.

Он выкидывает палку из окна, потом вылезает сам, стараясь не порвать о разбитое стекло свежую простыню, не порезаться и не разодрать пластиковый пакет. Прямо напротив него на разросшемся газоне, отрезая доступ к дороге, квинтет свиноидов копается в какой-то куче — хотелось бы верить, что это просто одежда. Кабан, две свиноматки и два поросенка. Они слышат, как он вылезает на улицу, отрываются от еды и поднимают головы — увидели его, ладно. Он машет палкой над головой. Обычно они убегают — у свиноидов долгая память, а палки похожи на электробичи, — но на сей раз удерживают позиции. Принюхиваются, будто удивлены, — может, учуяли его духи. Может, в духах какие-то аналоги феромонов — вот уж повезло. Быть затоптанным насмерть толпой похотливых свиноидов. Совершенно идиотская смерть.

Что делать, если они нападут? Вариант один: залезть обратно в окно. Успеет ли? Несмотря на короткие ноги, которые поддерживают их огромные туши, эти черти довольно быстро бегают. Кухонные ножи в мешке, к тому же они слишком короткие и тупые, вряд ли серьезно повредят взрослому свиноиду. Все равно что протыкать шину от грузовика перочинным ножиком.

Кабан опускает голову, массивную шею и плечи и в задумчивости шатко раскачивается взад-вперед. Но остальные уже уходят, поэтому он передумывает и трусит вслед за ними, выразив свое презрение кучей дерьма, которую исторгает из себя на ходу. Снежный человек не движется, пока они не скрываются из виду, потом медленно идет вперед, поминутно озираясь. Здесь слишком много их следов. Свиноиды умны, могут сделать вид, что отступают, спрятаться за угол и напасть. Навалятся на него, затопчут, а потом клыками распорют ему брюхо и сожрут кишки. Уж он-то знает их вкусы. Всеядные умные твари, свиноиды. В коварных злобных головах вполне могут оказаться ткани человеческого неокортекса.

Ну да: вот и они, прямо по курсу. Выходят из-за куста, все пятеро — нет, уже семеро. Смотрят на него. Повернуться спиной или побежать нельзя. Снежный человек поднимает палку и отходит в сторону, туда, откуда только что пришел. Если совсем припрет, он сбежит в сторожку у пропускного пункта и дождется, когда они уйдут. Потом придется изыскивать обходные пути к куполу, переулками, где найдется, куда отступать.

Но пока он проходит это расстояние, скользящими шагами, словно танцуя странный танец под зоркими взглядами свиноидов, с юга наползают темные тучи, потихоньку закрывающие солнце. Это не обычная дневная гроза: для нее слишком рано, к тому же небо зловещее, зеленовато-желтое. Ураган, причем сильный. Свиноиды исчезают, видимо, решили найти укрытие.

Он стоит у застекленной будки и смотрит, как надвигается ураган. Великолепное зрелище. Однажды он видел, как оператора-документалиста, любителя с видеокамерой, засосало прямо в воронку урагана. Как там, на побережье, чувствуют себя Дети Коростеля? Тем хуже для Коростеля, если живые подтверждения всех его теорий унесет в небо или смоет в океан. Но этого не случится: волнорезы из нагромождения камней остановят волны. Что касается урагана, один такой они уже пережили. Уйдут в центральную пещеру посреди кучи бетонных блоков, в свой дом грома, как они говорят, и переждут ненастье там.

Налетает ветер, ворошит мусор на улицах. Между облаками высверкивают зигзаги молний. Снежный человек уже видит тонкий черный конус, который, извиваясь, спускается к земле; потом опускается темень. К счастью, будка пристроена к зданию службы безопасности, а эти строения по прочности могут соперничать с бункерами. Снежный человек ныряет внутрь, едва начинается дождь.

Завывает ветер, грохочет гром, все вибрирует, и то, что еще прибито к стенам и полу, дрожит, точно в гигантском моторе. В стену снаружи ударяется что-то очень большое. Снежный человек идет в глубь здания, минует одну дверь, потом другую, нащупывая в мешке фонарик. Вытаскивает его, нашаривает кнопку, и тут раздается очередной удар, и лампы над головой мигают. Какая-то давно поджаренная солнечная батарея поджарена снова.

Пожалуй, ему не хочется, чтобы лампы загорались, — в углу он заметил пару биозащитных скафандров, и то, что осталось в них, пребывает не в лучшем состоянии. Картотека открыта, повсюду раскиданы бумаги. Судя по всему, на охранников напали. Может, они пытались остановить людей, которые покидали территорию через эти ворота, — насколько он помнит, кто-то пытался ввести карантин. Но антиобщественные элементы — а в тот момент таковыми могли считаться все поголовно, — видимо, вломились сюда, рылись в секретных документах. Какой, однако, оптимизм — верить, что эти бумажки могут пригодиться.

Снежный человек заставляет себя подойти к костюмам, тычет их палкой. Могло быть хуже; не особо воняет, и всего несколько жуков; мягких тканей не осталось. Но оружия тоже нету. Антиобщественные элементы, видимо, забрали его с собой — впрочем, на их месте он поступил бы так же. Он так и поступил.

Он выходит из дальней комнаты, возвращается в приемную, где стоят конторка и стол. Неожиданно понимает, что зверски устал. Садится в эргономичное кресло. Он уже очень давно не сидел в креслах — ощущения странные. Надо бы достать из мешка спички и свечи, на случай, если свет опять погаснет; копаясь в мешке, он выпивает воды и съедает еще один пакет орехов. Снаружи доносится рев ветра и таинственные звуки, будто огромный зверь сорвался с цепи и буйствует. Ветер мчится мимо закрытых дверей, поднимает клубы пыли, в комнате все дребезжит. У Снежного человека трясутся руки. Он напуган больше, чем позволяет себе признать.

А что, если здесь водятся крысы? Здесь должны быть крысы. А что, если начнется потоп? Они будут карабкаться по его ногам! Он закидывает ноги на кресло, свешивает их с эргономичного подлокотника и обматывает простыней. Писка не расслышать — ураган слишком грохочет.