И все же что он делает с Аней?

Вот так, во власти страхов и сожалений, я скакал верхом на драконе весь долгий дождливый, печальный день. Промокнув, озябнув и совсем упав духом, я положил голову ему на спину и попытался уснуть. Если дождь и беспокоил рептилий, они не выражали никакого неудовольствия. Вода легко сбегала с их чешуйчатых шкур; промозглая сырость не сказывалась на них вовсе.

Закрыв глаза, я велел себе держаться на мокрой, скользкой драконьей спине. Я хотел уснуть, чтобы набраться сил для предстоявшей встречи с Сетхом. И еще во мне теплилась отчаянная надежда, что во время сна творцы могут связаться со мной, как это неоднократно случалось в иных жизнях, в иные времена.

Моя последняя отчетливая мысль была об Ане. Жива ли она? Страдает ли от пыток, которыми грозил ей Сетх?

Я заставил себя заснуть – они не явились мне. В любое другое время я лишь порадовался бы нескольким часам благословенного забытья. Но на сей раз, очнувшись, я ощутил лишь разочарование и горечь – покинутый всеми, без надежды и опоры.

Протерев глаза, я увидел, что на землю снова опускаются сумерки. Мы уже выбрались из леса и теперь пересекали бескрайнее море трав, держа путь к саду на берегу Нила. Луна только что взошла над ровной линией горизонта, а вместе с ней и кровавая звезда, взиравшая на меня зловещим оком Сетха.

Солнце стояло высоко в небе – настолько синем, что на него больно было смотреть. Мы уже ехали сквозь нильский сад. Драконы умерили рысь, осмотрительно ступая по длинной широкой аллее. Лишенную растительности землю покрывал толстый слой гравия, заботливо разглаженный руками неведомых работников.

Ни рабов, ни хозяев, ни других драконов нигде не видно – словно мы оказались в огромном саду совершенно одни.

Затем впереди замаячило сооружение – то ли здание, то ли просто высокая закругленная стена. От резкого, бестеневого сияния полуденного солнца она казалась яичной скорлупой – такая же изжелта-белая и такая же гладкая. Ни башенок, ни зубцов, ни окон; лишь заметно наклоненная внутрь стена из непонятного материала – не каменная и не деревянная.

Приблизившись к ней, драконы двинулись еще медленнее, повернули и затрусили вдоль ее основания. Возвышаясь на добрых три этажа, она огораживала огромную площадь – пожалуй, не меньше Трои с Иерихоном, вместе взятых.

Мы ехали вдоль стены минут десять, прежде чем одна из ее секций отъехала, обнаружив высокий, широкий дверной проем.

Войдя в длинный просторный туннель, ящеры перешли на шаг. Хрустя когтистыми лапами по гравию, они макушками едва не задевали потолок, сделанный из того же гладкого пластика, что и наружная стена. Наконец мы снова вышли к солнцу, оказавшись в исполинском круглом дворе.

Во дворе кипела своя суетливая жизнь. Здесь можно было видеть рептилий любых мыслимых и немыслимых видов и размеров. Туда-сюда носились полуголые потные люди-рабы. Надо мной возвышалась стена, наклоненная внутрь, невероятно гладкая и явно непреодолимая.

В дальнем конце двора виднелось некое подобие загона для скота, в которой содержались четвероногие травоядные драконы, выполнявшие работу надсмотрщиков. Одни из них ели, наклоняя длинные шеи к яслям, наполненным растительностью; другие стояли праздно, помахивая длинными хвостами, или спокойно озирали двор, покачивая крохотными головками вверх-вниз. Вытянувшись в полный рост, они доставали до середины ограждавшей двор кольцевой стены.

Точно напротив загона находились более прочные клетки, где беспокойно расхаживали злобные плотоядные драконы, шипя и лязгая зубами, блиставшими на солнце, как сабли.

В одном месте из кольцевой стены на высоте более пятнадцати футов выдавалась терраса, на которой помещались десятки птерозавров. Сложив широкие кожистые крылья, опустив длинные морды и закрыв глаза, ящеры спали. Ни на поддерживавших террасу балках, ни на земле под ней не было ни малейших следов помета. Либо летучие твари хорошо выдрессированы, либо рабы постоянно прибирают за ними.

Всего я насчитал там восемь хозяев-рептилий, шагавших по двору, сидевших на лавках или склонившихся над своей работой. Между собой они не общались, оставаясь отчужденными и равнодушными, будто соплеменники их вовсе не интересовали.

Рабы суетливо спешили наполнить ясли, поднося большие плетеные корзины с растениями. Надрываясь из последних сил, четверка рабов налегала на лямки, выволакивая из низкой двери поддон с горой сырого мяса для хищных ящеров. Остальные метались по двору, выполняя задания, смысла которых я не понял, – наверно, они были важны, если судить по всеобщей спешке. Двое рабов подбежали к нам и стояли, склонив головы, а хозяева соскользнули со своих рысаков и дали мне знак сделать то же самое.

Все, что я увидел, весьма напоминало средневековый замок или восточный базар – на чешуе драконов переливались радужные блики, шкуры хозяев сверкали светло-коралловыми, почти розовыми оттенками, вокруг вздымалась крепостная стена, птерозавры казались заморскими птицами; повсюду царила суета и сутолока рабов. Но две вещи показались мне невероятно странными. Во-первых, нигде не было огня, даже дыма; никто не готовил пищу, никто не грелся у потрескивавшего очага. А во-вторых – я не слышал никакого шума.

Все происходило в гробовом молчании. Не раздавалось ни одного человеческого голоса. Тишину изредка нарушало шипение драконов да жужжание какого-нибудь залетного насекомого. Босые ноги рабов ступали по пыльному двору совершенно бесшумно. Сами хозяева не издавали ни звука, а их рабы, должно быть, просто не осмеливались говорить.

Спрыгнув на землю, я окинул взглядом двух рабов, безмолвно стоявших перед нами, – точнее, раба и рабыню. Оба были молоды и оба обнажены по пояс. Без единого слова они дали знак драконам, и те последовали за ними к клеткам хищников.

Один из взявших меня в плен, хозяин, коснулся моего плеча холодной когтистой лапой и указал в направлении зиявшего в стене узкого дверного проема. Я готов был поклясться, что еще мгновение назад стена в том месте была целой и идеально гладкой.

Один из хозяев пошел впереди меня, а второй сзади. Так, цепочкой, мы вошли в прохладную тень коридора; похоже, он тянулся вдоль всей окружности стены. Выйдя к одному из ответвлений, мы начали долгий спуск по спирали. Внутри было темно, особенно после яркого полуденного солнца. Коридор, шедший под уклон, вообще не освещался: я едва мог разглядеть спину двигавшегося впереди ящера, при ходьбе слегка вилявшего хвостом.

Наконец мы остановились перед глухой стеной, Но секция стены тотчас же отъехала в сторону, и провожатые дали мне знак войти.

Я ступил в едва освещенную комнату, и дверь за мной закрылась. Однако я знал, что нахожусь здесь не один, чувствовал присутствие другого живого существа.

И хотя мое зрение почти мгновенно приспосабливалось к крайне слабой освещенности, комната продолжала тонуть в мрачной тьме. Вокруг было черным-черно, почти как в угольном мешке. И вдруг луч темно-красного света, напомнивший яростное сияние кровавой звезды в ночи, озарил часть комнаты передо мной.

Сетх полулежал на низкой кушетке без спинки. Его «трон» из чернейшего эбенового дерева был вознесен на три фута над полом, по обе стороны от него стояли идолы – из дерева, камня, а один даже как будто бы из слоновой кости. Изваяния различались и по размеру, и по стилю – очевидно, их создали руки разных мастеров. Были сделанные чрезвычайно грубо, были и получше, а статуэтка из слоновой кости являла собой настоящее произведение искусства.

И все они воплощали один и тот же образ: адское существо, нареченное Сетхом.

Черные щели его зрачков источали непримиримую ненависть. Рогатая красноглазая голова, покрытое малиновой чешуей тело, длинный извивавшийся хвост воистину могли принадлежать лишь дьяволу. Тысячи поколений людей будут трепетать перед ним. Этот образ вобрал в себя все ночные кошмары, безумный ужас, извечную безграничную вражду без пределов, без границ, без жалости.