Раненые, немного окрепнув, уходили. Где находилась линия фронта, толком никто не знал. Фашисты на каждом углу трубили, что Москва пала и Красная Армия больше не существует.

Миша часто проходил мимо опустевшей школы. Он вспоминал школьные концерты, песни у пионерских костров, и ему становилось грустно-грустно. И хоть времени свободного было предостаточно, мальчишки, — его школьные товарищи, — ещё недавно готовые пропустить пару уроков ради футбольного матча на пустыре, теперь редко появлялись на улице.

— Дуся, — сказал как-то Миша сестре, когда мать вышла из дому. — Нужно немцам насолить.

— Как ты им насолишь? — горько спросила Дуся. — Может, пуд соли в полевую кухню насыплешь?

— А хоть бы и так, — возразил Миша. — Только я не про то хотел с тобой поговорить… Но с тобой нельзя о серьёзном!

Он повернулся спиной к сестре, всем своим видом давая понять, что не рассчитывает больше на её содействие. Но Дуся ласково обняла брата за плечи.

— Разве я не хочу навредить этим… этим, — она буквально задохнулась от ненависти, — этим фашистам! Но только что мы с тобой можем?

— Немецкие объявления и приказы посрываем. Это раз, — быстро стал перечислять Миша. — У штабной машины шины проколем. Это два.

Первые успехи окрылили: захватчики из себя выходили из-за проколотых шин, перерезанных проводов, порванных приказов.

Миша пополнил свой арсенал двумя карабинами, подобранными на поле боя. Пистолет он стащил у зазевавшегося офицера.

Но кто-то сообщил полиции, что у Давидовичей скрываются красноармейцы. Нагрянула облава. В тайнике оставался последний раненый, он ещё плохо ходил. Полицаи вытащили красноармейца, зверски его избили. Перевернули дом вверх дном. Детей — Дусю и Мишу — полицаи не тронули, но их мать схватили и увели в комендатуру.

Вечером её расстреляли…

Забрав свой военный арсенал, Миша с сестрой ушёл в злынковские леса — разыскал отряд Маркова, потом попал в соединение Фёдорова.

Партизанский связной и разведчик, Миша Давидович воевал с фашистами, как воевали тысячи и тысячи ушедших в леса патриотов. Под пули не лез, усвоив простую истину: чем меньше будет потерь у партизан, тем больше их будет у фашистов. Но и от опасности не бегал, и никто не мог бы его упрекнуть в трусости.

— Не мальчишка — клад, — сказал однажды Фёдоров. — Тринадцать лет, а ведёт себя, как настоящий боец…

Миша ходил по окрестным сёлам, высматривал, где и как устроены огневые точки, считал солдат и офицеров, разведывал скрытные подходы к казармам, приносил сведения от верных людей. В потёртом тулупчике или рваном ватнике появлялся он в сёлах, толкался среди людей на базарах, незаметно встречался со связными.

В тот день на разведку они отправились втроём. У села разделились — двое партизан двинулись дальше, а Давидович — на явку. Попрощались, по-мужски пожав руки. Старший напомнил о времени встречи. Миша кивнул головой — помню.

На опушке юный разведчик залёг. В сотне метров от него начиналось село. Нужно было оглядеться, определить, нет ли поблизости часовых или засады, и лишь после этого двигаться дальше.

Утренняя тишина убаюкивала. Кое-где из труб поднимались едва заметные в прозрачном воздухе первые дымки. Село казалось вымершим. Но это было обманчивое впечатление. Вот справа, за берёзой со скворечником, черневшим на недоступной высоте, стоит немецкий бронетранспортёр. Гул разогреваемого мотора докатился до самого леса. Потом у колодца засуетились полицаи: один вытаскивал ведро, переливал воду в пустые вёдра, а другой чуть не бегом уносил их.

Миша ещё пролежал какое-то время в траве, но ничего подозрительного не обнаружил. Вытащил из-за пояса гранату. Поискал глазами, куда бы понадёжнее запрятать. Гранату он очень берёг — это была редкая в отрядах, настоящая советская РГД.

Миша засунул гранату под корень молодой сосенки, присыпал сверху веточками и опавшей хвоей. Хорошенько приметил место.

Ещё раз осмотрелся и, пригибаясь, направился к селу. Дорога тут ему знакомая, не раз хоженая. За полуразрушенной, без крыши, крайней хатой Миша распрямился во весь рост — ни дать, ни взять сельский мальчишка, которого мать послала к соседке за солью.

Но на месте дома, в котором жил связной, чернело пепелище…

Дворами, за домами, Миша пробрался в село и залёг на пригорке, за коровником, из которого давным-давно и дух коровий выветрился. Осмотревшись, он обнаружил две крытые брезентом грузовые машины и бронетранспортёр. Двое немецких часовых не спеша то сходились, то расходились. Близилось время побудки. Полицай, таскавший воду из колодца, совсем взмок. Он наполнял немецкую походную кухню, стоявшую под деревьями. Возле кухни возился немец-повар. Толстый, без кителя, он покрикивал на полицая «Шнель! Бистро!»

Полицай, подобострастно выпучив глаза, тряс в знак согласия головой и стремглав выскакивал со двора. «Так тебе и надо, фашистский прихвостень! Побегай, побегай, холуй!» — приговаривал Миша, когда полицай вновь появлялся с двумя тяжёлыми вёдрами.

Начали просыпаться солдаты. Они выходили на крыльцо школы, потягивались, зевали. «Тут бы и ударить! — с сожалением подумал Миша. — Они и пикнуть бы не успели…»

Нужно было спешить в отряд. Миша имел точное представление о численности прибывших немцев и новых полицаев, пополнивших и без того сильный гарнизон. В саду высмотрел замаскированную рацию.

«Не случайно их сюда занесло, — решил Миша. — Что-то фашисты затевают…»

Двое партизан, ушедших в дальние сёла, возвратились на следующий день после полудня. Они устали, один натёр ногу и едва мог идти. Немного отдохнули. Миша рассказал о том, что видел. Оказывается, его товарищи тоже задержались, обнаружив подозрительное передвижение немцев. Стало ясно: фашисты собирают карательную экспедицию против партизан.

— В какое село не ткнёшься, в каждой хате — каратели. Артиллерию подтягивают, танки, — заключил старший. — Нужно побыстрее своим сообщить.

…Они наткнулись на засаду, не успев пройти и километра. Автоматная очередь резанула кусты. Первый партизан упал, как подкошенный. Старший вслепую дал очередь по тому месту, откуда стреляли. Остальные отползли, забрав с собой тело убитого. Пальба раздавалась со всех сторон.

— Вы, ребята, бегите, — сказал старший. — Приказываю! Держи, Миша, — это добытые нами сведения. Донесение должно быть доставлено в отряд. Старший сделал два прицельных выстрела, и двое полицаев упали.

— Быстрее уходите! — торопил он Мишу и его товарища. — Винтовку Боровикова возьмите с собой. Ну, счастливо, ребятки!

Мальчики уползали от места схватки. Миша всей душой рвался туда, где отстреливался командир разведки. Он слышал от бывалых партизан, что один иногда прикрывает отход других, ценой своей жизни спасает товарищей. Но одно дело слышать, и совсем другое — самому быть свидетелем, как за тебя отдаёт жизнь товарищ, с которым ты спешил в отряд.

Микола не отставал от Миши ни на шаг.

— Стой!

Миша увидел, как из-за дерева выступает долговязый полицай в немецком френче.

Ребята бросились было бежать, но из засады открыли огонь.

Что-то острое и горячее ударило повыше бедра. Боли Миша не почувствовал. Но понял, что ранен, когда увидел, как быстро темнела старенькая рубашка и правая штанина.

Миша расстрелял последние три патрона, прикрывая товарища, которому отдал донесение. Немцы или полицаи — он не видел их — сначала стреляли густо, не экономя патронов. Но не слыша ответных выстрелов, прекратили огонь. В лесу стало тихо-тихо.

Высоко-высоко над верхушками деревьев неслышно скользили по голубому небу белые облака.

Миша запел, и с каждым словом голос его раздавался всё громче и громче: