– Уж послала так послала, – прокомментировал первый кес. – Видал я этого парня – действительно при царевых конюшнях обретается.

Второй кес, успевший заглянуть в обе книги, пожал плечами и, впихнув книги Виану в руки, потерял к парню интерес. Виан еще немного потолкался у кесов за спиной, но, убедившись, что старый книжник совершенно спокойно демонстрирует «гостям» свой товар, выскользнул из лавки и поспешил во дворец.

Передав со знакомым стражником книги Суре и оставшись один, Виан быстро попрятал в сундук большую часть приобретений, почему-то не показав даже коньку. Горбунку же он продемонстрировал «Магию камня» и «Основы подчинения стихий».

– Ты в ювелиры податься собрался? – насмешливо осведомился конек. – А «Основы подчинения…» – неплохая книжечка. Почитай, может, научишься магию от не магии отличать. Только не оставляй на виду, а то выйдет хуже, чем с пером жарптицевым.

В ювелиры Виан подаваться не собирался, а потому бегло, без особого интереса, проглядел гравюры, изображающие способы огранки рубинов и сапфиров. И хотел уже убрать книгу к прочитанным, но тут зацепился взглядом за странный оттиск на первой странице.

Красной тушью, почти не выцветшей за года, был изображен свернувшийся кольцом крылатый змей. Внутри кольца змеиного тела причудливые буквы сообщали: «Б-тека Ун-та в Тище-Луке». Виан некоторое время с удивлением смотрел на эту надпись: что-то в ней казалась ему знакомым, по крайней мере – слышанным прежде.

Как-то раз, когда Виан едва разобрался с утренними делами, по его душу явился мрачный стражник в компании Пастхова жреца. Виан отметил, что кес, закутанный в свой балахон, и днем выглядит не слишком жизнерадостно. Впрочем, возможно, виновата была пасмурная погода.

– Вот он, – стражник кивнул кесу на Виана. Кес приблизился и откинул капюшон. Под капюшоном оказался чернявый молодой человек, чуть старше самого Виана. Похоже, подумал парень, со мной еще не всерьез разбираться надумали.

– Ты – Виан, Нарнов сын, – кес не столько спрашивал, сколько утверждал. Причем пытался придать голосу обвинительную интонацию – тренировался, не иначе. – Настоятель Храма Пасха, бога единого и вездесущего, желает видеть тебя немедля и самолично убедиться, не сбился ли ты с пути истинного.

– Экая честь! – покачал головой Виан.

– Именно что честь! – с запалом неофита заявил молодой кес. – И не забывай об этом! Не всякому боярину такая выпадает. Потому молчи и следуй за мной.

– И в разговоре с настоятелем молчать? – поинтересовался парень, но кес только сердито зыркнул на него, вновь напяливая свой капюшон, и направился к воротам.

По дороге Виан, которому, казалось бы, следовало трепетать перед встречей с высоким храмовым чином, раздумывал о другом. А именно о том, как отнесется государь к тому, что его конюха оторвал от работы и увел куда-то какой-то жрец. Хотя Влас и сам поклонялся Пастху, а потому чтил Храм, едва ли он был бы доволен, что кесы распоряжаются личными государевыми слугами. С другой стороны, дворцовый стражник хоть и не был в восторге, возражать не пытался – вероятно, боялся попасть в число отступников от бога единого и вездесущего. А значит, подобное вмешательство происходит регулярно, царю о нем известно, и он просто не хочет обострять отношений с Великим кесом.

Погруженный в такие мысли Виан вслед за молчаливым кесом добрел до здания Храма, располагавшегося вблизи слободы бондарей, за что и имевшего соответствующее прозвище. Виан уже знал, что Пастхов Храм при Бондарях был одним из четырех в Тищеборе, а по величине (и, предположительно, общественной значимости) – вторым.

При неровном свете пробивавшегося сквозь клубящиеся облака солнца парень искренне залюбовался величественной постройкой, заметно возвышающейся над окрестными домами и единственной целиком каменной в этой части угорийской столицы. Собственно храм напоминал чем-то корабль на верфи – уже почти готовый к спуску на воду, замерший в предвкушении первой встречи с волной и гордо всматривающийся в линию горизонта высоко вздернутым носом-звонницей, но все еще подпертый с боков балками контрфорсов. Сходство с корабельным корпусом усиливали ровные ряды кладки блоков из коричневого пористого камня. Над входом на бронзовом шпиле неторопливо поворачивался вслед за ветром бронзовый же знак Пастха.

Кес, не глядя на Храм, прошел к двери и то ли пропустил, то ли втолкнул Виана внутрь, в прохладные сумерки.

Помещение еще более напоминало корабельный корпус – правда, перевернутый – похожими на шпангоуты потолочными балками и стропилами крыши. В конце полутемного прохода выделялась светлым силуэтом скульптура Пастха. Бог единый и вездесущий, изваянный из камня, стоял, выпрямившись во весь рост – примерно вдвое больше человеческого, – и смотрел перед собой полу прикрытыми глазами, в которых застыла печаль. Вероятно, по задумке ваятеля, приходящие в Храм молящиеся должны были не убояться вездесущего божества, а устыдиться своего недостойного поведения. Труд неизвестного скульптора не пропал втуне – Виан, понявший благодаря коньку важность разностороннего образования, слегка устыдился, что ни разу прежде не бывал в Пастховом Храме и восполняет этот пробел только теперь. В правой руке Пастх держал весы, какими, как знал парень, пользуются аптекари да наиболее аккуратные травники. В опущенной левой руке был зажат раскрытый циркуль. У ног статуи стоял совсем непонятный прибор, основу которого составляла сфера, сделанная из узких ободов. То ли Виану подобные приборы еще ни разу не попадались ни в одной книге, то ли ваятель сам не знал точно, что именно изображает. Даже Пастх, по-видимому, был не вполне доволен прибором, поскольку, судя по положению ноги, собирался то ли пнуть непонятный предмет, то ли наступить на него.

– А циркуль зачем? – поинтересовался Виан у провожатого-конвоира, хотя после памятного разговора с Лазаро более-менее представлял если не «зачем», то «почему».

– Циркулем бог единый и вездесущий отмеряет время жизни всякой твари и даже самого мира, – неохотно отозвался кес. – На весах же взвешивает добро и зло, прежде чем вершить свой суд.

– Надо же, как… технично, – пробормотал Виан. Лесной Хозяин или повелевающий тучами Ветробог подходили к оценке людских деяний не столь формально. Более по-человечески, что ли? Понравится им человек какой, так они ему многое спустят и на серьезные проступки сквозь пальцы посмотрят. А не понравится – так из-за пустяка могут осерчать и волка в хлев подпустить или же молнией по избе вдарить. А прочих, не человеческих, тварей они вообще, похоже, не судили, предоставляя им самим как-нибудь разбираться.

Тем временем кес провел задумавшегося Виана еще через одни двери, и они оказались в просторном, но не слишком богатом мебелью покое. В конце покоя за столом сидел пожилой полноватый человек в белом балахоне и писал, неторопливо и старательно водя по пергаменту пером с длинным полосатым опахалом. Заслышав шаги, человек поднял глаза от пергамента, а затем отложил перо и благожелательно кивнул.

– Пересий, ты можешь идти, – сказал он. – Благодарю тебя.

Молодой кес поклонился и быстрым шагом удалился. Виан остался стоять перед столом и, соответственно, сидевшим за этим столом настоятелем.

– И тебя, юноша, могу я поблагодарить за твой визит, – проговорил настоятель, – ибо означает это, что твое сердце не отвергло еще бога истинного, и дух твой можно еще направить на путь исцеления. А это, увы, бывает нечасто, – настоятель искренне и сокрушенно вздохнул.

Виан промолчал, не зная, каких, собственно, слов от него ожидают. Настоятель некоторое время ждал, пристально, хотя и подслеповато рассматривая парня, а затем продолжил:

– До нас дошли слухи, что ты, Виан, сын Нарна, проявляешь пагубную для твоего духа склонность к колдовским знаниям.

– Никак нет, – ответил Виан, – не знаю уж, кто меня оговорил, но чтоб я да к черному колдовству!

– Чтению обучен? – спросил настоятель. – Обучен, знаю. И что ж за книги ты читаешь взамен того, чтоб, как прочие юноши, коротать время за бражкой и в обществе легких нравом женщин?