«А почему ты искала смерти?» – спросила она.

«Теперь уже не имеет значения, – ответила Правда, обнимая её крепче. – Ну, так что же? Пойдёшь со мной в Белые горы?»

Руна доверчиво прильнула к ней под плащом.

«Я хочу с тобой пойти… Ты хорошая. Хоть и страшная».

Забавно сложив губы бутончиком, она зажмурилась и подставила их женщине-кошке. С тихим смешком Правда чмокнула её ещё раз. Проверила остренький нос – согрелся. И желание жить вернулось… Это – самое главное.

«Ну, вот и славненько. Сходим утром к тебе, попрощаешься с роднёй».

Так для Правды кончилась война. В дружину она не вернулась, пошла работать на кухню. Сначала ребёнок родился у неё – дочка, которую она ждала не девять месяцев, а сорок лет, а после и Руна разрешилась от бремени – также девочкой. Обеих малышек Правда выкормила сама. Её собственная дочь хоть и походила на женщину-кошку силой, ростом и неуязвимостью, но перекидываться в зверя не могла, потому что была зачата не в любви; дочь Руны с молоком своей приёмной родительницы приобщилась к свету Лалады и выросла красивой и здоровой, хоть и без особых способностей – не женщина-кошка и не совсем белогорская дева. А потом Руна стала женой Правды уже по-настоящему, и на свет появились ещё три дочери – их общие. Лаладиной силы им тоже досталось не слишком много.

Дослужившись до начальницы кухни, Правда и не думала вновь брать в руки оружие, хотя огромный боевой опыт и невероятная сила делали её ценным приобретением для любого войска. Она не желала заниматься и обучением воинов, несмотря на то, что ей неоднократно предлагали должность наставницы: семья стала для неё высшей ценностью. Смотреть, как эта бывшая наёмница расправляется с тушами и рубит мясо, было жутковато: когда-то она вот так же, парочкой великолепных ударов, свежевала врагов на поле боя, за что получила в иноземных войсках прозвище Кровавый Топор.

Младе не хотелось идти в трапезную: на кухне было гораздо уютнее и приятно пахло готовящейся едой, а потому она примостилась у стены на лавке, жуя пирожки с печенью, которыми её щедро угостила Правда. Ещё ей досталась сочная жареная почка и приличная горка блинов. Но скоро черноволосой женщине-кошке стало совестно оттого, что она сама наедается от пуза, а бедная Дарёнка там лежит голодная. Однако припасов дома было негусто: солёная рыба, кое-какая крупа, немного хлеба да кадушка мёда. Без хозяйки в доме Млада жила, не особо утруждаясь стряпнёй: либо подкреплялась здесь, на кухне, либо заглядывала на обед в родительский дом, либо охотилась и ловила рыбу сама в облике чёрной кошки. Но теперь всё должно было измениться. Впрочем, будущую хозяйку пока саму следовало накормить и отогреть.

«Правда, а можно мне немножко снеди с собой взять?» – попросила Млада.

«С собой – только семейным, сама знаешь, – ответила та. – А ты у нас, вроде, холостая пока… Или, – подмигнула обладательница кучи шрамов, – завелась-таки зазнобушка?»

Наученная горьким опытом, Млада предпочла о грядущих изменениях в своём семейном положении прежде времени не болтать.

«Нет, мне для себя», – уклончиво ответила она.

«Ну, а для себя – вестимо как: уноси только то, что в брюхе поместится, – усмехнулась Правда, поливая жарящегося кабана растопленным жиром. – Ешь досыта, кусков во рту у тебя никто не считает».

Млада и не подумала обидеться: порядок она знала, а к Правде питала огромное уважение. Чем-то она напоминала ей собственную родительницу, Твердяну.

«Ну что ж, – думала женщина-кошка, – придётся Дарёнке кушать хлеб да мёд… Чем не пища? В меду – сила солнца и лета, а хлеб, испечённый руками матушки Крылинки – добрый и целительный. На первый раз после болезни – самое то. А потом сообразим что-нибудь и посущественнее».

На шероховатых, нештукатуреных стенах трапезной ярко горели светочи, хотя в большие окна уже заглядывал первый розоватый отсвет утренней зари. За длинным столом подкреплялся сторожевой отряд во главе с Радимирой. Начальница крепости, ещё не успевшая обзавестись супругой, не держалась особняком от своих бойцов и принимала пищу вместе со всеми. Шелуга была домом сероглазой Сестры, а её обитатели – её семьёй. Поприветствовав начальницу и бойцов отряда, Млада доложила:

«На моём отрезке границы всё тихо, госпожа: птица не пролетала, зверь не прорыскивал… Но хмарь сгущается».

«Недобрая эта тишина», – промолвила в ответ Радимира.

О Дарёне Млада не обмолвилась ни словом, но жест начальницы крепости вынудил её задержаться. Внимательные серые глаза словно ощупывали её с головы до ног.

«Ладно, ступай», – так ничего и не спросив, сказала Радимира.

Млада вернулась в лесной дом. Дарёна ещё и не думала пробуждаться, разрумянившись и тихо дыша, и женщина-кошка, склонившись над ней, с нежностью улыбалась. Пусть спит без забот, пока можно…

Вечерний бор дышал осенней тревогой, огненный шар солнца завис низко за сосновыми стволами, но на него наползали странные тёмные пятна – бесформенные твари, как будто пытавшиеся его сожрать.

– Всё, пора…

Млада присела на старый пень, весь пушистый от мха, достала баклажку с отваром яснень-травы и отпила глоток: дышать стало тяжеловато, пришло время почиститься от хмари. Задание по разведке обстановки она уже почти выполнила, свой участок владений князя Вранокрыла осмотрела и не нашла ничего похожего на подготовку к войне. У остальных разведчиц, действовавших в других частях княжества, были пока такие же сведения. Вот только Марушины псы что-то неслыханно обнаглели – рыскали и шныряли там и сям, пугая народ. Млада видела их даже днём. Они её тоже заметили, но не подходили близко и не нападали, лишь злобно щурились на неё из глубины леса жёлтыми глазами: побаивались, да и дневное зрение у них было плоховато – единственный изъян. Зато во тьме они видели прекрасно и после заката становились совсем бесстыжими – подбирались даже к людским поселениям, воровали скот и нападали на заблудившихся детей. Убивать их было запрещено – как священных слуг Маруши. Впрочем, обычное оружие против них мало помогало, тут требовалось белогорское, но у жителей Воронецкого княжества не было возможности его достать.

На Младе был местный мужской наряд: с её ростом и телосложением ничего другого и не оставалось. Отсутствие бороды вроде бы не слишком привлекало внимание: бритые мужчины иногда встречались, но в основном среди знатных. Голос? Она старалась по возможности мало разговаривать, да это почти и не требовалось. Нужны были лишь приметливый глаз да чуткое ухо, а потому к расспросам она не прибегала, по большей части слушала и смотрела. Местную еду и питьё приходилось запивать глотком отвара, в противном случае Млада рисковала отравиться. Здесь всё было пропитано хмарью.

Так не ко времени пришлось это задание!… Только Дарёнка начала оттаивать душой и доверчиво тянуться к Младе, как подсолнух к солнцу – и вот она, разлука, тут как тут. Не побьёт, не прихватит ли она едва начавшие зарождаться чувства подобно тому, как весенние заморозки губят яблоневый цвет? Младе верилось: нет, не должна. Закрывая глаза, женщина-кошка как будто снова чувствовала озорные пальцы Дарёнки, неутомимо бегавшие по шерсти, и её лёгкое девичье тело на себе. Что могло быть слаще, чем свернуться калачиком и позволить ей устроиться внутри тёплого пушистого ложа? Только, пожалуй, её поцелуй за ухом…