Вот, снова начинаю завидовать. Но никак не могу избавиться от сего вредного чувства, хоть вой и бейся головой о стену! Даже выбирая подчинение правилам, оборотни все равно ВЫБИРАЮТ, а не принимают неизбежное. Они вольны отказаться – на свой страх и риск, но именно вольны. У меня выбора не было: с момента рождения я нахожусь по другую сторону непреодолимой стены. Кое-как удалось прорубить в ней окошки, но они – самое большее, чего можно ожидать. Дверь не появится никогда. И какой прок мне в моей крови, если самый глупый, бесталанный и неопытный метаморф не задумываясь творит со своей плотью чудеса, а я не могу ни обустроить поудобнее, ни сломать клетку, в которую заключен? Вот уж воистину дракон, как в народных преданиях: сижу в глубокой пещере на куче сокровищ. Приятно сознавать, чем обладаешь, но если нет возможности употребить себе на пользу или для удовлетворения каприза даже самую мелкую монетку, зачем нужны горы золота? Не-за-чем.

Кружево и его искаженное отражение в смежном Пласте пространства – зрелище невероятно прекрасное и удивительное. А когда серебристые нити и их тени начинают двигаться навстречу друг другу, соприкасаются, становятся единым целым, пересекают невидимую границу и вновь расстаются, меняясь местами, остается лишь восхищенно затаить дыхание. Впрочем, Киан не торопит изменение: именно минуты встречи двух Кружев и есть время, в течение которого возможно все. Ну, почти все.

Пласты прорастают друг в друга тысячами тончайших волосков, сливаются так плотно, что граница, прежде незыблемая и нерушимая, исчезает, превращаясь в Приграничье – пространство истинной свободы, не знающее ни одного закона, кроме исполнения воли. Воли своего создателя.

Плоть метаморфа, попавшая в Приграничье, податлива и одинакова в каждой своей горсти: лепи, как пожелаешь. Именно, «как», потому что каркас задан Кружевом, а вот сколько материи осядет на Нитях и скопится в Узлах, решать самому существу. Я чувствую присутствие Киана, а Нирмун наверняка видит внешние слои сознания направляющего там, где отчетливо прорисовывается маршрут движения и отмечаются значимые вешки. Можно было бы подглядеть, но предпочитаю наблюдать за результатом: так честнее.

Если плоть оборотня плавится, собираясь принять новую форму, то чуждая материя остается неизменной и в Приграничье: сеть выдавливается из клубящегося туманом метаморфа наружу. Медленно, осторожно, чтобы не терять ни капли изменяющегося тела… Конечно, массу можно восстановить, но только основательно подкрепившись и не раньше следующей пары Обращений: придется сварить кисель, потом вылить в форму, дождаться застывания и все повторить сначала.

Последние грузила падают на соломенную подстилку кладовой, и Киан убирает ладонь из мерцающего марева:

– Теперь сам.

Вновь поражаюсь теплу, пропитавшему два коротеньких слова. Сколько нежности и терпения… И такой замечательный наставник тратит свое время и силы на прислуживание кузену? Или я чего-то не понимаю?

– Киан – умелый направляющий. Один из лучших, – подтверждает Ксо у меня за спиной.

– Так почему он не занимается тем, что умеет, а…

– Потому что твердо убежден: мне присмотра и заботы требуется больше, чем всему молодняку, вместе взятому, – улыбается «милорд Ректор». – Я же все-таки родился во Вторую волну, можно сказать, совсем недавно.

– Во Вторую… Что это было за время?

– Время пришествия второго Разрушителя. – Кузен щурит глаза, не позволяя рассмотреть, какие тени в них мечутся. – Последнего до тебя.

Это было безумно давно. А может быть, только вчера… Для меня вернее такой ответ, ведь моя сущность все та же, первая и единственная, возможно, чуть выцветшая и обветшавшая, но сохранившая свою самую главную черту. Хорошо, что память не спешит возвращаться, иначе я бы легко и быстро сошел с ума: смотреть на вполне взрослого Ксаррона и помнить его ребенком… Бр-р-р! Только не это! К тому же возникает вопрос…

– А что же тогда твой слуга думает обо мне?

Кузен растягивает губы в улыбке:

– Спроси. Или трусишь?

– Вовсе не трушу. Просто…

Киан поднимается на ноги и укоризненно замечает:

– Одному из Старейших простительно вести себя, как пожелает, но любому взрослому постыдно корчить из себя дитя еще ребячливее, чем те, с которыми он беседует.

Старейший? Это он обо мне? Что за чушь?! Однако пояснения не следует: направляющий помогает своему новому подопечному встать и уводит, бережно кутая в плащ. Следом направляемся и мы с Ксо.

– Когда собираешься? – спрашивает кузен, останавливаясь в дверях отведенной для «милорда Ректора» комнаты.

– Сегодня уже не успею. Завтра, ближе к вечеру.

– Помочь чем-нибудь?

– Как обычно: снаряжение и звонкие монеты. Если не жалко.

– Для дела мне никогда и ничего не жалко, – устало произносит Ксо. – Помнишь свое обещание? Не тяни принца назад через силу. Сколько времени тебе понадобится, чтобы понять? День? Неделя?

– Думаю, хватит и минуты.

Кустистые брови взлетают вверх.

– Даже так?

– Я задам вопрос, на который есть только один правильный ответ, и посмотрю, что получится.

Кузен молчит, разминая пальцами складки подбородка, потом кивает:

– Действуй, как решил. Удачи желать не буду: в таких делах важнее упрямство, а его у тебя с избытком. Вечером обговорим все подробности, а пока дай мне придумать, как чинить уже наломанное!

Он захлопывает дверь, оставляя меня в коридоре, но не в одиночестве: на лестничную площадку с вопросом в глазах поднимается Лита. Ну да, все верно, время к обеду, пора узнать, какие яства господа желают откушать. Впрочем, застолье подождет. Столько, сколько понадобится.

– Иди-ка сюда, красавица, и поведай, какие травки и корешки помогают твоим волосам так роскошно чернеть!

Заскорузлые смуглые пальцы призывно погладили кружку. Призыв относился не к чему иному, как к содержимому пузатого, украшенного по бокам липкими потеками кувшина и, вопреки надеждам и чаяниям призывающего, не имел ни малейшего успеха у владельца посудины, на треть заполненной сваренным еще весной элем.

Владельцем был я, страждущим утоления вечной жажды – посетитель трактира «Багровый голубь», проживающий в одном из окрестных поселений, коих, к моему скромному счастью, было не так уж много: все-таки предгорья не лучшее место для честных людей. Хотя… уж каким-каким, а честным мой собеседник не смог бы выглядеть даже под покровом очень темной ночи. Если же вспомнить, на какие хитрости сей умелец пускался, лишь бы добраться до дармовой выпивки, и сколько совершеннейшей чуши понарассказывал… Впрочем, и поделом мне: нужно было тщательнее подходить к созданию «легенды». То бишь к выдуманной с глубокого бодуна истории, объясняющей мое нынешнее пребывание в трактире, а также описывающей кое-какие детали из жизни человека, которого я играл. Нет, не так: в которого играл.

Когда Ксо спросил, какова будет на вкус и цвет моя «легенда», я не сразу понял, что имеется в виду. Оказалось, так лазутчицкие круги именуют фальшивку, призванную усыплять сомнения и рассеивать недоверие, вполне справедливо возникающее при проникновении неизвестной персоны в строго охраняемые места или же просто отгораживающиеся от сообщества. На мой недоуменный вопрос: «Почему было не назвать все это просто брехней?», кузен виновато ухмыльнулся и сказал, что «легенда» звучит не в пример красивее. Но от названия суть вещи не меняется, верно? А поскольку мне также требовалось проникнуть в… сам не знаю куда, но место вряд ли общедоступное, пришлось набрехать целый воз небылиц, причем настолько близких к действительности, что… Я и сам в них почти поверил.

Основной задачей было найти обиталище некроманта или его лично. Последнее, как и первое, впрочем, представлялось невероятным хотя бы по следующей очень простой причине: на лице человека можно (иногда – с великим трудом) прочитать народность его родителей, некоторые качества характера, отголоски чувств, не более того. Честно говоря, даже выяснить принадлежность к магическому сословию не всегда возможно с первого взгляда, а уж определение, каким именно видом чародейства балуется встреченный вами магик, и вовсе легко заведет в тупик. Уже потому, что любимые виды волшбы оставляют след внутри тела, а не снаружи. Разумеется, можно при случае заняться вскрытием, однако… Далеко так можно продвинуться? Не слишком. Да, я способен почувствовать среди прохожих чародея, однако пока он не станет применять свое искусство, не решусь утверждать, в каком виде магии он сведущ. Ксаррон что-то говорил о фрагментах Кружев и прочих приметах, но опыт всегда надежнее предположений, а меня в избранном мной деле мог удовлетворить только опыт.