– Что ищешь?

Меня устало поправили:

– Не «что», а «кого».

С каждым словом все интереснее и интереснее…

– И кого же?

Мэю почти удалось выразить возмущение с помощью фырканья:

– Ты должен знать.

– Пра-а-авда? Я должен подвесить тебя за уши и отшлепать так, чтобы запомнилось на всю жизнь!

– Мне или тебе?

Теперь уже впору фыркать самому. Ну мерзавец… Разве можно на него сердиться? Можно. И нужно. Но сначала следует выспросить все, имеющее значение.

– Кого ты ищешь?

Он прикрыл глаза, словно собираясь с силами.

– Дядю.

Ах да, и как я мог забыть? Стир’риаги, заслуживший своим поступком звание преступника, бесследно исчез из пределов эльфийских ланов, не дождавшись заслуженной кары. Но я же просил не вмешивать в поиски обоих братьев… Просьбы пропали втуне? Странно. Подозрительно даже.

– Тебе позволили участвовать? И Кэл согласился?

– Не-а, – следует полулукавое, полустыдливое признание.

– Но как тогда…

Рука с пугающе четко обрисованными венами приподнялась и кончиками пальцев указала куда-то в сторону головы, вернее, в сторону ежика серебристых волос над ухом.

Кажется, понял. И гномы, и эльфы в отличие от людей проживают довольно долгую жизнь, потому и тела представителей этих рас вступают в совершенно иные отношения со временем. В частности, волосы и тех, и других растут соответственно числу, а не скорости течения прожитых лет, разве только листоухие частенько применяют магию, дабы обзавестись роскошной шевелюрой раньше предписанного природой срока, а горный народец презирает подобные вмешательства в собственные тела. Но факт остается фактом: для человека остриженные волосы – ерунда не значимее обломанного ногтя, а для упомянутых рас… Наказание.

Так-так-так. Значит ли увиденное мной…

Но пока я предполагал и располагал, Мэй добавил к наброску картинки штрих, перевернувший все с ног на голову:

– Кэл и стриг.

В голосе эльфа прозвучала неподдельная обида: мол, старший брат, и опустился до такого непотребства, как лично наказать младшего. Зато я едва не расхохотался. Ай-да Кэлаэ’хель!

Вот с кем мне было бы легко и приятно вместе заниматься решением задач любой сложности. Старший из братьев располагает не только опытом и знаниями, но и соображает, как имеющиеся сокровища использовать. Разумеется, оголенные для всеобщего обозрения уши для эльфа означают позор, тяжкий проступок, запятнанную честь, но… еще и отлучение от клана. Временное или постоянное – неважно, в конце концов, решение о возвращении в лоно семьи всегда принимает тот, кто изгонял. Но занятность ситуации состоит в другом: пока Мэй считается изгоем, он вправе совершить любой поступок по отношению к точно такому же изгою. Например, к своему дядюшке. Вплоть до убийства, которое в силу обстоятельств не ляжет тяжелым грузом на плечи самодеятельного палача.

Значит, Хиэмайэ был настойчив и убедителен, если Кэл счел возможным исполнить древний обычай… Кстати, при случае мне стоит быть осторожнее: описанные тонкости эльфийских обрядов известны далеко не каждому из листоухих, и уж, конечно, молодые эльфы совсем не имеют представления о делах старины. Стало быть, Кэлаэ’хель приближен к верхам власти? Что ж, рад за парня, хорошо, когда способности оцениваются по достоинству, но еще лучше, если это происходит вовремя, а не, скажем, посмертно…

– Подлец, да? – явно напрашиваясь на сочувствие, спросил Мэй.

– Несомненный.

– Тебе весело?

Я отвернулся, стараясь справиться с губами, самовольно расползающимися в улыбке.

– Весело?

Эльф дернулся, намереваясь приподняться, чтобы заглянуть мне в лицо. Пришлось возвращать беспокойного больного на место, чувствительно нажав ладонями на грудь.

– Лежи спокойно!

– Я что-то сказал… смешное?

– И поменьше говори, пожалуйста. Если не прекратишь болтать без умолку, порвешь губы окончательно.

– Ну и пусть.

Продолжаем упрямиться? Правда, последние слова были произнесены уже тише и неразборчивее. Мэй внял моей просьбе и все же озаботился собственной внешностью и здоровьем.

Впрочем, терпения хватило ненадолго:

– Ты злишься?

Это мягко сказано, злюсь. Я вне себя от раздражения! Только-только втерся в доверие к противнику, выслужился и почти получил доступ к таинствам завоевания мира, и на тебе: беспечное явление старого знакомого чуть не стало началом конца. Так злюсь ли я?

– Ничуть.

Короткий вздох:

– Злишься.

Кладу в рот один из собранных и принесенных Мареком листьев корнежорки: жевать всегда полезнее, чем говорить, особенно если говорить не хочется.

– Я что-то сделал не так?

Кажется, достаточно разжевал… Шлеп. Хм, на ощупь приятно-теплая лепешечка получилась. Приложим, придавим, подержим… Для верности считаю до трех дюжин, только потом отвожу руку в сторону и проверяю прочность «заплатки». Держится, надо же…

– Я не должен был приходить?

Не стану отвечать, получу еще горсть вопросов, последний из которых вполне может оказаться чем-то вроде: «Наверное, мне нужно поскорее удавиться?».

– Если честно, ты мог делать все, что угодно, не в моем праве запрещать или приказывать. И да, тебе почти удалось испортить задуманное мной дело. Но к счастью, только «почти». Зато едва не испортил свое собственное будущее… Какого фрэлла ты полез в Смещение?

Мэй, не замечая боли, удивленно распахнул глаза:

– Какое смещение?

– Ловушка, сплетенная из Прядей пространства и служащая этому дому оградой. Если не знаешь, как с ней справиться, нечего и соваться! Ведь в отличие от дяди ты наверняка не изучал строение Пластов?

Он не успел ответить, но мне ответ и не требовался. Еще только проговаривая последние слова, я уже оторопело соображал, откуда в местной глуши могло взяться заклинание, доступное только посвященным…

Беглый эльф! Племянничек точно выследил дядюшку? Получается, так. Во всяком случае, найденные и вполне еще теплые следы не могут не принадлежать Стир’риаги, ведь владение секретами пространства я видел воочию только в его исполнении… Что ж, одной неизвестностью меньше. Но остались другие.

– Мне хотелось бы кое-что прояснить. Надеюсь, врать не станешь?

Молчание, впрочем, вполне красноречивое.

– Это хорошо. Итак, ты ищешь дядю. Можно узнать, зачем?

Я предполагал простой и понятный ответ: «ради отмщения», но Мэй меня удивил, пробормотав:

– Хочу спросить.

– О чем?

Лиловые глаза сузились до еле заметных щелочек:

– Почему он… Почему сделал ту страшную вещь. Почему изменился с тех пор, как вернулся из Драконьего Дома, ведь раньше… Раньше он не был ТАКИМ.

Все просто, малыш. Все очень просто. Твой дядя получил в руки сокровище, о котором не мог и мечтать: запретные знания. Вернее, запрещенные к разглашению среди существ, не достигших должной степени развития. Строго говоря, и Стир’риаги мало подходил под указанное условие, но поскольку являлся хранителем артефакта, пользовался благоволением чуть большим, нежели прочие соплеменники. К тому же, если Мантия – только тень моей матери, но не может и дня провести без того, чтобы чему-нибудь меня не научить… Элрит любила делиться знаниями. А скорее любила их дарить. Делать подарки. Но уверен, все мысли эльфа занимали тогда не тайны мироздания, а самое обыкновенное чувство, так часто и незаметно возникающее у ученика к учителю. Влюбленность. И когда предмет приложения чувства исчез, остались одни лишь знания, неполные и незавершенные. Что мы делаем, если нам известно, КАК делать? Правильно, воплощаем знания в жизнь. Особенно если ничего другого больше уже не желаем…

Можно было бы объяснить. Но разве Мэй поверит моим словам? Ведь сказать правду невозможно, а тень лжи в некоторых вещах совершенно недопустима. Наверное, нужно и впрямь оставить ответы до задушевного разговора листоухих родственников и…

– Я знаю: это их вина.

– Прости, что?

– Драконы. Они во всем виноваты. Они чудовища.