Скрип зубов показал, что я двигаюсь в верном направлении, если намереваюсь лишить своего вынужденного собеседника душевного равновесия.

— Кто рассказал вам об отраве?

И вновь угрюмое молчание, слишком напряженное, чтобы быть искренним.

Конечно, старику не угодно мое общество и неприятна моя персона. Понимаю. Но он не может не отдавать себе отчет в том, что запирательство не приведет к приемлемому результату. Проще говоря, чем упорнее мэнсьер не желает отвечать, тем больше оснований у герцога и у меня прибегнуть к методам, не влияющим на тела и души благотворно. И нам совсем не обязательно причинять боль самому обвиняемому: разумнее начать с членов его семьи.

Вообще-то, подобная практика не всегда оправдана и эффективна, потому что, как мне рассказывал мастер дознаний с пристрастием, обходительный и тихий Гебра Иль-Айхан, с которым меня столкнули судьба и поручение тогдашнего моего господина, иные упрямцы напротив, выжидают, пока в живых не останется ни одного их родственника, ближайшего или отдаленного, лелея в сознании мысль: если останусь один, то меня нечем будет шантажировать. Да, такие встречаются. Но большинство людей и нелюдей, попав в руки палача, покоряются совсем другому желанию — выжить. И по возможности, не нанести своим естественным стремлением вред любимым и родным.

Именно неуемная тяга к жизни позволяет вызнавать тайны, почитавшиеся священными. А еще — гаденькое существо по имени Месть, заставляющее одного желать другому тех же (а зачастую, еще и больших) страданий. Всякое бывает. Но сколько бы причин не насчитывалось, много или мало, они были, есть и будут. А значит, славное дело дознания не исчезнет во тьме веков за ненадобностью.

Помнится, мы славно проводили время. Пили, слушали струнные напевы и сладкие голоса, вкушали лакомства, которыми нас мог одарить хозяин скромного хирмана. Меня в ту пору несказанно увлекала тема наказаний за преступление, потому что я был на грани совершения серьезного проступка, и Гебра охотно делился со мной… Нет, не таинством ведения допросов, хотя из затейливого узора слов было почерпнуто многое: я узнал, к примеру, как и на какие чувства следует давить, чтобы достигнуть желаемого, да и кое-что еще. Но главное, моему воображению было, где разгуляться, когда порядком захмелевший, но не утерявший четкости речи Иль-Айхан в красках начал рассказывать об излюбленных инструментах своего ремесла и их применении. Кстати, после этих рассказов сон пришел ко мне только на пятые сутки, и то неохотно. Но речь о другом.

Мэнсьер не желает отвечать на вполне безобидный вопрос. Почему? Стоит задуматься.

Чего проще ляпнуть первое пришедшее на язык имя? Пока найдут да разберутся, время будет выиграно. Или можно было сказать, мол, никого не слышал, ничего не видел, по старости лет страдаю слабоумием — тоже вариант. Наивный, конечно, но существующий. Вообще, словоохотливость высоко ценится допрошающими: глядишь, в потоке извергаемых фраз проскользнет нужная. Молчунов любят меньше, потому что они хороши для целей противника. Но почему молчит старик?

Думаю, он великолепно представляет себе, какие действия последуют. А что, рей хватит на всех с лихвой. И дыб — тоже. Ему не дорога семья? Допускаю. Но тогда можно было бить кулаком в грудь и кричать: ничего не скажу, хоть всех убейте. А он молчит. Странно.

Тупик, полный и окончательный. А раз уговорами дело не решить, придется жульничать.

Я позволил сознанию накрыть двор лучиками «паутинки»: гулять, так гулять! Сил все равно осталось немного, особенно после небезуспешной попытки лечения герцога. Будет зверски болеть и кружиться голова. Даже если лягу. Но, фрэлл подери, мне хочется узнать причину молчания упрямого старика!

Незримые ниточки протянулись от меня к людям, находящимся во дворе: уцелевшим и признавшим поражение стражникам, хмелеющим от победы морякам, хмурым и испуганным родственникам и домочадцам мэнсьера. Струны «паутинки» дрожали и звенели, принимая на себя удары чувств, заполнивших собой пространство. Нет, слишком уж их много. Понадобится большее сосредоточение.

Я отвел взгляд от старика и смежил веки ровно настолько, чтобы зрение затуманилось и четкие контуры не раздражали глаз. Воздух совсем неподвижен… Хорошо, так будет легче проследить связи.

Мэнсьер окружен многими тенями. Отчаяние. Страх. Презрение. Уязвленная гордость. Злость. Нежность… Нежность?! Совсем неподходящая гостья здесь. Да еще такая печальная и виноватая… Кажется, нашел: наживка заглочена, леска натянулась. И кто же у нас на крючке?

Пригласив обнаруженное чувство прогуляться по «паутинке», я ждал недолго: не понадобилось и вдоха, чтобы узнать, что из себя представляет искомая «рыбка».

Она стояла среди прислуги. Юная, лет четырнадцати, не более. Темноволосая, но с кожей на несколько тонов светлее, чем, к примеру, у Юлеми. Ровные полукружья бровей, правильные черты, еще по-детски мягкие, но обещающие вскорости стать восхитительными. Фигурка тоненькая, с наметившейся, но еще не налившейся грудью. Привлекательная особа, признаю. На старости лет мэнсьера посетила страсть? Отрадно: значит, он был счастлив и может с легким сердцем уйти за Порог. Или не может?

Девушка старательно смотрела куда угодно, лишь бы не встречаться глазами со стариком, словно боялась выдать тайну их отношений, но из-за этого упорства напряжение чувств только усиливалось. Неужели он молчит, стараясь обезопасить свою возлюбленную? Примем такое допущение. Но сразу возникает вопрос: от чего обезопасить?

Ох, как я не люблю на голодный желудок напрягать Уровни Зрения! Пресветлая Владычица, на что трачу себя? На сущие глупости…

Неспешным шагом направляюсь к девушке, на ходу переводя зрение в состояние, способное различать внешние магические поля. Хм… Нехорошо. Даже дурно: в том месте пространства, которое занимает юная прелестница, отчетливо просматривается Кружево заклинания, что-то мне напоминающее. Именно по этой причине молчит старик? Боится, что его слова вызовут неблагоприятное действие чар? Что ж, задачка из разряда давно пройденных, и я могу ее решить. Нет, не так: должен решить, потому что мне нужны сведения.

— Какая милая госпожа! — Останавливаюсь в полушаге от девушки: так близко, что почти слышу, как бьется ее сердечко. — Настоящая жемчужина!

Слуги вокруг непроизвольно расступаются, и спустя несколько мгновений я оказываюсь почти наедине со своей целью, остатками «паутинки» ощущая, как мэнсьер затаил дыхание.

Агаты темных глаз смотрят мимо меня, и мне это не нравится: беру пальцами узенький треугольный подбородок и заставляю девушку поднять взгляд.

— У вас, наверняка, уйма поклонников, милая госпожа?

Страх заставляет ее душу корчится в судорогах — вот, что я вижу. Значит, красавице тоже известна опасность наложенных чар. Плохо. Нужно успокаивать.

Тыльная сторона моей правой ладони, слегка поглаживая, спускается по бледной щеке вниз, на хрупкую шею. Пальцы тянут за собой ворот нижней рубашки, до самого корсажа, стягивающего и без того стройную талию. Ай-вэй, как ты дрожишь! Не бойся, милая, все поправимо.

Рука продолжает движение, достигая бедер, и вновь поднимается, но уже с другой стороны тела, скользит по ягодицам, вверх, по позвоночнику… Есть!

Ложбинка чуть выше оконечного позвонка заполнена тем, чего там быть не должно: твердый комочек размером немногим больше ореха. Надо на него взглянуть.

— Могу поклясться, ваше тело безупречно, милая госпожа… Так стоит ли прятать его под одеждой?

Встаю за спиной у девушки и расшнуровываю корсаж. Медленно. Так медленно, что самому становится противно. Но торопиться нельзя: заклинание может быть рассчитано на активацию не только словами, но и действиями, и если я сразу схвачусь за него, могу совершить непоправимую ошибку.

Хватка корсажа постепенно ослабевает, и вскоре он отправляется ожидать окончания спектакля куда-то под ноги. За ним следуют и верхние юбки, одна за другой плавно сползая с девичьих бедер, пока между мной и притаившимся врагом не остается единственная преграда в виде полотна рубашки.