Парадокс заключается в том, что в этом внутреннем мире я обладала огромным богатством, которое было непередаваемым, едва доступным для меня самой, и, во всяком случае, не выразимым посредством языка. Речь идет о первичном мышлении - мышлении, которое происходит без слов и предложений, своеобразном знании, которое существует целиком, и которое потом может возвращаться и всплывать, снова и снова, но которое никогда автоматически не переходит в слова. К тому же оно все время меняется и обогащается. Сначала всплывает довольно, общая большая картина, вокруг которой я двигаюсь словно смотрю в камеру с широкоугольным объективом, хотя я не наблюдаю, а участвую в этой картине, а потом камера может увеличить любую мелкую деталь целого; и я вхожу в нее. Тогда меняется перспектива, все приближается и увеличивается. Перспектива Мальчика-с-пальчика. меняется на перспективу Гулливера, потом на нормальные пропорции, и все существует одновременно. Нет никаких границ, никакой изнанки, ни начала, ни конца в этой реальности, это настоящее, которое может менять форму все время.

В этом измерении нет конкретной реальности, оно совершенно нематериально, нельзя превратить его в продукт, и поэтому оно так не развито в нашей цивилизации, так что человеку даже удается вытеснять его существование. Мне было почти сорок лет, когда я смогла рассказать и передать это словами так, чтобы можно было понять. Мой друг Ёран Грип побуждал меня вспоминать и рассказывать, и благодаря ему я теперь могу облечь в слова и передать маленькую частицу этой стороны жизни и мира.

Тихо, совсем тихо. Я чувствую свое тело. Начинает покалывать пальцы на ногах и на руках. Удовольствие разливается по всему телу. Вскоре меня охватывает какой-то восторг, и тогда я выхожу из тела. Я выхожу из него и, немного отойдя от него, оборачиваюсь. Я вижу, как я сижу на качелях совсем тихо и блаженно улыбаюсь. Та, которая сидит там, выглядит приятно расслабленной, как будто она погрузилась в глубокое раздумье. Сначала я бесцельно скольжу вокруг. Я парю в нескольких метрах от земли. Я смотрю на наш дом и вижу там людей. Я плыву над двором и встречаю мир. Я знаю и чувствую всё, и в то же время ничего не, чувствую. Когда я радуюсь, Я знаю это, но это не ощущается, как в обычном теле. Я знаю обо всех моих чувствах, но как будто я только думаю об этом. Тело в каком-то смысле само по себе. Это так приятно, все можно перенести и нет никакой угрозы. Я не пропаду, что бы ни случилось. Вот я, и это происходит вечно, бесконечно, и все одновременно.

Показываются две фигуры. Это существа, которых я обычно встречаю. Они подходят ближе. Я хорошо знаю их. Это Слире и Скюдде. Мы смотрим друг на друга. Мы не говорим слов, как обычные люди, потому что мы видим друг друга насквозь. Мы можем жонглировать мыслями, прятать и переворачивать их, чтобы другие отгадывали их как загадки. Двое ждут, пока третий прячет. Разговор идет о мире и о том, что мы будем делать. У Слире светлые волосы и живые голубые глаза. У него всегда полно идей, и он хочет делать все сразу. Он горячий и немного беспокойный. У Скюдде темные волосы и серьезные карие глаза. В его глазах грусть и мудрость, как будто он знает все о зле мира, но все равно верит в жизнь. Он теплый, надежный и заботливый. Я знаю, что когда я с ними, жизнь наполненна и истинна, я понимаю все, и нет ничего неприятного. Нет ничего несовершенного и бессмысленного, как будто всякая тоска и огорчения исчезают. Они могут существовать только в теле и каким-то образом причинять ему боль.

Теперь я с моими друзьями. Мы плывем, кувыркаемся, играем в ребусы с мыслями. Мы взмываем вверх, так что мое тело превращается в малюсенькую точку, и снова падаем вниз. Вверх и вниз, вверх и вниз. Мы обнимаемся и шумим, кувыркаемся и просто существуем. Иногда Слире отбрасывает от себя мысли, я ловлю их, жонглирую ими, ношусь с ними и размышляю. Опять обратно, новый заход, пока я не почувствую, что поймала то, что мне хочется. Я вижу и понимаю то, чего я раньше не понимала, и так весело узнавать это. Все так ясно и понятно, когда думает Слире. Скюдде показывает мне мысли по-другому, и я знаю, что есть только один ответ. Скюдде показывает, что пора возвращаться домой. Мне не хочется, совсем не хочется. Он осторожно подталкивает меня к качелям и показывает, что мое тело ждет и жаждет чего-то. Он показывает, что ждет меня, когда я только пожелаю, но теперь мне надо возвращаться. Прежде чем возвратиться, я должна немного подразниться. Я "впрыгиваю" в свое тело и вижу другое тело. Оно такое же, только прозрачное. Тогда я прыгаю назад и вижу себя сидящей на качелях. Скюдде опять показывает, что я должна вернуться. На мгновение я оказываюсь между двумя своими телами и чувствую, как будто у меня совершенно ничего нет, что я только мысль, мне легко и странно, я пытаюсь остаться там, но меня "засасывает" в тело, и все исчезает.

Во дворе у меня есть несколько любимых мест. В моем внутреннем мире шел постоянный поиск таких мест, одним из них были качели. Они висели на гигантском клене, у них были длинные канаты и широкое удобное сиденье. Можно было раскачаться и взлететь очень высоко, и движение длилось долго-долго. Оттуда меня стаскивали, заставляли есть, а когда все ритуалы заканчивались, я бежала к качелям. Часто говорили, что я странный ребенок, ведь я могла сидеть там часами, ничего не делая.

Осень. Солнце светит, и пахнет зрелыми хлебами. За скотным двором стоит старая сеноворошилка. Ее используют, чтобы собирать сено в валки. Однажды, когда я сидела на ней, я... Эту историю можно было бы и не рассказывать, но я все-таки расскажу.

У сеноворошилки выдолбленное сиденье, и оно крепко сидит на пружинящей стальной пластинке. Можно использовать его как качели, это было одно из моих любимых мест. У нас было четыре лошади: Свеа, Бленда, Дорис и Кукте-Роген. Кукте-Рогена звали так, потому что когда он был маленьким, у него начались колики, он умирал, тогда ему сварили рожь, чтобы ему не разорвало желудок. Мне кажется, он хорошо реагировал на клейковину.

Оставалась неделя до середины лета и стояла жуткая жара. Мы все должны были выехать в поле сгребать сено, чтобы убрать его побыстрее. Я очень любила, когда наступало время уборки сена, потому что все в доме оживлялись, все вокруг светилось лучами, которые сплетались друг с другом и образовывали красивые фигуры.

Я села верхом на Бленду, мой дядя сел на сиденье сеноворошилки. Когда мы выехали в поле, он завел машину, и лошадь пошла, борозда за бороздой, туда и обратно. Я сидела там, и медленно менялось все вокруг меня.

Появились Слире и Скюдде. Мы начали кружиться вокруг лошадей и играть в "скольжение". Мы пытались плыть как можно ближе к лошади, но не проходить через нее. Это было трудно, потому что лошадь все время двигалась и махала хвостом и гривой, чтобы отогнать слепней, которые хотели укусить ее. Потом мы перенеслись к сеноворошилке. У нее была масса зубцов, как у вил, которые поднимались и опускались и сгребали сено. Было чудесно прицепиться к такому зубцу и скользить, скользить вверх и вниз, вверх и вниз, вокруг как будто зажигались красивые фейерверки. Мы играли в "делай, как Йен", я была между Слире и Скюдде и должна была понять, что нужно делать, я радовалась и хотела, чтобы это длилось вечно. Вдруг все прекратилось. Я почувствовала, как сильные руки сняли меня с лошади. Кто-то сказал:

- Ирис, ты опять описалась, почему ты не можешь предупредить, чтобы мы остановились, как другие дети?

- Я кружилась со Слире и Скюдде.