Я училась коммуникации, как она происходит и действует. Сначала нужно установить коммуникацию, лучше всего создать для этого хорошую атмосферу. В парикмахерской все начиналось с того, что даму приветствовали и приглашали ее в отдельную маленькую кабинку. Там ее просто спрашивали о ее настроении, говорили, например, о погоде, о времени года, о работе или каком-нибудь другом насущном предмете.
Мое преимущество заключалось в том, что я стояла за спиной клиентки, и мы бросали друг на друга только мимолетные взгляды в зеркале, и я могла целиком сосредоточиться на волосах, и таким образом, была вне прямого контакта. Этот прямой контакт легко вызывал мои стереотипные движения и блокировал мышление, так что исчезал контроль над импульсами.
Я тренировалась и тренировалась, чтобы научиться быть в прямом контакте, но это вызывало сильную боль внутри. Потом боль утихала, и оставалось только слабое неприятное чувство, но я продолжала тренироваться, и мне удалось думать все время и не "сбиваться".
В детстве я научилась видеть особого рода излучение, исходящее от животных, особенно от телят. Я знала, когда у теленка была жизненная энергия, и когда ее не было. Я не могла сказать, в чем разница, но разница была большая. Когда я работала в парикмахерской, я научилась видеть ее и у людей, и я поняла, что можно восстанавливать жизненную энергию, когда она была истощенной. Я делала это, женщинам это нравилось, и они вызывали меня, не потому что я была лучшим парикмахером, но потому что им было приятно, и у них появлялись жизненные силы, когда я занималась их волосами.
Много лет спустя я осмыслила весь тот опыт, который я приобрела за те десять лет, что я работала в парикмахерской, но прошло еще больше времени, прежде чем я поняла, что все связанное с атмосферой коммуникации и коммуникативным полем, неведомо другим. Другие внушили себе, что "это все лишь фантазии", что фантазии нереальны, и что нехорошо предаваться фантазиям, лучше научиться чему-нибудь стоящему, реальному и нужному.
Когда я открыла, что люди отличаются от всего остального в мире, что у нас есть особая способность использовать атмосферу, меня полностью захватило это знание. Я начала интересоваться детьми. С детьми было легко, потому что они были такими гибкими и безгранично любознательными, что можно было на нематериальном уровне играть с ними.
Когда у меня родился младший брат, папа положил его мне на колени. Сначала мне было неприятно, но в следующее мгновение он обхватил меня, и у нас возник нематериальный игровой контакт. Это предшествовало моему открытию того, что подростки делают в обществе друг друга. Вокруг моего младшего брата была тонкая жизненная энергия, и я то и дело восстанавливала ее. Он много болел в первый год жизни, и каждый раз поле вокруг него истончалось, но когда он возвращался из больницы, мы начинали снова. Эта неравная борьба продолжалась до тех пор, пока он не пошел в школу.
После дамской парикмахерской я стала работать в детском отделении больницы. Там я обнаружила, что тяжело больные дети часто были совершенно спокойны, и у них не было никакого страха смерти, они жили своей жизнью. Они довольствовались отведенным им временем и не думали, что у них отнимают что-то, даже если они умирали детьми. Но их близкие были в отчаянии и считали, что дети лишаются чего-то. Родители и другие взрослые вели себя так, словно жизнь для них самих закончилась, потому что дети болеют. Я посвящала много времени тому, чтобы превратить минусовую атмосферу взрослых в плюсовую для того, чтобы им стало немного легче и веселее, а также, чтобы они были более открытыми и доступными для контакта со своими детьми.
В детском отделении я познакомилась с девочкой, у которой была анорексия. Она была такая тонкая, что казалась прозрачной, но она была веселой и умной. Одно время ей делали капельное внутривенное вливание, и потом она должна была пить питательный напиток и есть обогащенное протеинами мороженое. Каждые два часа нам было предписано давать ей это и наблюдать за тем, чтобы она ела и пила, а потом сидеть с ней в течение часа, чтобы она не вышла и не вызвала рвоту.
Я заметила, что она была очень боязлива и считала, что никто ее не любит. Что ее чудесные добрые родители, в сущности, разочаровались в ней, и она не знает, как сделать так, чтобы они были ей довольны. Она считала, что в душе она плохая и злая и что должна скрывать это, потому что, если это откроется, мир провалится в тартарары. Она была вынуждена проделывать множество ритуалов, и повторяла снова и снова, что иначе внутри наступит черный хаос и тогда ей придет конец.
Я видела, что вокруг нее была очень хрупкая атмосфера, что она чрезвычайно легко подвергалась воздействию полей других людей, особенно если другим было что-то от нее нужно. Она сразу чувствовала себя виноватой и пыталась удовлетворять желания других, и когда она делала это, она теряла себя. Я видела, что она была как бы "никем", когда она была с другими людьми. Тогда я решила, что мне нужно разгрузить мое поле, и после некоторой тренировки у меня стало получаться. Когда я сидела с ней, после того, как она поела, она становилась "кем-то" и открывала для себя совершенно новые вещи. В ней рождались новые мысли, и мы говорили и смеялись, и она отваживалась высказывать свои взгляды. Спустя какое-то время я научила ее, как ей нужно думать, чтобы быть "кем-то", даже если она чувствует угрозу со стороны других, за два месяца она научилась этому, и тогда ей сказали, что она выздоровела и может отправляться домой.
Через пару лет я встретила ее на улице, и она вся светилась. Она ходила в гимназию, у нее были хорошие отметки, она была стройной, но не тощей. Она рассказала, что она по-прежнему закрывала глаза и делала то же самое, что и тогда, когда мы тренировались вместе, и что когда она оказывается в критической ситуации, в фокус опять попадает проблема питания, но она может справляться с ней. Она также перестала бояться, что ее не любят родители. Во время ее болезни они оставили свои ожидания и требования и перестали хвалить ее за все, чтобы она постоянно становилась лучше и лучше. Это научило меня понимать разницу между признанием и похвалой.
Некоторые дети поступали с безобразными синяками, после каких-то странных происшествий. Я часто замечала в полях их родителей большие дыры, и их реакции были бурными и жесткими. Я видела, что они боятся и постоянно вынуждены обороняться. Иногда я устанавливала контакт с ребенком, и он находил безопасное место внутри себя и учился быть начеку. От этого ребенок, конечно, не удовлетворяется своей домашней средой, но, по крайней мере, находит маленький островок защищенности и мира со мной.
В это время я начала работать инструктором по плаванию. Много детей всех возрастов хотели научиться всем стилям плавания и обнаружить свои способности. Я ходила на курсы, потом сдала экзамен и получила диплом инструктора высшей категории. Летом: я работала в кассах открытого бассейна и время от времени исполняла роль инструктора по плаванию.
Я сразу заметила, что дети боялись воды, потому что у них был внутренний страх катастрофы. Часто страх возникал по вине родителей, или оттого, что с ними неосторожно обращались в воде. Я направляла свои усилия на то, чтобы как можно бережнее обращаться с их страхом, пока они не получат позитивное ощущение от плавания, и этот шаг часто оказывался решающим. К концу занятий многие дети полюбили воду и с удовольствием купались. Это было самое важное, если они еще и научались плавать, было хорошо, но это было не обязательно.
