городе, в дом Колдора Клеменса попал сложенный листок пергамента от детей, которые поднялись из-под земли к полу. Их было несколько десятков, они стояли, привалившись к стенкам тоннеля. Все подняли фонари, тогда как самый маленький перелез через всех и протянул Клеменсу сложенный пергамент.

Бьянка Лоу тоже внизу, спросил Колдор Клеменс.

Кто такая Бьянка Лоу, ответил вопросом на вопрос самый маленький из детей.

Бьянка Лоу, повторил Клеменс. Ты глупый. Извини. Я не хотел тебя обидеть. Она — маленькая девочка, на ее руках нарисованы воздушные змеи. Ее тело нашли на берегу реки. Иногда в городе появляется ее призрак. Я думаю, что она, возможно, жива, раз уж вы все живы. Клеменс покачивался из стороны в сторону. Пытался узнать лицо.

Самый маленький осторожно повернулся и спросил других детей, не видели ли они Бьянку Лоу. Ребенок, который стоял в тоннеле последним, сверился со свитком пергамента и крикнул, что такой в списке нет.

Вот, сказал самый маленький, возьми.

Сложенный листок пергамента выглядел на ладони Клеменса, как камешек. Его перевязали синей лентой. На синей ленте крохотными золотыми буквами написали: ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПЛАН ВОЙНЫ С ФЕВРАЛЕМ.

Спасибо вам, сказал Клеменс. Когда он вновь глянул в тоннель, все дети уже скользили в мерцающую темноту, которую разгонял свет фонарей.

Таддеуса, что не увидел, как горожане разворачивали листки пергамента и знакомились с окончательным планом войны с ним. Некоторые танцевали. Другие плакали. Окончательный план распространялся по городу и развешивался на деревьях, где птицы махали крыльями и думали, что снова смогут летать. Жрецы собирались группками, качали головами и ждали приказа от их Создателя.

Колдор Клеменс был среди тех, кто плакал. Колдор сказал ополченцам, что завтра уйдет рано утром, чтобы найти Таддеуса. После того как они приступят к выполнению Окончательного плана детей, им следует идти за Колдором по тропе из мертвых пчел в чащу. Там они встретятся и вернутся в город, вместе.

Но когда нам приготовить воздушный шар, спросил ополченец, один из членов Решения, который носил лиловую птичью маску.

О воздушном шаре я ничего не знаю, ответил Клеменс.

То есть на твоем листке пергамента нет рисунка воздушного шара, летящего в небе.

Нет, ответил Клеменс. Никаких рисунков.

Клеменс изучил все листки пергамента, собранные ополченцами. Текстом они не отличались, но на одном нарисовали воздушный шар, летящий в небе. И этот листок пергамента пахнул медом и дымком.

Я не знаю, сказал Клеменс. Может, это следующий план или какая-то чушь.

Люди в городе думают, что я призрак, но это не так. Даже когда я кричу: Я НЕ ПРИЗРАК, Я НАСТОЯЩАЯ МАЛЕНЬКАЯ ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ НЕ УМИРАЛА, или: Я СПРЫГНУЛА ИЗ ДЫРЫ В НЕБЕ, ГДЕ ЖИВЕТ ФЕВРАЛЬ, горожане не верят, что я настоящая. Они едят яблоки или железными прутьями счищают снег с колес телег. Запах мятной воды, пропитывающий воздух, говорит о том, что я рядом. Призрак Бьянки начал появляться в городе, пишут они. Даже мой отец думает, что я призрак. Ты считаешь, что я призрак. Нет, ты не думаешь, что я призрак. Ты хороший человек. Ты добрый, и жалостливый, и наполнен счастьем. Ты беззаботно идешь сквозь сезон Февраля, лишь слегка дрожишь и мимолетом жалуешься на серость неба, которое скоро уступит место цветам, посаженным тобой вокруг почтового ящика.

Я пришел на поляну, это самое холодное место. Увидел груду дров и маленький бревенчатый домик, дверь и окна которого заросли мхом. Я вытащил нож, который дали мне кузнецы. Медленно приблизился к двери. Ветер дул с невероятной силой и через дыры в моем шарфе обжигал шею. Я напоминал себе обо всех ужасных поступках, совершенных Февралем. Я подсчитал в уме, что наступил 859-й день Февраля, куда уж дольше, и, спаси меня Бог, но я перережу Февралю горло, если это принесет нам тепло.

У парадной двери я почувствовал, как по моему телу разливается тепло. До моих ноздрей долетели запахи меда и дымка. Я подумал о Бьянке и ее пустой спальне и о горе снега с зубами. Я услышал женский голос. Я подождал, пока не услышал голос Февраля. Я представил себе глубину его голоса, бесконечные темные, насыщенные слои.

Таддеус, заходи в дом, снаружи жутко холодно, позвал женский голос через дверь. Разве ты не знаешь, что это середина февраля. У меня чайник на плите и горит огонь. Здесь как будто 17-е июня.

Вдалеке я услышал волков и увидел жрецов, бегающих за березами, и мне показалось, что я слышу боевой крик Колдора Клеменса. Я потерял контроль над собой, снял рубашку и спустил штаны. Всем телом прижался к двери, позволяя теплу наполнять мои кости, мху — царапать глаза.

Годами ранее, когда наступил сезон, известный под названием весна, мой отец разбудил меня глубокой ночью, чтобы показать мне солнце. Он отнес меня на вершину холма и велел смотреть на горизонт, где росли сосны. Мой отец вытер снег с моих ресничек, и я его увидела, маленький камешек света за верхушками деревьев.

Это солнце, сказал мой отец, и если нам повезет, то оно растопит снег, чтобы у нас могло наступить лето.

Я представила себе, как летят птички и несут фонарь, и ставят его там, на вершинах деревьев, именно таким я увидела солнце.

Оно похоже на фонарь, сказала я.

Мой отец улыбнулся, потом поцеловал меня в лоб. Пообещал, что оно теперь никогда не будет таким далеким, но станет большим, чтобы согревать мне лицо.

Неужели оно согреет.

Да, Бьянка, обязательно, сказал он.

После того, как я увидела солнце, он отнес меня домой и уложил в кровать, и сказал, чтобы я спала. Но я не могла. Я провела остаток ночи и утро, глядя в окно, стараясь увидеть фонарь на вершинах деревьев, который принесли туда птицы. Тот самый, что все остальные называли солнцем.

Колдора Клеменса повесили внутри полого дуба. Тело вскрыли. Птицы свили гнезда в его животе, груди, шее. Других животных — медведей, оленей, лис — тоже повесили, замаскировав ветками деревьев неоново-синие нити, обвитые вокруг их шей. Рот Клеменсу разодрали. Нижняя губа опустилась до подбородка, верхняя поднялась до волос на лбу. Рот набили снегом. Из него торчали несколько зубов.

Мы нашли тело Клеменса вскоре после того, как отправились следом за ним в чащу. Мы приступили к выполнению Плана войны детей подземелья, прежде всего разложили по всему городу кучи сухого хвороста, а потом двинулись по тропе из мертвых пчел, как и велел нам Клеменс. Ополчение пережило наводнения, и мох, и бесконечные снегопады, нагонявшие бесконечную грусть. Но смерть Клеменса излечила нас от нее.

Мы нашли место, где лежало его тело, высокие деревья, согнутые пополам, взрытую землю — так, насколько я помню, выглядели волны, разбивающиеся о землю. Ополченец номер Семнадцать схватил меня за руку. Другие оглядывали небо в поисках двух дыр. Когда мы пришли на место его смерти, два ополченца бросились в разные стороны. Те, кто остался, побежали трусцой, улыбаясь и нахваливая друг друга.

Я открыл дверь в дом Февраля и увидел девушку с длинными черными волосами, сидящую за столом. Она улыбнулась и сказала, пожалуйста, заходи и присядь. Я отказался. Я спросил, где Февраль. Она ответила, он ушел, чтобы собрать дров и ягод. Такой обстановки, как в этом доме, я никогда не видел. Казалось, лампы, и столы, и стулья попали сюда из другого мира. Я заметил огонь, горевший у стены, и стопки зачитанных книг, поднимающиеся до потолка.

Ты кто, спросил я.

Я его жена, ответила она.

Февраль забрал мою жену и дочь и уничтожает город, сказал я.