* * *

У книгопродавца Барбена, приятеля Буало, была в окрестностях Парижа дача, очень богатая и красивая, но без двора, без сада, так что когда он звал гостей на дачу «подышать свежим

воздухом», то

воздухом

даче

— Куда же вы так скоро? — спрашивал его хозяин.

— Хочу в город, подышать свежим воздухом, — ответил Буало.

* * *

Одно время в Париже проявился проповедник, отец Летурне, на проповеди которого устремлялся весь город. Кто-то спросил у Буало, что это за новый проповедник и почему к нему публика так усердно идет.

— Вы знаете, — отвечал Буало, — что публика всегда жадна до новизны, а Летурне проповедует совсем по-новому — в евангельском духе.

* * *

Академик Грессэ, говоря однажды о Руссо, выразился так:

— Досадно, что такой крупный философ живет таким медведем.

Руссо это узнал. Посетив Грессэ, он долго беседовал с ним, но говорил очень кратко, и все о разных пустяках, тогда как Грессэ хотелось навести разговор на серьезные философские темы. Грессэ, наконец, намекнул гостю на это видимое уклонение от серьезного разговора, а Руссо сказал ему на это:

— Господин Грессэ, можно выучить говорить попугая, но медведя ни за что не выучить.

* * *

Философ Ванини на обращенное к нему обвинение в безбожии поднял с земли соломинку и сказал:

— Мне довольно этой былинки, чтобы бесспорно доказать то, в отрицании чего меня обвиняют.

* * *

Нечто подобное приписывают и Руссо. Однажды он вошел к г-же Эпернэ, неся в руке большой пук колосьев.

— Вот вам, — сказал он, — целый пук доказательств бытия Божьего.

* * *

У Руссо был домик в Монморанси, а рядом с ним — бывшее имение какого-то важного, но очень пустого и тщеславного барина, хваставшегося своей охотой и красной ленточкой своего ордена. Однажды заяц, принадлежавший этому барину, ушел из его садка, пробрался в скромный огородик Руссо и пристроился там к капусте. Садовница Руссо завладела этой случайной добычей, а барин-сосед, узнав об этом, страшно разгневался и грозил садовнице. Тогда Руссо продиктовал ей письмо к соседу; в нем она сначала рассыпалась в извинениях, а в конце заявил:

«Милостивый государь, я питаю к вашим зайцам всяческое почтение, но молю вас, наденьте на них на каждого по красной орденской ленточке, чтобы я могла их отличить от других зайцев».

* * *

Однажды Руссо прогуливался с Дидро по берегу пруда в Монморанси. Остановившись около одного места на берегу, Руссо сказал:

— Вот с этого самого места я раз двадцать собирался броситься в воду, чтобы покончить с собой.

— Что ж вас удерживало? — спросил равнодушно Дидро.

— Я пробовал воду рукой, и мне всегда казалось, что она слишком холодна.

* * *

У Дидро снисходительность к людям иногда доходила до непостижимых пределов, до самоотверженности. Так, однажды к нему явился какой-то юный шантажист, подал толстую тетрадь и просил ее прочитать. Рукопись оказалась злой и яростной сатирой на Дидро.

— Милостивый государь, — сказал ему Дидро, — я не знаю вас, никакого зла я не мог вам сделать; скажите же, чем я должен объяснить ваше нападение на меня?

— Мне просто-напросто есть нечего, — покаялся юноша.

Он надеялся, что Дидро даст ему денег, чтобы отвязаться от него.

— Ну, что же, — спокойно проговорил Дидро, — вы не первый, прибегший к такому способу пропитания. Многие охотно платят за молчание. Но дело в том, что вы можете извлечь гораздо больше пользы из вашей тетрадки. Обратитесь вы с ней к герцогу Орлеанскому. Он меня терпеть не может и за пасквиль против меня хорошо заплатит, гораздо лучше, чем я сам. Посвятите ему вашу сатиру, переплетите ее хорошенько, поставьте на переплете его герб и поднесите ему; можете быть уверены, что он будет щедр к вам.

— Но я совсем не знаю герцога и не сумею написать ему посвящение, — сказал шантажист.

Дидро сейчас же сел за стол и написал посвящение. Мошенник взял свою рукопись, сделал все так, как ему советовал Дидро, получил от герцога щедрую подачку и пришел даже поблагодарить Дидро.

* * *

Знаменитую «Энциклопедию», которую Дидро редактировал, издавал книгопродавец Панкук, человек очень преклонного возраста. Однажды Дидро пришел к нему, чтобы прочесть корректурные листы «Энциклопедии». Панкук в это время одевался и делал это по причине своей старческой неповоротливости очень медленно. Живой и нетерпеливый Дидро, желая помочь ему поскорее покончить со своим туалетом, стал подавать старику верхнюю одежду; Панкук сконфузился и никак не хотел согласиться, чтоб великий писатель прислуживал ему.

— Ничего, ничего, — успокаивал его Дидро, — я не первый автор, одевающий (т. е. обогащающий) издателя.

* * *

Однажды Гримм привел к Дидро принца Фердинанда Брауншвейгского, которого Дидро не знал и принял за простого смертного, путешествующего немца. Все трое очень мирно и дружно беседовали несколько часов. На прощанье Гримм пригласил его ужинать в тот же день к герцогу Брауншвейгскому, прибывшему в Париж.

— Увидите героя! — убеждал его Гримм.

— Нет, не пойду, — отвечал Дидро, не любивший принцев. — Я не люблю этих ваших принцев, я с ними глупею, они у меня отшибают здравый смысл, да ведь и сами-то они ничего умного не говорят.

Гримм расхохотался и знаками дал ему понять, что его гость и был сам принц Брауншвейгский. Дидро, нисколько не смутясь, сказал ему:

— Друг мой, преклоните колено перед вашим принцем и попросите у него прощения за все глупости, которые вы меня заставили говорить.

* * *

У Дидро спросили, что за человек Эпине.

— Это человек, — ответил философ, — который истребил два миллиона франков, не только не сделав за все это время ни одного доброго дела, но даже и не сказав ни одного доброго слова.

* * *

Однажды к Дидро пришел какой-то юноша и принес пук никуда не годных стихов. Дидро откровенно сказал ему, что не только эти стихи его плохи, но, судя по ним, можно сказать с уверенностью, что лучших ему никогда и не удастся написать.

— Ну, что же делать, — отвечал юноша, — буду писать плохие стихи!

Эта выходка заинтересовала Дидро. Он расспросил юношу и услыхал от него, что несчастный был одержим каким-то болезненным жаром к писанию стихов, не мог без этого жить. Но при этом еще оказалось, что злополучный поэт очень беден. Подумав, Дидро посоветовал ему ехать в Индию и там попытать счастья. С тем от него и ушел юный маньяк.

Но через двенадцать лет он снова предстал перед Дидро, на этот раз прекрасно одетый, видимо став богатым человеком. Дидро и не узнал было его, но тот сам напомнил о своих стихах. Помните, дескать, я тот самый, кого вы тогда отправили в Индию; я вас послушался, отправился туда и там разбогател. Теперь я вернулся и опять взялся за стихи!

Дидро прочел эти стихи и увидел, что они еще хуже прежних. Он это откровенно объяснил поэту, но прибавил:

— Вы этим не стесняйтесь, пишите себе ваши стихи сколько угодно. Теперь вы обеспечены, и вам можно развлекать себя чем хотите. Только не печатайте ваших стихов, потому что издатель на них может в прах разориться.

* * *

Дидро был рассеян и беззаботен, и у него нередко утаскивали его рукописи, а потом их издавали и продавали. Но в числе этих рукописей были и не разрешенные цензурой; поэтому Дидро иной раз приходилось иметь неприятные объяснения с властями; в этих случаях он всегда отговаривался тем, что он не сам публиковал свое запретное сочинение, что у него украли рукопись. Однажды кто-то из власть предержащих, выслушивая в сотый раз от Дидро это оправдание, очень серьезно и внушительно сказал ему:

— Господин Дидро, отныне и впредь я вам настрого запрещаю, чтобы вас обворовывали.

* * *

Шамфор в своих записках вспоминает очень забавную историю, приводящую на память слова Гоголя о великом таланте русского человека разговаривать с людьми, смотря по их чину, званию, общественному положению, богатству. Оказывается, этим талантом щеголяли и современники Шамфора. Так, однажды, когда Д'Аламбер был уже на вершине своей ученой славы, ему случилось быть в гостях у госпожи Дюдеффан, где вместе с ним сошлись и разные чиновные тузы. После других пожаловал доктор Фурнье. Он прежде всего подошел к хозяйке и приветствовал ее словами: «Сударыня, имею честь засвидетельствовать вам мое нижайшее почтение!»