— Я, милое дитя.

Ну, так вот что. Я все твои сказки прочитала, и ту, которая о портном, тоже прочитала. И я ей не верю. А ты говоришь, что кто ей не верит, тот должен заплатить талер, Вот тебе пять зильбергрошей, у меня теперь больше нет. Я тебе потом понемногу отдам все, ты не беспокойся.

* * *

Французский романист Монье был склонен к злым шуткам.

Однажды, например, его остановил на улице, в Париже, какой-то провинциал и попросил указать дорогу в главное полицейское управление (префектуру).

— Это очень далеко отсюда, — ответил Монье. — А вам туда скоро нужно, по спешному делу?

— Очень нужно, и немедленно, насчет паспорта.

— Так что чем скорее туда попадете, тем лучше?

— Именно,

— Ну, так вот что я вам посоветую. Перейдите бульвар, потом улицу, вот эту, видите?

— Вижу. Затем?..

— Видите вон там вывеску золотых дел мастера?.. Так вот, идите прямо туда, отворите дверь, войдите…

— Хорошо-с. Потом?

— Потом возьмите что попадет под руку: ну, там, брошку, браслет, серьги, ложку, бокал, что придется…

— Ну-с, и что же?..

— Ну, разумеется, хозяин закричит караул, прибегут приказчики, дворники, явится городовой, и не пройдет получаса, как вас доставят в префектуру, да еще в казенном экипаже.

* * *

Писатель Шарль Нодье одно время продавал свои произведения Бюлозу, который его ужасно раздражал своею скаредностью и мелочностью при расчетах. Один раз в составленном Бюлозом счете значилось: «За столько-то строк, полустрок, четверть строк причитается 97 франков 50 сантимов».

— Извините, тут у вас сделан пропуск, — сказал Нодье. — Вот, смотрите, тут еще половина строчки, а вы ее на счет не поставили.

— Это еще что за новости? Тут ваша подпись, и больше ничего. Вы требуете, чтобы я вам платил за подпись?

— Ничего я не требую, а только заявляю вам, что коли вы не хотите за мое имя платить, так ведь недолго его и снять; печатайте без него.

* * *

Быстро разбогатевший буржуа заказал известному скульптору Прео большую группу, долженствовавшую представлять Полифема, раздавившего скалою Акиса. Скульптор занят был другими работами и не исполнил заказа к сроку. Заказчик начал ему надоедать, и Прео, выведенный из терпения, однажды, когда тот опять пришел, подвел его к куче лепной глины и объявил, что вот, дескать, готово, получайте.

— Где же Акис?.. — недоумевал заказчик, оглядывая кучу со всех сторон.

— Как где? Ведь он же задавлен! Он под скалою, его не видно.

— А Полифем?

— Полифем сделал дело, навалил скалу и ушел. Что же ему еще тут делать? Стоять над скалой, караулить ее?

* * *

Герцог Омон был чрезвычайно ленив и, когда долго не брился, говаривал: «Омон, Бог создал тебя дворянином, король сделал тебя герцогом. Все это сделали для тебя другие. Сделай же что-либо и сам для себя — побрейся!»

* * *

С графом Мерлем, когда он был назначен португальским посланником, случилось очень забавное происшествие. Он был человек весьма недалекого ума, и потому к нему приставили очень смышленого и умного дипломата, аббата Нарли. Граф знал, что при первом представлении необходимо сказать королю приветственное слово. Нечего и говорить, что сам он не в силах был сочинить это слово и попросил сделать это за него аббата Нарли. Но, увы, даже готового приветствия Мер ль не в силах был выучить наизусть: он зубрил его всю дорогу от Парижа до Лиссабона, но при проверке постоянно сбивался. Кончилось тем, что, по совету Нарли, он переписал всю речь так, что она помещалась на дне его шляпы. Он рассчитывал при представлении королю, держа перед собою шляпу, просто-напросто прочитать речь по рукописи. Но граф забыл или не знал, что по придворному лиссабонскому этикету посланники представляются королю в шляпе. Посему, едва успел он отвесить поклон королю, держа свою шляпу перед собою дном книзу, чтобы сейчас же начать читать речь, едва выговорил первые слова: «ваше величество», как король обратился к нему со словами:

— Господин посол, наденьте шляпу!

Бедный Мерль сначала не понял, в чем дело, и повторил свой поклон; но король вновь приказал ему надеть шляпу. Мерль впал в такое замешательство, что вся его речь и окончилась на словах: «ваше величество».

* * *

Одно время в Англии в кругу высшей аристократии вращался Бруммель, считавшийся образцом истого джентльмена, конечно, с чисто внешней стороны: одежды, моды, манеры и т. д. Однажды в большом обществе, в присутствии принца Уэльского, кто-то начал смеяться над Бруммелем, вздумавшим похвастать своей силою. Принц Уэльский тоже присоединился к насмешникам. Тогда Бруммель, обращаясь к принцу, сказал ему:

— Держу пари, что пронесу ваше высочество на своих плечах от ворот парка, что в конце улицы Пикадилли, до самой Башни (государственная тюрьма), притом бегом и ни разу не остановившись.

Пари понравилось, было принято; порешили на 2 000 фунтов стерлингов. Время назначили на другой день, в полдень. Принц заметил, что лучше бы выбрать другой час дня, потому что в полуденное время такое зрелище, как путешествие принца Уэльского на чужих плечах, привлечет пропасть зевак. «Впрочем, — утешился тут же принц, — Бруммель уйдет недалеко, и все это, значит, в одну минуту окончится!»

На другой день, в полдень, принц, Бруммель и их свидетели аккуратно прибыли на условное место.

— Ну, я готов, — сказал принц.

— Не совсем, ваше высочество. Вы еще не сняли сюртука.

— Да зачем же это?

— Как же, помилуйте, сюртук лишний груз. По точному смыслу условий пари, я должен нести вас, а не ваши вещи.

— Извольте, я скину сюртук, — проговорил принц, быстро скидывая одежду и еще не подозревая, куда клонит Бруммель. — Ну-с, отправимся!

— Никак нет-с, ваше высочество, вы еще не готовы. Осмеливаюсь еще раз поставить вам на вид, что я, по условиям нашего пари, должен нести вас и больше ничего!

— Значит, мне придется снять и жилет, и галстук, и белье, и…

— Непременно, ваше высочество.

Понятно, что при таком толковании условий, которое, однако же, нельзя было не признать правильным, пари выиграл Бруммель.

* * *

Английский врач Абернети был мрачен, суров, а главное, ужасно молчалив и ценил в людях лаконизм превыше всех других добродетелей. Одна дама, знавшая это его свойство, будучи укушена собакой, пришла к нему за советом и молча протянула ему укушенную руку. Абернети осмотрел рану и затем между врачом и пациенткой произошел такой разговор:

— Царапина? — спрашивает врач.

— Укус.

— Кошка?

— Собака.

— Сегодня?

— Вчера.

— Болит?

— Нет.

Доктор пришел в такой восторг от этой пациентки, что почти обнял ее.

Он не любил также, когда его беспокоили по ночам. Один раз он только что вернулся с ночного визита и улегся в постель, как опять раздался звонок и чей-то встревоженный голос требовал немедленно доктора.

— Что случилось? — крикнул рассерженный Абернети.

— Доктор, ради Бога поспешите, мой сын проглотил мышь, помогите!..

— Ну так дайте ему проглотить кошку и оставьте меня в покое!

* * *

Лорд Честерфилд сохранил свойственные ему от природы веселость и шутливость почти до самого смертного часа. За несколько дней до смерти он кое-как собрался с силами и сделал небольшую прогулку в экипаже.

— Вы прокатились по свежему воздуху, милорд? — спросил его кто-то, когда он возвратился с прогулки.

— Нет, это я уже приступил к репетициям моих похорон, — отвечал шутливый лорд.

* * *

Однажды перед папою Бенедиктом XIV предстал какой-то монах и, заливаясь слезами, долго не мог вымолвить ни слова.

— В чем дело? — спросил его папа.

— Мне было откровение, — сообщил монах, рыдая, — что народился Антихрист.

— Сколько же ему теперь лет?

— Года три или четыре.

— Так чего же ты плачешь? Покуда он вырастет, мы с тобой умрем. Ведь не нам с ним возиться!

* * *

Папе Клименту XIV его садовник преподнес корзину с роскошными плодами. Папа понимал, что садовник ожидал вознаграждение, вынул из кармана пук индульгенций (отпущение грехов умирающему) и сказал ему: