Мазарини, полагавший, что Роберт, то есть на самом деле Феррант, обладает секретом, из которого он, кардинал, сможет извлечь выгоду, решил делать вид, будто знает все, в расчете, что собеседник выдаст себя.

В то же время Феррант, оказавшийся в присутствии кардинала, догадался, что Роберт владеет неким секретом, из которого ему, Ферранту, хорошо бы получить как можно большую выгоду, и решил принять вид, будто знает все, в расчете, что собеседник выдаст себя.

Поэтому на сцене двое, и каждый из них не знает ничего того, что, по его мнению, известно второму, и дабы взаимно обманывать друг друга, они выражаются намеками, каждый из обоих в напрасной надежде, что у другого есть ключ от шифра. Какая красивая фабула, говорил себе Роберт, нашаривая кончик нити от силка, расставленного им самим.

«Господин де Сан Патрицио, – начал Мазарини, перекладывая на блюде живых омаров, казавшихся ошпаренными, с вареными, имевшими вид живых. – Неделю назад мы отправили вас из Амстердама на борту „Амариллиды“. Вы не могли попросту выйти из игры: ведь вам известно, что цена такого поступка – смерть. Значит, вы уже разведали то, что вам поручено разведать».

Перед лицом подобной дилеммы Феррант догадался, что не в его интересах заявлять, будто он не стал выполнять задание. Значит, оставалась только альтернативная дорога. «Раз уж угодно спрашивать Вашему Высокопреосвященству, – отвечал он, – в некотором смысле, мною выведано то, что Вашим Высокопреосвященством предполагалось узнать». А сам себе подумал: «Теперь я знаю, что секрет находится на борту корабля „Амариллида“, отплывшего на прошлой неделе из Амстердама».

«Так к делу, отбрасывайте ложную скромность. Нет сомнений, что вы обнаружили гораздо больше, чем вас просили. С тех пор как вас заслали туда, мною были собраны дополнительные данные, ведь вы не можете думать, правда, будто вы у нас единственный агент? Так что, само собой разумеется, что добытое вами дорогого стоит, и мы не постоим за ценой. Однако непостижимо, отчего вам взбрело в ум возвращаться ко мне такою кривой дорогой». Он указал официантам, куда следует ставить разварное мясо в деревянных формах, имевших фигуры рыб, и залитое не бульоном, а желе.

Феррант все сильнее уверивался, что тайна такова, что цены ей нет, и он знал: легко застреливают птицу, летящую по прямой, и с большим трудом ту, которая мечется. Так что он тянул время, испытывая противника: «Ваше Высокопреосвященство знает, что ставка в этой игре вынуждала к изощренным методам».

«Ну и шельма, – бормотал себе тем временем Мазарини, – ты не знаешь, какова точно цена добытых знаний, и хочешь, чтобы я назвал сумму. Но я добьюсь, чтобы ты высказался первым». Он передвинул на середину стола мороженое, сделанное в виде персиков, отягчавших урожайную ветвь, и сказал громким голосом: «Мне известно, чем вы владеете. И вам известно, что никому, кроме меня, вы это не предложите. Неужели вам выгодно прикидываться, будто белое – это черное, а черное – белое?»

«О, проклятая лисица, – бормотал про себя Феррант. – Ты понятия не имеешь, что же мне следовало узнать. Беда, что и я не имею понятия». Затем вслух: «Вашему Высокопреосвященству известно, что зачастую истина становится поместилищем горечи».

«Знание не приносит вреда».

«Но нередко наносит боль».

«Ну, так наносите же, и покончим с этим. Я огорчусь ничуть не больше, нежели когда мне сказали, что вы запятнали себя в государственной измене и единственный выход – передать вас палачам».

До Ферранта дошло наконец, что продолжая разыгрывать роль Роберта, он рискует очутиться на плахе. Лучше уж было обнаружиться, кто он на самом деле, и рисковать самое большее быть побитым палками.

«Высокопреосвященство, – произнес он тогда. – Я ошибся, не открыв вам с первых слов истину. Господин Кольбер спутал меня с Робертом де ла Грив, и его ошибка сумела смутить даже такой непогрешимый глаз, как ваш. Однако я не Роберт, я его естественнорожденный брат, Феррант. Я явился предложить вам некие сведения, которые, я уповал, заинтересуют Ваше Высокопреосвященство… Учитывая, что Ваше Высокопреосвященство было первым, кто наименовал пред покойным и незабвенным Его Высокопреосвященством Кардиналом те козни англичан, вы знаете… Порошок симпатии, выяснение долгот…»

Заслышав эти речи, Мазарини досадливо махнул рукой, чуть не сваливши супницу, окрашенную под золото и сверкающую поддельными самоцветами из стекла. Он выругал за это официанта и процедил Кольберу: «Верните туда, где был».

Воистину, боги ослепляют тех, кого намерены погубить. Феррант надеялся пробудить интерес, намекнув, будто знает заповедные секреты опочившего Кардинала, но перебрал меру, по гордыне ябедника, захотевшего показаться осведомленнее, чем хозяин. Однако никто до тех пор не докладывал Мазарини (и достаточно тяжело было бы теперь доказать это), что между Робертом и Ришелье имели место тайные сношения. Перед Мазарини оказался некто, будь он Робертом или будь он иным лицом, который знал не только, что было говорено между Мазарини и Робертом, но и что было писано между Мазарини и Ришелье. Откуда он выведал это?

Когда Ферранта увели, Кольбер сказал: «Ваше Высокопреосвященство наклонны верить словам этой особы? Если он и впрямь двойчатник, этим объясняется многое. Роберт до сих пор находится в море, а этот…»

«Нет, если речь идет о близнецах, наш случай объясняется еще менее. Как может новоявленный брат знать то, что до этих пор знали только вы, я, наш английский шпион и господин де ла Грив?»

«От брата…»

«Нет, брат узнал секрет только от нас и не ранее той самой ночи, и с этих пор ни разу не был выпущен из виду, пока корабль не вышел из порта. Нет, нет, этому человеку известно гораздо больше, чем ему приличествует знать».

«Что будем делать?»

«Интересный вопрос, Кольбер. Если данная особь – Роберт, он что – то выведал на корабле и хорошо бы он с нами этим поделился. Если он не Роберт, нам абсолютно необходимо знать, откуда он взял сведения. В обоих случаях исключается допрос на суде, где он расскажет слишком много и слишком многим слушателям. Но мы не можем и всадить ему пару дюймов клинка под лопатку: он еще не успел нам исповедаться. Если же это не Роберт, а, как он там рекомендовался, Ферран или Фернан…»

«Феррант, кажется…»

«Как предпочитаете. Если он не Роберт, кто стоит за этой личностью? Для такого и Бастилия недостаточно надежна. Известно, что из Бастилии и отправляли послания и получали ответы. Надо добиться, чтоб этот субъект заговорил, то есть найти способ развязать ему язык, а до тех пор ухоронить его в такое место, чтобы никому не было ведомо, и чтобы в том месте никому не было ведомо, кто он».

Тут Кольбера осенило зловещей гениальностью.

За несколько дней до того французские моряки захватили у берега Бретани пиратское судно. Это был, по совпадению, голландский флибот, с непроизносимым именем Tweede Daphne, иначе говоря, «Дафна Вторая», сигнал, заметил Мазарини, что где – то существует Дафна Первая, и блестящее подтверждение, что протестантам свойственно не только иметь мало веры, но и мало фантазии. Бандитская шайка состояла из отребья всех племен. Повесить всех зараз, но ждали развязки следствия, не состояли ли часом эти бродяги на службе у английской монархии, и у кого они отбили корабль, – вдруг законные владельцы раскошелятся, чтоб им его вернули.

Поэтому было решено держать судно на приколе у устья Сены, в бухточке, укрытой от глаз, не замечаемой даже паломниками святого Иакова, маршрут которых из Фландрии пролегал поблизости. На песчаной косе, замыкавшей бухту, был старый форт, в свое время он служил тюрьмою, теперь его забросили. Туда, в подвальные камеры, замкнули пиратов, для охраны хватало трех человек.

«Это годится, – сказал Мазарини. – Возьмите десяток моих гвардейцев, найдите хорошего командира, не лишенного рассудительности…»

«Бискара. Прекрасная репутация, с тех самых пор как отличался в дуэлях с мушкетерами к прославлению имени Кардинала…»