— Что там за этими простынями?

— Об этом мы еще поговорим. Садитесь. И снимите мокрую одежду. Вот, держите. — Коули бросил ему через стол большое махровое полотенце. — Оботритесь немного, а то еще простудитесь.

Тедди просушил волосы, затем снял рубашку, скомкал и швырнул в угол, обтер торс. Закончив эту процедуру, он взял со стола пиджак.

— Не возражаете?

Коули оторвался от тетради:

— Нет, конечно. Берите.

Тедди надел пиджак на голое тело и сел на стул.

Коули еще немного пописал, царапая пером бумагу.

— Сильно вы помяли охранников? — поинтересовался он.

— Не очень, — ответил Тедди.

Коули, кивнув, бросил ручку на тетрадь и покрутил ручку рации, чтобы ее подзарядить. Потом снял телефонную трубку, переключил рычажок коммутатора и сказал в трубку:

— Да, он здесь. Пусть доктор Шин проверит ваших ребят, а затем пришлите его ко мне.

Он положил трубку на рычаг.

— Неуловимый доктор Шин, — сказал Тедди.

У Коули брови походили вверх-вниз.

— Попробую угадать. Он приехал утренним паромом.

Главврач покачал головой:

— Все это время он был на острове.

— Прячась у всех на виду, — съязвил Тедди.

Коули развел руки и слегка пожал плечами:

— Он блестящий психиатр. Молодой, но многообещающий. Это был наш совместный план, его и мой.

Тедди почувствовал, как задергалась жилка на шее слева.

— И как, сработал?

Коули поднял страницу тетради, чтобы бросить взгляд на следующую, затем разжал пальцы.

— Не очень. Я ожидал большего.

Он встретился взглядом с Тедди, и последний увидел в его глазах то, что он уже видел когда-то на лестнице и на собрании персонала перед ураганом, и это выражение никак не вязалось ни с информацией о нем, ни с этим островом, ни с маяком, ни с той дьявольской игрой, которую они тут все затеяли.

Сострадание.

Если бы Тедди не знал истинного положения дел, то поклялся бы, что именно это выражение читается во взоре главврача.

Тедди обвел взглядом комнатку, простыни на стене.

— Вот он, значит, какой.

— Вот такой, — согласился Коули. — Маяк. Священный Грааль. Великая правда, которой вы взыскуете. Он оправдывает ваши ожидания?

— Я еще не видел подвала.

— Здесь нет подвала.

— Это маяк.

Тедди воззрился на свой блокнот, лежащий на столе.

— Ваш блокнот с описанием разных историй болезни, да, — подтвердил Коули. — Мы обнаружили его в вашем пиджаке, в лесу, неподалеку от моего дома. Вы взорвали мою машину.

Тедди повел плечами:

— Сожалею.

— Моя любимая машина.

— Это чувствуется.

— Я стоял в автомобильном салоне весной сорок седьмого и, когда сделал выбор, помнится, сказал себе: «Ну вот, Джон, ты и поставил галочку. Теперь тебе не понадобится другая машина по крайней мере в ближайшие пятнадцать лет». — Он вздохнул. — С каким удовольствием я тогда поставил галочку.

Тедди поднял руки, как бы сдаваясь:

— Еще раз примите мои сожаления.

Коули покачал головой:

— Неужели вы хоть на минуту поверили в то, что мы позволим вам проникнуть на этот паром? Даже если бы вы устроили глобальную диверсию, взорвав весь остров, что, по-вашему, это изменило бы?

Тедди пожал плечами.

— Сегодня утром все наши службы занимались исключительно вашей персоной, а именно тем, чтобы не подпустить вас к парому, — сказал Коули. — Я не понимаю, на что вы рассчитывали.

— Это мой единственный шанс. Я должен был попытаться, — объяснил Тедди.

Коули разглядывал его в некотором замешательстве, а затем опустил глаза и пробормотал:

— Как же я любил эту машину.

— У вас есть вода? — спросил Тедди.

Коули, не сразу отреагировавший на просьбу, наконец развернулся на стуле, и за его спиной, на подоконнике, обнаружился графин с водой и два стакана. Он наполнил оба и один протянул через стол.

Тедди одним глотком осушил свой стакан.

— Сухость во рту? — сказал Коули. — Словно зуд, который, сколько ни пей, не проходит? — Он пододвинул графин и смотрел, как Тедди снова наполняет стакан. — И тремор в руках усиливается. А как ваша мигрень?

При этих словах за левым глазным яблоком его пронзила острая боль, как будто туда воткнули раскаленный прут, а оттуда боль распространилась сначала к виску, а затем еще выше, по всей черепной коробке, а также вниз, к скуле.

— Ничего, — выдавил он из себя.

— Будет хуже.

Тедди отпил еще воды.

— Не сомневаюсь. Об этом меня предупредила врач.

Коули с улыбкой откинулся назад и постучал ручкой по тетради.

— Это кто же?

— Я не спросил ее имя, но она когда-то работала с вами.

— Вот как. И что же она вам конкретно сказала?

— Она сказала, что нейролептики начинают действовать на четвертый день. Она предсказала и сухость во рту, и головные боли, и тремор.

— Хороший специалист.

— Ага.

— Только это не от нейролептиков.

— Нет?

— Нет.

— А отчего тогда?

— От воздержания, — сказал Коули.

— Воздержания от чего?

Еще одна улыбка, а затем взгляд Коули сделался отстраненным, он открыл блокнот на последней странице и пододвинул его Тедди.

— Это ведь ваш почерк?

Тедди глянул на страницу.

— Допустим.

— Последний шифр?

— Ну да, шифр.

— Который вы не разгадали.

— У меня не было возможности. Началась небольшая заварушка, если вы не заметили.

— Конечно, конечно. — Коули снова постучал ручкой по тетради. — Может, сейчас попробуете?

Тедди посмотрел на ряд из девяти цифр вперемежку с буквами:

А раскаленный прут все тыкал изнутри глазное яблоко.

— Вообще-то я неважно себя чувствую.

— Но это же просто, — сказал Коули. — Девять букв.

— Сейчас… мигрень немного отпустит.

— Хорошо.

— Воздержание от чего? — повторил свой вопрос Тедди. — Что вы мне давали?

Главврач похрустел суставами пальцев и с широким зевком откинулся на спинку стула.

— Хлорпромазин. Он дает побочный эффект. И боюсь, не один. Я от него не в восторге. Вообще-то я собирался прописать вам имипрамин, но в свете последних событий от этой идеи придется отказаться. — Он подался вперед. — В целом я не большой поклонник фармакологии, но в вашем случае это необходимость.

— Имипрамин?

— Еще его называют тофранил.

Тедди улыбнулся:

— Ихлорпро…

— …мазин, — кивнул Коули. — Это то, что вы должны принимать и от чего вы пока воздерживаетесь. Мы вам даем хлорпромазин последние два года.

— Последние… что вы сказали?

— Два года.

Тедди хмыкнул:

— Послушайте, я знаю, что у вас, ребята, длинные руки. Но зачем набивать себе цену?

— Я не набиваю себе цену.

— Вы накачиваете меня в течение двух лет?

— Я предпочитаю термин «лечим».

— Вы хотите сказать, что в бюро федеральных приставов у вас есть свой человек, который каждое утро подмешивает мне в кофе эту дрянь? Погодите, или он работает в киоске, где я по дороге на службу покупаю стакан кофе? Еще лучше. Значит, в течение двух лет ваш человек в Бостоне пичкал меня лекарствами.

— Не в Бостоне, — тихо произнес Коули.

— Здесь.

— Здесь?

Главврач кивнул.

— Здесь. Вот уже два года вы являетесь пациентом этой больницы.

До слуха Тедди донесся звук прибоя, в ярости разбивающегося о скалы. Он сцепил пальцы, чтобы как-то унять дрожь, стараясь не обращать внимания на пульсирующий глаз, а уколы становились все жарче и настойчивее.

— Я федеральный пристав, — сказал Тедди.

— Вы были федеральным приставом, — поправил его Коули.

— Был и есть. Федеральный пристав Соединенных Штатов. Я выехал из Бостона в понедельник утром 22 сентября 1954 года.

— Вот как? Может, вы мне скажете, как вы добрались до парома? — попросил Коули. — На машине? И где же вы припарковались?

— Я приехал на метро.

— Ветка метро не доходит до порта.