– Не вижу разницы, – проворчал Густав, обхватывая ее за талию сильными руками. – Если бросить тебя за борт, даже круги не пойдут, уйдешь, как острога, глубоко в ил.

Она со смехом замолотила кулаками по его плечам, борясь со странным ощущением внутреннего восторга, который охватывал ее всякий раз, как Густав к ней прикасался.

– Помнится, ты всегда был крепенький, как и твои подружки, – сказала Маргрит, переводя дыхание. – Кстати, а что стало с той простушкой, которая все время визжала: «Ой, Густав! Ой, не могу!»?

– Я женился на ней.

Маргрит безвольно уронила руки и умоляюще взглянула в глубокие синие глаза невозмутимого Густава.

– Как?!

– Ну, как люди женятся, очень просто. Повел ее к алтарю. А теперь я хочу наловить себе рыбы на ужин, а значит, сидеть сложа руки не придется. Кстати, мне сдается, что в это время дня не повредит и выпить чего-нибудь покрепче, чем пиво или вода в кувшине, а?

Маргрит протерла стол во дворе и вынесла из дома переносную жаровню. Когда-то с такими жаровнями рыбаки выходили в море на своих лодках, теперь они стали музейной редкостью.

Когда пламя исчезло и пышущие жаром угли начали остывать, она подошла к озеру, где Густав удил рыбу, и увидела, что он уже вытащил трех окуней фунта по два каждый.

– А жена не будет тебя ждать?

– Не будет.

Маргрит не уходила от Густава, стояла и молча смотрела на воду.

– Мы с ней развелись несколько лет назад, – наконец пояснил он.

Взмахнув спиннингом, Густав забросил крючок чуть ли не на середину озера и стал осторожно подергивать леску. Мгновенно вода на поверхности забурлила и началось сражение. Маргрит, сев на поваленный бурей ствол ивы, восхищенно смотрела, с каким терпением и мастерством Густав вываживает крупную рыбину. Иногда ей казалось, что тонкое, как прутик, удилище вот-вот сломается под бешеным напором. Но в конце концов рыбина оказалась в умело подставленном сачке.

– Ты хорошо боролся, старина, и заслужил свободу, – сказал Густав и, вытащив крючок из широкой губы окуня, швырнул его обратно в воду.

Маргрит в изумлении покачала головой.

– Столько хлопот – и ты его отпускаешь?

– В рыбной ловле главное не результат, а процесс. Для меня удовольствие в том, чтобы перехитрить рыбу, предложив ей соблазнительную приманку в нужное время и в нужном месте. А после этого, – он пожал плечами, – я всегда выбрасываю тех, кто мне не нужен… или не нравится.

Из-под густых бровей Густав бросил загадочный взгляд на молодую женщину, и она только усилием воли подавила ощущение, что они говорили не о рыбе. О чем же тогда шел разговор?..

– Смотри, скорее! Только тихо! – прошептала Маргрит, приложив палец к губам.

Из прибрежных кустов, оказывается, за рыбалкой наблюдал дикий кот. Желтого цвета глаза внимательно следили за каждым движением Густава. То, что огромного окуня бросили обратно в воду, коту явно не понравилось. Кажется, он даже неодобрительно покачал своей круглой головой.

Напряжение спало.

Улыбнувшись, Густав показал молодой женщине кукан с тремя великолепными окунями.

И Маргрит вновь охватило чувство, что он стал даже более привлекательным, чем был много лет назад.

Волосы цвета старого дуба были по-прежнему густыми, хотя слегка серебрились на висках сединой и потому особенно резко контрастировали с загорелой кожей. Нос был слегка вздернут, а чуть выступающая губа под более строгой верхней вызывала у нее такие же сладострастные мысли, как и в те дни, когда она подсматривала за ним и его подружками, а потом шла домой и мечтала о нем.

– А второй раз ты не женился?

Вопрос невольно сорвался с ее языка, и Маргрит поморщилась от своей бестактности. В обществе она обычно не допускала таких оплошностей, но мысль о том, что Густав Бервальд может быть женат, почему-то пристала к ней как репей.

– Нет. Я стараюсь не повторять своих ошибок. В тот раз я усвоил, что не очень-то разбираюсь в женщинах. И с тех пор не иду дальше случайных встреч.

Густав швырнул улов на доску, приколоченную к сосне, и потянулся за ножом для чистки.

– А ты? Все еще без мужа? Я тогда думал, что тебе не терпится самой испробовать всех тех запретных удовольствий, ведь ты тратила столько сил, чтобы взглянуть на нас хоть одним глазком. Хотя, – сдержанно добавил он, – сейчас для этого выходить замуж вовсе не обязательно.

Маргрит опустилась на скамейку поблизости и стала смотреть, как он чистит рыбу, непроизвольно поглаживая свою ногу.

– Никаких сил я не тратила. И, можешь успокоиться, я ни разу не видела по-настоящему того, что ты называешь запретными удовольствиями.

Повернув к ней голову, Густав улыбнулся, но Маргрит едва заметила это, ибо не сводила глаз с его рук. Они были длинные, сильные, красивой формы и на удивление хорошо – для фермера – ухоженные.

– Я с удовольствием устроил бы для тебя персональный показ, – поддразнил он.

– Нет, спасибо, – высокомерно ответила молодая женщина. – Куда больше меня волнует ужин.

Как ни странно, это было правдой. Все-таки аппетит ее явно улучшился, хотя голова по-прежнему была как в тумане, а когда он временами рассеивался, одолевали не особенно приятные мысли.

– Сама не знаешь, от чего отказываешься, – не отставал Густав.

– Охотно верю.

У Маргрит заурчало в животе, и она засмеялась, разряжая накалившуюся было обстановку.

Рыба оказалась потрясающе вкусной. Стемнело. Они вместе сидели за столом на улице и ели ее руками, запивая вином. В кустах смачно хрустел рыбьими головами кот.

Маргрит вздохнула и облизнула жирные пальцы. В это время в лесу внезапно раскричались сойки.

– А я-то думала, что Стокгольм шумный.

– Шум бывает разный.

– Ты, конечно, предпочитаешь деревенский.

– А ты нет?

Птичий концерт прекратился так же внезапно, как начался.

– Пожалуй, нет, – пробормотала Маргрит. – Городской шум теперь у меня в крови. Кроме того, в Стокгольме меня ждет моя работа.

Почти беззвучно – она уже привыкла к этому – Густав встал.

– Пойдем, пора сполоснуть, – мягко позвал он.

– Что сполоснуть? Тарелки?

– Себя сполоснуть, – донеслось до нее из-под стаскиваемой через голову рубашки.

– Ты шутишь!

– С чего ты взяла? Не раздумывай, ныряй.

Или, может, спрячешься в кустах и опять будешь за мной подглядывать?

– Вот еще!

Маргрит перекинула ногу через скамью и встала. Густав уже стаскивал брюки, и она с облегчением увидела, что в этот раз он в плавках.

– У меня нет купальника.

– По-твоему, это меня когда-нибудь смущало?

– Обстоятельства слегка изменились, – ехидно напомнила молодая женщина.

– Ты думаешь?

Подозрительно ласковый тон заставил ее помедлить у кромки воды, но руки были такими неприятно липкими, а озеро, в котором уже отражались звезды, таким манящим… Густав Бервальд рассекал поверхность воды почти без всплеска, но Маргрит все мешкала, чем дальше, тем сильнее ощущая волнение, будто вернулась в отроческие годы и смотрит на него, притворяясь, что ловит рыбу.

– Мне тебя что, силой тащить? – спросил он. Его голова темным пятном виднелась футах в десяти от берега.

– Купаться после еды опасно.

– Еще опаснее стоять и ждать, пока я за тобой приду, – усмехнулся Густав.

Маргрит сделала несколько шагов и бросилась в воду как была, в шортах и майке. Вода была шелковистая, заметно теплее вчерашней.

Молодая женщина перевернулась на спину. Потом забралась на надувной матрас и задумалась. Уже давно у нее не возникало желания быть с мужчиной. Конечно, она не хотела Густава Бервальда – в этом смысле. Маргрит опустила руки в воду и сделала несколько энергичных гребков.

– Эй, помедленнее, водяная ведьма! – послышался сзади низкий голос.

Она повернула голову, потеряла равновесие, сползла с матраса и, неуклюже барахтаясь, погрузилась в воду. Но тут же оказалась на поверхности. Упираясь твердыми пальцами ей в ребра, Густав поддерживал Маргрит в вертикальном положении и смеялся, согревая своим дыханием ее мокрое лицо.