Могриф вдруг сказал что-то демону, и они оба пошли по направлению указующего перста, словно оратор убедил их первыми из собравшихся. Трое магов перестали глазеть на оратора и направились вдогонку за основным объектом слежки. Могриф пошел через дальние ворота, тем самым путем, о котором сообщил Балтазар. Он шел быстро, чуть ли не бегом, и маги с трудом успевали за ним. Они даже были вынуждены пренебречь осторожностью, чтобы не отстать от него, но некромант не оглядывался.

На выходе из города они все же приотстали и укрылись за ближайшей изгородью. Как только Могриф свернул на заброшенную дорогу, они устремились туда же, но через лес, под прикрытием деревьев и кустарников. Маги успели как раз вовремя, чтобы увидеть, как он остановился у ворот храмовой ограды и поднял взгляд на надпись, идущую полукругом по верхней арке.

Каменная ограда храма, в нижней половине густо покрытая серыми пятнами лишайников, была высотой в три человеческих роста и выглядела древней, но прочной. Створки ворот были сплошными, сделанными из неизвестного сплава, плохо поддающегося разрушительному влиянию погоды – даже спустя века они не проржавели, а только потускнели от времени. Рядом с воротами виднелась небольшая дверца с округлым верхом, в которую рослый человек прошел бы, только согнувшись. Она была того же сплава, что и ворота, и такой же древней и прочной.

Могриф подошел к дверце и потянул за ручку. Убедившись, что она заперта, он пошел вдоль стены, но через десяток шагов остановился и что-то сказал своему спутнику. Демон прислонился плечом к стене и подставил ему сцепленные ладони. Могриф встал на них ногой, оперся ладонями о стену, и демон поднял его на вытянутых лапах наверх, пока тот не вскарабкался на верхушку стены. Подсадив хозяина на стену, он отступил от нее и с разбега подскочил на высоту, достаточную, чтобы схватиться за верхушку и перевалиться на другую сторону.

Когда они оба оказались по ту сторону стены, маги вылезли из кустов и подошли к воротам. Надпись, которую разглядывал Могриф, была на алайни, поэтому они смогли прочитать ее:

«Построено в память великого Эшнийца и в честь Конклава Тринадцати».

Перед воротами росла трава, такая же густая, как везде вдоль ограды, а след дороги почти исчез. В воздухе ощущалось присутствие древних заклинаний – даже не самих заклинаний, а их следов, задевающих чувства магов, словно прикоснувшаяся к лицу паутина. Когда-то они были мощными и прочными, но с веками состарились и истаяли – точно так же, как старятся люди – оставив только напоминание о своей былой мощи.

– Все заперто, – отметил Зербинас, подергав двери. – Хирро, где твой порошок?

Пиртянин внимательно оглядел калитку и ворота, затем перевел взгляд на стену.

– В чем-то я согласен с Могрифом, – сказал он. – Например, в том, что незачем нарушать целостность здешних запоров. Балтазар, почему бы твоему Ракшу не перевезти нас через ограду?

– Верно! – обрадовался Балтазар. – Ракш, перевези нас!

Шерпан перекинулся в крылатую форму и поочередно перевез всех троих через ограду. За ней оказался травянистый холм, каменная стена окружала его, чуть отступя от его подножия. На вершине холма стояло круглое здание из светлого камня, с куполообразной крышей, спрямленный край которой образовывал широкий круговой карниз, подпираемый колоннами. Храм был выстроен просто, без архитектурных ухищрений и излишеств, но с завораживающей соразмерностью линий и форм. От входной арки к подножию холма спускалась каменная лестница с широкими и низкими ступенями. Из щелей между ее плитами выглядывали пучки зеленой травы.

Здесь давным-давно никто не бывал, но храм не выглядел ни заброшенным, ни запущенным. Он выглядел уединенным, отошедшим от мира для покоя и глубоких размышлений. Настроение этого места было таким сильным и необычным, что Зербинас, Хирро и Балтазар, вовсе не склонные к чувствительности, вдруг ощутили себя в первую очередь пришедшими к святыне паломниками, и только затем – искателями личных целей, пусть насущных, но все же сиюминутных.

Невольно проникшись этим настроением, они поднялись по лестнице до входа и шагнули в полураскрытые двери. Перед ними открылся просторный круглый зал, занимавший все здание храма. Верхний ярус стены состоял из окон, поэтому днем здесь всегда было светло. Ощущение света усиливалось бледно-кремовой облицовкой зала. В зале не было ни колонн, ни другой обстановки и украшений – ничего, кроме скульптур в стенных нишах нижнего яруса, изображавших сидящих мужчин и женщин в свободных, ниспадающих одеждах.

Эти скульптуры, выполненные из белого мрамора и черного обсидиана, размещались по шесть с обеих сторон от входа, чередуясь цветом. В центре у дальней стены возвышалась еще одна скульптура – величественный старец в просторном одеянии, с жезлом в руке и раскрытой книгой на коленях. Взгляд старца был устремлен в зал, свободная рука покоилась на книге, придерживая страницы.

Посреди зала неподвижно стояли двое. Голова Могрифа чуть поворачивалась по мере того, как его взгляд переходил от статуи к статуе, демон выглядел тихим и задумавшимся – по крайней мере, так отражалось его настроение на его иллюзорной оболочке.

Трое вошедших вслед за ними магов тоже почувствовали, как их охватывает царящая в зале тишина – особенная, высокая, какая бывает в присутствии чуда. Скульптуры были не просто живыми, они были больше чем живыми. Они были живыми в своем высочайшем проявлении – так точно и ясно была передана одухотворяющая сила, присущая каждому прообразу при жизни. Неизвестно, были ли великими члены Конклава Тринадцати, но тот, кто ваял их из камня, безусловно, был гениален.

Ближняя справа, мраморная, изображала молодого мужчину, казалось, внимательно прислушивавшегося к происходящему в зале. И разворот головы, схваченной в мгновенном движении, и стремительные складки его одежды создавали впечатление, что он принуждает себя оставаться сидящим на этой невысокой табуреточке, что он вот-вот сорвется с места и улетит отсюда. Следующей была женщина из черного обсидиана, стройная и хрупкая, с тонкими чертами лица, в котором присутствовала проницательность и скрытое злорадство, и в то же время своеобразное насмешливое обаяние.

И снова мрамор – крупный пожилой мужчина, с лицом человека, умудренного жизнью, с осанкой, исполненной спокойного достоинства. За ним другой, мрачноватый и сосредоточенный, с упрямо поджатыми губами и отстраненным взглядом – обсидиан.

Их было по шесть с обеих сторон, и они чередовались: белая – черная, белая – черная, белая – черная. Величественный старец в центре объединял и замыкал обе эти последовательности. Он главенствовал на собрании, но не над участниками этого собрания – каждый из них выглядел независимым, каждый был сам по себе. И все они были едины.

Члены Конклава Тринадцати владели этим залом, они находились здесь по праву, а вошедшие сюда казались случайными посетителями, по невежеству потревожившими собрание великих. Трое магов в растерянности стояли у входа, потому что явиться сюда за наследием Древних Архимагов, а там более ссориться в их присутствии с Могрифом выглядело бы настоящим кощунством.

Могриф почувствовал их и повернулся назад, вслед за ним повернулся и демон. Взгляд некроманта остановился на шерпане, с которого иллюзия слетела во время перехода в крылатую форму и обратно. Брови на его иллюзорной личине приподнялись, послушно отразив подлинное движение, а затем шевельнулись и губы, выбрасывая короткое заклинание снятия иллюзии. Он даже не позаботился о направленности заклинания, и все присутствующие в зале приобрели подлинный вид.

Несколько мгновений обе стороны смотрели друг на друга.

– Что вам здесь нужно? – сухо спросил Могриф.

Они не успели ответить, потому что снаружи донесся гул обозленных голосов, напомнивший о сборище на городской площади. Все трое встревоженно оглянулись. Балтазар дошел до раскрытых дверей и выглянул наружу.

– Там, у ворот, толпа, – сказал он, обернувшись.