Во-вторых. Продуманные здесь формы исторической поэтики (античность, средние века, Новое время) не должны и, мне кажется, не могут быть поняты как "разновидности" той формальной регулятивной идеи, что была сформулирована выше. Формулировка исходной идеи - не "обобщение"; различные формы бытия индивида в "горизонте личности" - не "разновидности"...

Здесь в основе совсем другая логическая идеализация - общение - как логическая форма бытия (и понимания) всеобщего. Идея личности вовсе не обобщает то "одинаковое", что присуще личностям античности, средневековья, Нового времени и т.д., но, отталкиваясь от чисто формального "наведения", дает всеобщность общения (диалога) различных форм бытия индивида в "горизонте личности", на грани культур. Пока мы определили идею личности в горизонте античной культуры, мы дали еще неразвитое, логически неполное, необходимое, но недостаточное определение самой этой идеи... Это же относится и к средневековой, и к нововременной поэтике... Дать определение личности в форме всеобщности означает сформулировать современный схематизм такого общения, взаимоперехода, со-бытия многих (в идее - бесконечно многих) актуализаций индивида в "горизонте личности".

На уровне XX века (ведь это определение для нас сейчас адекватно логической всеобщности) можно сказать так: идея личности - это идея общения (бытия) индивида (современного) в горизонте героя, в горизонте мастера и страстотерпца, в горизонте автора (романных отстранений). Вне какого-то из этих полюсов личности (и в ее особенном, и в ее всеобщем определении) еще нет.

Кстати, и определение регулятивной идеи личности, скажем ограниченное эпохой античности, также совсем не "обобщение", это снова - схематизм общения, со-бытия, взаимопорождения бесконечно многих форм бытия индивида (в "горизонте личности"), характерных для этой культуры. Немногие маски трагических актеров, героев трагедии - это лишь "бродила", дрожжи такого, личность-порождающего, общения.

Сказанное относится, конечно, и ко всем другим формам личностного горизонта.

Замечу еще, что бытие индивида XX века в "горизонте личности" предполагает, очевидно, два момента. С одной стороны, сознательное бытие "в промежутке" различных (см. выше) форм актуализации личности; даже так: это бытие в актуализации самой "возможности" (бесконечно-возможностности) личного горизонта.

С другой стороны, в актуальном определении (XX век, sui generis) это бытие индивида в горизонте постоянного отталкивания к абсолютному началу бытия - к культурному (в искусстве, философии, нравственности, теории...) переживанию, и пониманию, и изображению, и актуализации этого бытия накануне бытия... В данной статье я не думаю развертывать определения современного личностного горизонта, но даю лишь историко-логическое и культуро-логическое "наведение" на эти определения149.

Сказанное - с соответствующими переформулировками - относится и к регулятивной идее разума (см. ниже).

Перейду (очень вкратце) ко второму полюсу акта самодетерминации. Это:

Б. Идея философской логики (...моего всеобщего разума)

Смысл этой идеи - стремление индивида к парадоксальной всеобщности (вне личностности...) моего индивидуального разума (но это - невозможно!), моей логики (но это - противоречие в определении). Как возможно разумно (!) соединить мое и всеобщее? каким образом мой атрибут (мой разум) может обрести статут субъекта? Это - парадокс, как я его понимаю: всеобщая логическая форма, отличная от гегелевского "противоречия" (тождества противоположных атрибутов одного субъекта). Так вот, предполагаю, что в форме регулятивной (направляющей) идеи это стремление к всеобщности моего (особенного) разумения является основой - одной из двух основ - культуры как феномена (акта) самодетерминации.

Конечно, здесь не место входить в специальные тонкости этой основной идеи философской логики. Но, однако, кое-что сказать о двойном философско-логическом парадоксе (мой разум - разум всеобщий, и - только мой, отличный от разума других людей; мой разум - разум самого бытия, и - это разум, предполагающий немыслимость внеположного мне бытия) все же необходимо.

Так, спирально, мы снова возвращаемся к философской "грани" (теперь уже средоточию) культуры.

В этой связи - одно методологическое замечание. В своей работе я не раз повторяю некоторые основные культурологические мотивы. Особенно упорно: определения "исторической поэтики" и "философской логики". Но каждый раз - в ином повороте, в ином контексте. Впервые - в осмыслении культуры как диалога культур. Второй раз - определяя художественную и философскую грани культуры как особые формы самодетерминации, запечатленные в произведениях, отстраненных от человека и направленных на него. Сейчас, в третий раз, те же определения понимаются уже не как определения неких обособленных форм деятельности, но как определения основных идей, укорененных в сознании, лежащих в основе целостной культурно-формирующей деятельности индивида и вместе с тем - замыкающих точечный акт самодетерминации нашего сознания, мышления, поступка.

В этом последнем контексте философская логика и историческая поэтика личности представлены не "гранями", но единым (раздвоенным) средоточием нашего разумения, одновременными векторами - во-вне: в создании произведений культуры, и внутрь: в акте преобразования основ сознания, исходных целей деятельности.

Но, однако, уже в самом схематизме определения "философской логики" есть некоторое отличие от схематизма определений "поэтики личности". Когда речь идет о философии, то определение особенной грани нашей культуросозидающей деятельности и определение регулятивной идеи "моего - всеобщего - разума" почти заподлицо сливаются друг с другом. Назову три причины. Во-первых, произведения философской мысли не имеют (во всяком случае, внешне) столь резко выраженной технологии отстранения от нашего ума. Здесь нет специально осуществленной игры автора и читателя, нет явно выраженного феномена творческого развертывания пло(т)скостей полотна, или камня, или ритма, или слова - в духовное содержание. Здесь - оба полюса прямо и непосредственно духовны. Во-вторых, в формировании "регулятивной идеи" всеобщего разума "парная" философии грань разумения - "грань теоретического остранения" играет совсем иную роль, чем грань нравственности (в соотношении с поэтикой) в формировании регулятивных идей личности. Если в идее личности грань искусства и грань нравственности сопряжены - обе - в своей позитивной, содержательной силе, то в идеях философской логики "грань теории..." играет лишь роль блокировки воздействий извне, а по содержанию, по коренному своему смыслу, философская "грань" и философско-логическая идея тождественны, хотя и даны в различных поворотах.

В-третьих, если "всеобщность особенного" (идея поэтики личности...) достигается естественно и просто: бесконечным включением новых и новых индивидов и поколений в прочтение данного художественного образа, в воронку данной нравственной перипетии, то "особенность всеобщего" (основных философско-логических систем) раскрывается почти исключительно на предельных высотах духа, или (и) в ключевые, осевые моменты редких исторических замыканий разума на самого себя. В эти моменты (периоды) экстенсивно развернутая деятельность полностью реализует свою самоустремленность и происходит свободное переопределение всеобщих начал сознания, воли, "регулятивных идей личности"...

Не случайно, впрочем, движение на высотах индивидуального духа и исторический поворот сознания обычно совпадают. Философские гении - накануне цивилизационных трансформаций - "собираются" в одно время и место, вступают в реальный живой диалог. Вспомним сто лет одновременно живущих классиков эллинской философской мысли; неоплатонизм кануна средних веков; "республику ученых" XVII века (Декарт - Спиноза - Лейбниц - Паскаль...); реальное общение классиков немецкой философии. Сова Минервы вылетает не в сумерки, но - перед рассветом, хотя сумерки и рассвет часто совпадают. Можно даже сказать так: где нет исходной философской революции (нет новой идеи разума), там социальная революция оказывается зацикленной и бесплодной.