— Надо бы принести вам чаю или чего-нибудь горячего, чтобы вы согрелись после такого шока, но я боюсь, что могу заблудиться в этом огромном замке.

Маркиза тихо засмеялась:

— Не стоит, все уже в порядке, я просто досадую на собственную неловкость.

— К утру все пройдет, — успокоила ее Атейла. Она поставила пустой стакан обратно на умывальник, задула свечи и, взяв одну с собой, направилась к выходу.

— Спокойной ночи, миледи.

— Спокойной ночи, мисс Линдсей. Еще раз спасибо за вашу доброту, — ответила маркиза.

Атейла обратила внимание на то, что маркиза все время говорила, понизив голос. Девушка была уверена, что это делается для того, чтобы не разбудить мужа, который спал в соседней комнате.

Атейла шла по коридору, вспоминая, как часто во время путешествий им с отцом приходилось помогать своим людям, когда их ранили острые шипы кустарников или случалось еще что-нибудь и надо было предотвратить нагноение.

Атейла уже почти дошла до лестницы, когда дверь напротив распахнулась, в глаза ей ударил свет лампы. От ужаса сердце девушки покатилось куда-то вниз, она увидела графа. На нем был длинный, до полу, халат, вероятно, он только что проснулся.

— Что происходит? Что вы делаете здесь, мисс Линдсей?

Она открыла рот, чтобы объясниться, но он не дал ей сказать ни слова.

— Впрочем, зачем я спрашиваю? Я видел, как вы вели себя во время приема, но я не предполагал, что вас так легко отвлечь от главного объекта.

Атейла изумленно смотрела на него, совершенно не понимая, что он имеет в виду.

Вдруг, словно обезумев, граф схватил ее за руку и втащил в свою спальню.

Атейла заметила, что комната была очень большая, возле кровати с пологом горели свечи. Пальцы графа, впиваясь в ее руку, причиняли ей боль. Необъяснимая ярость, которая читалась на его лице, пугала девушку.

Она никогда не видела мужчину в таком бешенстве. Прежде чем к ней вернулся дар речи, прежде чем она успела подумать или спросить, что, собственно, происходит, заговорил граф.

— Я прекрасно понимаю, почему вы здесь, мисс Линдсей. Моя жена прислала вас, чтобы вы соблазнили меня и таким образом она могла бы получить развод, о котором давно мечтает. Но я не ожидал, что вы будете вести себя как проститутка с одним из моих гостей.

— Что… что вы говорите? Да, как вы смеете… Она не могла продолжать, граф вновь обрушился на нее, уже срываясь на крик.

— Вы думали, что обманули меня, что я поверил во внезапную перемену моей жены, в искренность ее намерения вернуть мне дочь? Вы полагали, что я настолько глуп, что не догадываюсь о главной цели вашего приезда?

Он издевательски засмеялся.

— Надо быть слепым и глухим, чтобы поверить в то, что вы гувернантка. Вы когда-нибудь видели на гувернантке платье, которое стоит больше, чем она зарабатывает за год?

— Я… могу… объяснить, — попыталась сказать Атейла.

— Здесь нечего объяснять, — отрезал граф. — Можете возвращаться к моей жене и скажите ей, что вы не сумели выполнить ее поручение. Если хотите, можете забрать Фелисити с собой!

— Нет! Нет! — заплакала Атейла — Я не могу сделать… так!

— Почему же? Вам так понравилось здесь? Он посмотрел на нее, и в его глазах Атейла прочла презрение.

— Как скучно вам, наверное, было, когда мне пришлось уехать по делам! Не на ком было испытывать свои чары! Зато сегодня ночью, мне кажется, вы возместили это и должны быть довольны собой!

— Вы… должны выслушать меня, — взмолилась Атейла. — Пожалуйста… пожалуйста… позвольте мне объясниться.

— Я не собираюсь слушать вашу очередную ложь, — грубо ответил граф. — Хотя, возможно, она прозвучит более убедительно, чем ваше исполнение роли гувернантки!

Его оскорбления словно обжигали ее. Внезапно, заметив, как дрожит от страха девушка, увидев ее огромные глаза на маленьком личике, ее отливающие золотом в свете свечи волосы, он заговорил совершенно другим тоном:

— Наверное, это было бы жестоко с моей стороны отсылать вас, лишив возможности похвастаться своей победой. Вы явились сюда с единственной целью, и, будьте уверены, я вас не разочарую. Или, может, на сегодняшнюю ночь вам достаточно любви?

Казалось, вся комната содрогается от той ненависти, которую он вкладывал в свои слова.

Внезапно он замолчал, крепко обнял ее, притянул к себе и жадно впился в ее губы. Он целовал ее грубо и безжалостно, и все ее попытки вырваться ни к чему не приводили. Атейла чувствовала, что абсолютно беспомощна.

Изо всех своих сил она пыталась оттолкнуть его, но его руки сжимали ее, словно железные оковы.

Неожиданно он поднял ее и, будто не слыша вопля ужаса, который вырвался у девушки, бросил на кровать. Обезумев от страха, она взмолилась:

— Прошу вас… Пожалуйста… Вы пугаете меня! Вы не можете… делать это… пожалуйста… пожалуйста…

На мгновение у нее оказались свободны руки, и Атейла изо всех сил толкнула его, попыталась подняться. Но не успела. Он снова повалил ее на кровать и набросился на нее. Его пальцы скользнули по ее плечу и с силой впились в только что затянувшуюся рану.

Острая боль пронзила тело, будто ее снова ударили ножом. Сдавленный крик вырвался из груди, и наступила темнота…

Атейла медленно приходила в сознание, хотя темнота обволакивала ее, лишала способности двигаться и даже думать.

Потом она вспомнила, что была чем-то напугана, и тихо застонала. Случилось что-то ужасное, но она не знала, что это было. Только ощущение страха и полной безнадежности не покидало ее.

Потом она услышала чей-то низкий голос — она не узнала его:

— Все в порядке, с вами ничего не случится. Спите.

Подчиниться было легче, чем сопротивляться, и девушка закрыла глаза, вновь проваливаясь в темноту.

Когда Атейла проснулась снова, занавески были отдернуты, солнце светило в окна. Возвращаться к реальности ей не хотелось, и она лежала с закрытыми глазами, слыша, как Дженни осторожно двигается по комнате.

Наконец горничная удивленно спросила:

— С вами все в порядке, мисс? Вы так и не легли в постель прошлой ночью.

Атейла открыла глаза и поняла, что лежит на неразобранной кровати, одетая в халатик.

Внезапно все события прошлой ночи встали у нее перед глазами. Девушка не помнила только, что произошло, когда она лишилась чувств от боли.

Она не помнила, чтобы сама поднималась к себе в спальню. Значит, это граф принес ее?

Надо было что-то ответить Дженни, и Атейла неуверенно проговорила каким-то чужим голосом:

— Я очень устала… Когда я… поднялась наверх… Было так жарко…

Дженни отошла от кровати.

— Извините, что пришлось разбудить вас, мисс, но я не сумела бы перевязать руку ее светлости так аккуратно, как вы.

Она поставила медный кувшин на умывальник и прикрыла его махровым полотенцем, чтобы вода не остыла.

— Вам, наверное, не хочется вставать, после такой беспокойной ночи, мисс. Полежите, а я пойду проведаю ее светлость.

— Спасибо… Дженни, — с трудом выговорила Атейла.

Оставшись одна, девушка потрогала больное плечо и обнаружила, что кружевная оборка халата порвана. Постепенно она вспомнила все, что говорил ей граф, и смысл его слов медленно начал доходить до нее.

Когда-то она слышала, то ли от матери, то ли от отца, что в Англии женщина, чтобы получить развод, должна доказать неверность мужа и его жестокое обращение с ней. Теперь Атейла понимала, чем объяснялась нарочитая грубость графа и его постоянные оскорбления.

«Как… как только он мог… думать обо мне… такое?»— с негодованием думала она.

Потом Атейле пришла в голову мысль, что ее дорогие красивые платья, подаренные графиней, тоже убеждали графа в том, что его хотят заманить в ловушку.

— Это… это невозможно! — вслух сказала она. — Как кто-нибудь мог в такое поверить?

Она вспомнила вчерашний прием у графа и себя в платье с золотыми блестками, похожую, как сказал сэр Кристофер, на солнечный луч. Как смел граф заподозрить ее, дочь своего отца, в том, что она способна на подобную низость! Да, но граф понятия не имеет, чья она дочь. Для него она лишь незнакомка, которая неожиданно явилась в его дом с ребенком, похищенным у него три года назад.