— Вероятно, думал разжиться лампами, — высказал предположение Даллен, пожалев, что его собственные проблемы не столь обыденны. — Вы же знаете, какой у нас технический голод.

— Нет, там был только старый монитор департамента снабжения, который он нашел на третьем подуровне. Раньше внизу находился компьютерный центр, а монитор, по-видимому, использовали для слежки за муниципальными чиновниками. Правда, непонятно, кому до них было дело.

Даллена снова начало знобить, хотя сквозняком не тянуло.

— Дорогой, ты сам себе морочишь голову, — насмешливо вставила Либби.

— Если монитор так стар и бесполезен, то получить за него пятьдесят монит

— слишком большая удача.

— Да, но… — Эззати бросил на жену свирепый взгляд, не соглашаясь с подобной логикой. — Я заберу его назад, дам подходящую рекламу… Электронная археология нынче в моде. В сущности… — Он нахмурился, покачивая стакан и глядя на крутящиеся воронки. — Ну да, у меня ведь уже наклевывался другой покупатель. Кто же спрашивал меня об этой рухляди?..

— Ты просто ребячишься, — заявила Либби; ее голос задрожал от презрения, — или совсем помешался на деньгах.

Даллен сверлил Эззати взглядом, мысленно приказывая ему назвать имя.

— Вероятно, ты права, — пожимая плечами, ответил тот. — В самом деле, с какой стати я должен зарабатывать на чужой собственности? Ах, какое недостойное занятие! Особенно у нас, в Мэдисоне. Помню, когда я был моложе и глупее, я верил, что все, кто достигли высокого положения, добились этого тяжким трудом, так сказать, верой и правдой. Потом поумнел… Джеральд Мэтью!

— Джеральд Мэтью поумнел? — Либби с любопытством склонила голову набок, потом перевела взгляд на Даллена. — Как вы думаете, в этом бреде есть какой-то смысл?

— Боюсь, я прослушал, — буркнул Даллен и поспешно распрощался.

Ему нужно было побыть одному и привести свои мысли в порядок.

В распоряжении Городского управления находилось всего два самолета, и один из них больше недели стоял на приколе в ожидании ремонта. Не хватало запчастей. Мэр Брайсленд считал оставшуюся машину своим персональным транспортом, и Мэтью четыре дня носился как угорелый по кабинетам чиновников, пытаясь получить разрешение на полет Он прихватил с собой изрядную дозу фелицитина, но употреблять старался в меру, чтобы хоть что-то оставить про запас.

Он опустил фонарь кабины, но внезапно навалилась усталость; сердце сжал страх, руки и ноги стали ватными. Мэтью почувствовал, что не сможет взлететь.

Вдали над бетонным полем возвышался голубовато-белый корпус приземлившегося космического корабля, нижняя часть которого пропадала в горячем мареве. Мэтью с трудом различал высаживающиеся туристов. Кажется, их меньше обычного. Год для туризма выдался неудачный. Пустовало большинство отелей, расположенных вдоль улицы Прощания (когда-то, миллионы эмигрантов шли по ней на космодром). Похоже, ситуация продолжает ухудшаться. Мэтью понимал, что наступит день, когда бюрократы Оптима Туле, далекие от проблем Земли, прекратят субсидирование курортов на планете. Тогда он останется без работы и будет вынужден вернуться на родину.

Мысль об опасностях межзвездного перелета, о том, что остаток жизни придется провести на поверхности невероятно тонкого пузыря, отозвалась приступом агорафобии. Он полез было во внутренний карман за золотой авторучкой, но спохватился и снова взялся за штурвал. Далеко впереди на фоне голубого небосвода появилось дрожащее серебряное пятно. Мэтью узнал транспортный самолет, курсирующий между центральным клирингом и Виннипегом. Самолет медленно уплыл в сторону, и бортовой микропроцессор уведомил пилота о разрешении на взлет.

Решив обойтись без помощи компьютера, Мэтью дал команду придать крыльям-невидимкам нужную конфигурацию и увеличил тягу двигателей. Через несколько секунд он уже парил над сложным переплетением заброшенных взлетно-посадочных полос Мэдисонского космодрома. Самолет накренился, и, набрав высоту в несколько сотен метров, взял курс на зеленые гребни Аппалачей. Силовое поле, заменявшее крылья, преломляло свет, и тень, украшенная бахромой солнечных зайчиков, состязалась в скорости с самолетом.

Мэтью вспомнил, что он летит первый раз со дня инцидента в здании мэрии… рухнувшие женщина и ребенок, лица пластмассовых кукол с пластмассовыми глазами… Воспоминание мешало наслаждаться полетом. Он любил стремительные бреющие полеты с отключенным автопилотом и получал от них, пожалуй, самое ценное из удовольствий, которое полностью снимало любое напряжение. Но в это летнее утро скорость не помогла. Мрачные призраки не отставали.

Размеры взяток, которыми он должен был подмазывать чиновников, чтобы обеспечить бесперебойность своего нелегального бизнеса, росли с пугающей быстротой; дело могло вскоре зачахнуть; любовницам не нравился спад его темперамента; а впереди маячила ответственность за уничтожение двух человеческих личностей. Стыдно признаться, но чувство вины и страх перед Гарри Далленом, набрасывали темную завесу на его существование. Фелицитин приносил лишь кратковременное облегчение. Мэтью очень, очень устал…

Он открыл глаза, и его взгляд уперся в зеленую стену. Прямо перед ним был склон холма — он опрокидывался на него и рос на глазах, заполняя все пространство.

«Боже, я собираюсь умереть!»

Осознав, где он и что происходит, Мэтью разразился проклятиями. Его руки дернулись к штурвалу, но склон холма продолжал нестись навстречу, огромный, жесткий, смертоносный, готовый превратить человеческое тело в кровавое месиво. От страха он вжался в кресло и рванул штурвал на себя. Зеленый склон все быстрее мчался прямо на него. Сейчас раздастся взрыв. Корпус самолета содрогался от перегрузки, но, наконец, машина сделала невозможное. Вверху появился край неба.

Горизонт закачался и исчез под носом самолета. Целую минуту Мэтью исходил потоком ругательств, его будто рвало бессмысленным набором слов, сердце бухало и резко замирало, как захлебнувшийся мотор, рвущий собственную оболочку Постепенно он расслабился, дыхание вернулось в норму. Мэтью вытер ладонью холодный пот, но и тогда не почувствовал себя в безопасности. Он осмотрелся в кабине — вроде, все в порядке, проверил приборы и тут же понял: угроза исходит не от машины, источник опасности — он сам.

В сознании засела мысль, которая закралась, когда он смотрел в лицо смерти. В тот роковой миг возникло страшное, сладкое и позорное искушение бросить рычаги и врезаться в холм. Он едва не поддался темной волне, поднявшейся из подсознания, едва не устремился к гибели.

Мэтью решил обдумать положение беспристрастно. Желание умереть представлялось ему пугающим и противоестественным, но странно заманчивым. Противоречие интриговало.

Он не хотел умирать, но его притягивала перспектива небытия.

Состояние небытия имело множество преимуществ. Исчезли бы ночные кошмары, прекратился бы ужас видений, заставляющих вскакивать в холодном поту. Пропало бы чувство вины и опасений. Отпала бы необходимость красть, нужда обеспечивать свои потребности и привычки. Не надо было бы таиться, лгать и пускать пыль в глаза, заставляя людей поверить, что он именно такой, каким кажется.

Исчез бы страх перед космическим полетом, перед гнетущей бесконечностью Орбитсвиля.

Не было бы ни будущего, ни прошлого. Короче, не было бы Джеральда Мэтью — неудачника и труса, человека, который существовал неизвестно для чего. И особой наградой, которую он получил бы сразу, была возможность не противиться усталости, преследовавшей его везде и всюду подобно крадущемуся зверю.

Последнее соблазняло больше всего. Он мог начать сию же минуту ничего не делать, просто расслабиться. Можно просто закрыть глаза, скажем, на минуту, чтобы успеть понять, что за эту минуту изменилось, и запомнить свои ощущения. От него не требуется никакого мелодраматического жеста. Это больше походило на игру или эксперимент, который можно прервать в любой момент…