Буденный предложил свой план разгрома. Бригада пойдет по направлению хутора Шелистова и зайдет в пространство между станицей Гнилоаксайской и хутором Шелистовым. Затем совершит налет на станицу Гнилоаксайскую, выбьет оттуда белогвардейскую кавалерию, вернется и зайдет в тыл Астраханской пехотной дивизии.

Гончаров и Городовиков одобрили предложение. «Такую операцию провести необходимо, — сказал Ока Иванович, — будет полезна для дальнейшего наступления наших войск».

Семен Михайлович спросил, может ли он свое предложение изложить Ворошилову. Заместители ответили, что не только можно, но и нужно. Буденный, получив одобрение своих боевых соратников, поехал в штаб дивизии Шевкопляса.

В штабе дивизии Семен Михайлович застал Ворошилова, Шевкопляса и Думенко. Шел разговор по поводу наступления. Ворошилов настойчиво высказывался за наступление, но остальные сомневались, особенно протестовал Думенко.

Ворошилов обратился к Буденному:

— А вы как думаете, товарищ Буденный?

Семен Михайлович вытащил из полевой сумки карту с нанесением плана операции в районе станции Гнилоаксайской.

Ворошилов посмотрел внимательно карту, улыбнулся:

— Вот хорошо, план уже готов. Я с ним согласен.

Спор прекратился. Решили наступать.

24 ноября был издан приказ. В штабе 1-го полка, которым командовал Маслаков, находился командир бригады Думенко. В штабе 2-го полка (командир Гончаров) находился Буденный.

В час ночи бригада двинулась. Подойдя к хутору Шелистову, полки разъединились и пошли в наступление. В приказе было сказано: налет начать ровно в пять часов утра.

Второй полк подошел к станице Гнилоаксайской. Семен Михайлович приказал всей артиллерии открыть прицельный огонь по станице. Белогвардейцы спросонья стали выскакивать из домов кто в чем. Некоторые садились на лошадей в одном белье и уходили, спасая свою жизнь. Штаб Голубинцева тоже успел удрать. Ушел и сам генерал. Орудия, пулеметы, повозки с военным грузом — все было брошено противником. Первый полк быстро выбил противника с хутора Перегрузного. Борис Мокеевич Думенко прибыл в станицу Гнилоаксайскую и всю бригаду повел в наступление на север, где была расположена пехотная дивизия противника. Бригада подошла к ее расположению тихо и незаметно. Белогвардейцы совершенно были спокойны.

Артиллерия открыла сильный огонь, белогвардейцы бросились в бегство, но так как бежать было некуда (впереди была красная пехота), они в большинстве остались в окопах и прекратили стрельбу. Бой продолжался не больше часа. Астраханская пехотная дивизия уже больше не существовала.

Офицеры же оказали большое сопротивление, в плен не сдавались, сражались до последнего выстрела. Они были все уничтожены. Взято в плен до двух тысяч солдат и захвачены большие трофеи: восемь орудий, двадцать пулеметов, снаряды и несколько тысяч патронов.

При разгроме Астраханской пехотной дивизии произошел смешной случай. Подавляющее большинство белогвардейцев были местные, астраханцы. Ко многим приезжали жены и привозили продукты. Когда наша кавалерия приблизилась к окопам, беляки не оказали сопротивления и пустились бежать. Их жены, не понимая, в чем дело, пытались удержать своих мужей, хватали за шинели, винтовки и вещевые мешки.

Беляки не знали, что спасать в первую очередь: себя, жен или продукты. Им хотелось спасти все. Некоторые снимали с себя шинели, бросали патроны для облегчения. Другие бросали продукты. Все поле было покрыто хлебом, салом, яйцами, бараниной и курами. Наши бойцы старались продукты собрать, так как они нам были очень нужны.

После боя красноармейцы увидели, что на бруствере окопа сидит одинокая женщина. Подъехали к ней, спросили:

— Чего сидите? Ступайте домой, делать вам тут нечего!

А женщина молчит, уставив глаза в одну точку.

Бойцы стали шутить:

— Она, наверное, мужа шинелью прикрыла. А сама на нем сидит. Не выдает.

Кто-то приказал:

— А ну-ка, встань! Посмотрим, что у тебя под шинелью. Не муженек ли спрятан?

Женщина нехотя поднялась. Смотрят, из-под шинели мужские ноги торчат, обутые в сапоги. Откинули шинель, а под ней солдат лежит.

— Кто такой? — закричали бойцы.

— Это муж мой, родненькие! Не убивайте!

Солдат встал на ноги и поднял руки:

— Сдаюсь!

А красноармейцы в ответ:

— Сдаваться, браток, уже поздно! Ваши все уже поудирали. Шагай, брат, домой! Да гляди, в следующий раз в белую армию не вступай, а то плохо будет.

Солдат ответил:

— Больше никогда против Красной Армии воевать не буду. Честное слово!

А женщина заплакала и закричала:

— Спасибо, ребятишки мои, что мужа в живых оставили! Большое вам за это спасибо!

Красноармейцы засмеялись и пошли собирать трофеи.

Командир приказал Федору Рябушенко выяснить обстановку и численность белогвардейцев, засевших на хуторе Веселый. Хутор стоял на пути к станице Маныческой, которую необходимо было отбить у врага.

Федор Рябушенко был не один. Ему в помощь снарядили одного из красноармейцев. Разведчики осторожно продвигались к хутору, как внезапно из засады раздался залп.

Красноармеец и его лошадь были убиты. Рябушенко пытался повернуть коня, но грянул второй залп. На этот раз был убит конь Рябушенко.

Падая, конь придавил ногу Рябушенко, застрявшую в стремени. Он пытался освободиться, но на него набросилось по крайней мере человек десять, опрокинули, скрутили руки и связали. Затем его потащили куда-то на задворки чьего-то дома и поставили перед молодым казачьим офицером. Толстый старший урядник, самодовольно и вместе с тем раболепно вытянувшись, доложил о поимке «красного бандита».

Офицер приказал немедленно раздеть пленного. Рябушенко остался в одном белье.

— Ну, теперь ты вполне готов к своей последней роли на свете — роли висельника, — сказал офицер, отчетливо выговаривая каждое слово и как бы любуясь сам собой. — Выбирай, — продолжал он, — либо ты нам расскажешь, кто ты, откуда, сколько вас, где вы находитесь и где ваш Буденный, либо я вздерну тебя на воротах. Понятно?

Рябушенко босой стоял на снегу и ничего не отвечал.

В эту минуту он и не думал о вопросах офицера, а испытывал какое-то сожаление, горечь от того, что он, дюжий, здоровенный парень, и так нелепо попался в плен. Что его ожидает, он знал, и это его не страшило. Он как-то ясно представлял себе ближайшее будущее и думал лишь о том, чтобы стерпеть ожидавшие его муки.

Но его размышления были прерваны сильным ударом офицерской нагайки. Нагайка рассекла бровь и губу.

Кровь медленно застывала на его лице. Офицер ждал, Рябушенко молчал.

Второй удар нагайки обрушился на голову. Но Рябушенко только крепче сжал губы и продолжал молчать.

— Прикажите подвесить? — угодливо спросил офицера урядник.

Офицер сухим и металлическим голосом сказал: «К полковнику». Конвоиры приволокли Рябушенко в школу, превращенную в штаб. Узнав, что полковник скоро придет, конвоиры втащили пленного в квартиру учительницы.

Они грубо потребовали чаю, и, когда запуганная девушка, по всей вероятности, сторожиха или уборщица школы, подала им горячий чай, они и не подумали напоить Рябушенко.

Прошло несколько минут, конвоиры выпили чай и закурили.

В комнату вошла старая женщина в платке. Это была учительница.

Она закричала на конвоиров:

— Да вы люди или звери? Человек раздет, весь в крови!

Старший из конвоиров несмело возразил ей:

— Ты, госпожа учительница, лучше бы не встревала не в свое дело.

Учительница с помощью девушки, подававшей конвоирам чай, быстро и заботливо вытерла смоченной водой тряпочкой окровавленное лицо Рябушенко, наскоро перевязала ему голову, затем притащила из соседней комнаты старую шапку, полушубок, штаны и валенки. Конвоиры не нашлись, что сказать, и не стали возражать против того, чтобы Рябушенко оделся. Учительница помогла Рябушенко одеваться и шептала:

— Скорее. Все это моего мужа, его нет, скорее, а то как бы они, — тут она указала на конвоиров, — не передумали.