Он замолчал — если Бобби не поймет, что он имеет в виду… что ж, его проблемы. Однако Фьоре быстро все сообразил и расхохотался — теперь он знал, чем будут нафаршированы утки. Вот почему Най выглядел таким довольным!

— Удачи вам, — сказал Фьоре.

Он протянул руку, но тут же отдернул ее: китайцы не обмениваются рукопожатиями.

Однако Най Хо Цин сжал его ладонь.

— У моих советских друзей есть такой обычай; я знаю, что он означает,

— заявил он и посмотрел на часы. — Ты должен занять свое место ровно в полдень. Банкет начнется через полчаса и не займет много времени.

— О-кэй, — сказал Фьоре.

Если бы Фьоре находился в городе, где говорили на знакомом ему языке, он бы попытался унести ноги вместе со всем арсеналом. Однако он знал, что злить красных гораздо опаснее, чем попытать счастья в борьбе против ящеров.

У него осталось достаточно времени, чтобы еще раз заняться любовью. Шура охотно последовала за ним на второй этаж. Потом с удивлением взглянула на несколько лишних «мексиканских» долларов, которые протянул ей Бобби: обычно он старался заплатить поменьше.

— Ты ограбил банк, Бобби? — спросила она.

— Сразу два, куколка, — невозмутимо ответил он, начиная одеваться.

Она рассмеялась, решив, что он пошутил.

С саквояжем в руках Бобби зашагал в сторону Банд. Фьоре знал, что Най Хо Цин и его товарищи сильно рискуют: если ящеры в Британском консульстве проявят осмотрительность, у китайцев нет ни единого шанса спастись.

Он подошел к дому номер 33 по улице Банд как раз в тот момент, когда часы пробили двенадцать. Най остался бы им доволен. Теперь Бобби следовало дождаться фейерверка, причем так, чтобы не привлечь к себе внимания. Он купил чашку водянистого супа у проходившего мимо торговца, а потом, повинуясь неожиданному импульсу, заплатил и за саму чашку. Затем Бобби уселся на тротуар, поставил рядом с собой чашку и принялся старательно изображать нищего.

Вскоре кто-то из прохожих бросил в чашку медную монетку, потом появилось серебро. Бобби принялся считать деньги — когда началась стрельба, в чашке набралось больше мексиканского доллара.

Британское консульство занимало большое, внушительное здание. Но даже толстые каменные стены не заглушили треск автоматных очередей. Стоявшие на посту перед главным входом ящеры повернулись спиной к улице, они явно не верили ушам, которые, впрочем, у них отсутствовали.

Фьоре не стал тратить время на обдумывание ситуации. Услышав выстрелы, он открыл саквояж, вытащил гранату, вывернул металлический колпачок, утопил головку взрывателя и швырнул ее, словно мяч на базу.

Если бы он совершил такой бросок во время игры, то его команда определенно заработала бы очки. Граната приземлилась как раз между четырьмя ящерами. Когда через секунду она взорвалась, люди, оказавшиеся в этот момент поблизости, с криками разбежались в разные стороны.

Однако у Фьоре возникли проблемы: он прикончил не всех ящеров. Двое из них начали стрелять, хотя и не поняли, откуда исходила опасность. Крики на улицы Банд превратились в вопли ужаса. Фьоре нырнул за массивную деревянную скамейку с железными планками и открыл огонь из автомата. Он надеялся, что его пули не попадают в бегущих по улице людей — ведь в его задачу входило уничтожить ящеров. И он с ней справился.

Из здания консульства продолжала доноситься стрельба, а потом двери главного входа распахнулись. Най и полдюжины китайцев — кое-кто в поварских фартуках, другие, похожие на пингвинов, в роскошных фраках официантов — сбежали вниз по ступенькам и помчались по улице.

Ящеры открыли по ним огонь с крыши и из окон второго этажа. Бегущие люди начали падать и корчиться в пыли, словно мухи, которым не хватило одного удара мухобойки.

— Черт возьми, ты говорил только об ублюдках, что стояли на посту у главного входа, — пробормотал Бобби, словно Най Хо Цин мог его услышать. — И ничего не сказал об остальных.

Он поднял автомат и палил в ящеров до тех пор, пока магазин не опустел. Затем вставил следующий и снова начал стрелять, когда его грудь прошила автоматная очередь. Оружие выпало из рук; Бобби попытался поднять автомат, но обнаружил, что руки перестали его слушаться. Боль почему-то пришла не сразу. Однако вскоре он уже перестал что-либо чувствовать.

Навсегда.

* * * Опустив голову, бригадный генерал Лесли Гроувс шагал по университетскому городку Денвера, точно бык, выбирающий себе жертву. Подобное состояние являлось для него инстинктивным до тех пор, пока он его не осознал и не начал культивировать. Во многом именно благодаря этому мало кто попадался на его пути.

— Физики! — презрительно бормотал он себе под нос.

Проблема заключалась в том, что они так погрузились в собственный мир, что не обращали внимания на оказываемое на них давление.

Генерал не обнаружил ничего необычного, пока не подошел к зданию лаборатории и не понял, что не узнает столпившихся в вестибюле солдат. Гроувс нахмурился; Сэма Иджера и остальных пехотинцев, а также техников и ученых из лаборатории он знал, как собственные шнурки.

Он огляделся по сторонам в поисках старшего офицера.

— Почему нас оккупировали, майор? — спросил он. Офицер с золотыми дубовыми листьями на плечах отдал ему честь.

— Будьте так добры, подойдите, пожалуйста, ко мне, генерал… — вежливо проговорил он, как и положено младшему по чину.

Гроувс оказался чрезвычайно добр и подошел к нему; надо заметить, это не заняло у него много времени.

— Майор, если вы думаете, что я не сумею самостоятельно отыскать собственный кабинет, — прорычал он, — так вы ошибаетесь.

Майор продолжал молча идти вперед. Гроувс кипел от возмущения, но шагал рядом с майором. Оказалось, что они действительно направляются в сторону его кабинета. Перед ним стояли двое, одетые в гражданское, но очень похожие на военных. Тут Гроувса посетило озарение. Он повернулся к майору и спросил:

— Разведывательное управление?

— Да, сэр.

Один из военных в гражданском, сверившись с маленькой фотографией Гроувса, зажатой в ладони, кивнул другому. Второй открыл дверь, заглянул внутрь кабинета и сказал: