Пол Экман проводит семинары для офицеров полиции, на которых учит развивать способность к чтению мыслей. Он утверждает, что даже в результате получасовой практики люди могут стать специалистами в распознавании микровыражений. «У меня есть учебная пленка, и людям она нравится, — говорит Экман. — Они начинают ее смотреть и не распознают ни одного выражения лица. Через тридцать пять минут они распознают их все. Значит, этому навыку можно научиться».
В одном из интервью Дэвид Клингер беседует с офицером, ветераном полиции, который много раз бывал в опасных ситуациях. И много раз он был вынужден читать мысли других людей в самые напряженные моменты. Рассказ офицера — великолепный пример того, как, действуя умело, можно разрядить самую взрывоопасную ситуацию.
Были сумерки. Он преследовал ребят из подростковой банды. Один перепрыгнул через ограду, второй бежал перед его машиной, а третий застыл в луче его фонаря меньше чем в трех метрах от него.
Когда я выходил из машины, из задней двери, парень начал шарить правой рукой на уровне пояса. Потом я увидел, что он просунул руку в область паха и пытался дотянуться до левого бедра, будто стараясь ухватить предмет, находящийся слева под брюками.
Он начал поворачиваться ко мне, все еще шаря рукой, и смотрел на меня, а я закричал: «Стой! Не двигайся! Не двигайся! Не двигайся!» Мой напарник тоже кричал ему: «Стой! Стой! Стой!» Приказав ему стоять, я достал револьвер. Когда я был примерно в полутора метрах от парня, он вынул хромированный пистолет 25–го калибра. Потом, как только его рука оказалась на уровне живота, он бросил пистолет прямо на тротуар. Мы его задержали, и на этом все кончилось.
Думаю, единственной причиной, по которой я в него не выстрелил, был его возраст. Ему было четырнадцать лет, но на вид никак не больше девяти. Если бы он был взрослым, думаю, я в него выстрелил бы. Я хорошо ощущал угрозу, исходившую от его пистолета. Я хорошо его рассмотрел. Это был хромированный пистолет с перламутровой рукояткой. Но я знал, что у меня перевес, и хотел дать ему шанс одуматься, потому что он был так молод. Думаю, тот факт, что я был опытным полицейским, здорово повлиял на мое решение. Я видел его страх, который прежде видел в других ситуациях, и подумал, что надо дать ему немного времени, а он даст мне шанс не стрелять в него. Суть в том, что я смотрел на него, прикидывая, что именно он пытается вытащить, понял, что это пистолет, и определил, в какую сторону будет направлен ствол, когда он его достанет. Если бы его рука поднялась немного выше над уровнем пояса, если бы пистолет поднялся немного выше над уровнем живота и если бы он направил пистолет в мою сторону, с ним было бы кончено. Но ствол так и не поднялся, и что—то в моем мозгу подсказывало мне, что стрелять рано.
Как долго длился этот поединок? Две секунды? Полторы секунды? Но посмотрите, как опыт и навыки этого офицера позволили ему растянуть этот момент времени, замедлить развитие ситуации, впитывая информацию до последнего мгновения. Он видит, как появляется оружие. Он видит перламутровую рукоять. Он прослеживает направление ствола. Он ждет, пока подросток примет решение — выстрелить или бросить оружие. И все это время, не сводя глаз с оружия, он умудряется всматриваться в лицо парня, чтобы увидеть, опасен тот или просто напуган. Есть ли более красноречивый пример мгновенного решения? Преимущество подготовки — в способности извлечь огромное количество значимой информации из тончайшего среза опыта. Для новичка такая ситуация разворачивалась бы как в тумане. Но это вовсе не туман. Каждый момент (каждое озарение) состоит из серии отдельных движений, и каждое такое движение дает возможность вмешаться в ситуацию, изменить и исправить ее.
Итак, вот они все: Шон Кэрролл, Эд Макмеллон, Ричард Мерфи и Кен Босс. Они были в Южном Бронксе и заметили молодого чернокожего парня, который, как им показалось, вел себя странно. Они проезжали мимо, поэтому не могли толком рассмотреть его, но тут же начали выстраивать схему, объясняющую поведение молодого человека. Например, он небольшого роста. «Что означает его малый рост? Это означает — у него пистолет, — говорит де Беккер, представляя, что творилось у них в голове. — Он там один. В половине первого ночи. В ужасном районе. Один. Чернокожий парень. У него пистолет; иначе он бы тут не стоял. И он к тому же маленького роста. Откуда у него смелость, чтобы стоять вот так глубокой ночью? У него пистолет. Вот так вы себе все объясняете». Они развернулись и подъехали к дому. Кэрролл потом рассказывал, как его удивило и насторожило то, что Диалло остался на месте. Разве плохие парни не убегают при виде машины, набитой полицейскими? Кэрролл и Макмеллон вышли из автомобиля. Макмеллон громко произнес: «Полиция. Мы можем с вами поговорить?» Диалло молчал. Он, разумеется, был напуган, и ужас отразился у него на лице. На него надвигались два огромных белых человека, явно не из этого района, и в такой поздний час. Но момент для чтения мыслей был упущен, потому что Диалло развернулся и побежал в дом. Теперь это превратилось в преследование, а Кэрролл и Макмеллон были не столь опытны, как тот офицер полиции, который наблюдал за подростком, направлявшим на него револьвер с перламутровой рукояткой. Они были новичками. Новичками в Бронксе, новичками в подразделении по борьбе с уличной преступностью, новичками в невероятно напряженной погоне по темному коридору за человеком, у которого, по их мнению, было оружие. Их сердечный ритм зашкаливал. Внимание притупилось. Уиллер—авеню — старая часть Бронкса. Тротуар очень узкий, почти сразу начинается бордюр, а многоквартирный дом Диалло — совсем рядом с тротуаром, от которого его отделяют всего четыре ступеньки. Когда они вышли из патрульной машины и стояли на улице, Макмеллон и Кэрролл находились не более чем в трех—пяти метрах от Диалло. И вот он побежал. Это погоня! Кэрролл и Макмеллон до этого уже были немного возбуждены. Какой у них сейчас сердечный ритм? Сто семьдесят пять? Двести? Диалло уже в коридоре своего дома и подбегает к внутренней двери. Он полуоборачивается и пытается достать что—то из кармана. У Кэрролла и Макмеллона нет ни прикрытия, ни укрытия: нет дверной стойки машины, которая могла бы их защитить и позволила бы замедлить ход действий. Они на линии огня, и Кэрролл видит руку Диалло и краешек чего—то черного. Как потом выяснилось, это был бумажник. Но Диалло чернокожий, и час поздний, и это Южный Бронкс, и время теперь измеряется в долях секунды, и мы понимаем, что в таких обстоятельствах бумажники всегда выглядят, как пистолеты. Выражение лица Диалло могло бы подсказать кое—что другое, но Кэрролл не смотрел ему в лицо, — а даже если бы и смотрел, едва ли понял бы его выражение. Он в этот момент не читал мысли. Он был в состоянии самого настоящего аутизма. Он зациклился на том, что сейчас должно было появиться из кармана Диалло, так же как Питер зациклился на выключателе в сцене, когда Джордж и Марта целовались. Кэрролл выкрикивает: «У него пистолет!» И начинает стрелять. Макмеллон падает назад и тоже начинает стрелять, — а вид человека, который падает на спину после звука выстрела, может означать только одно: его ранили. Поэтому Кэрролл продолжает стрелять, а Макмеллон видит, как тот стреляет, и стреляет тоже. Босс и Мерфи видят, как стреляют Кэрролл и Макмеллон, выскакивают из машины и тоже открывают огонь. Газеты на следующий день особо подчеркивали тот факт, что всего была выпущена сорок одна пуля, а четыре человека с полуавтоматическими пистолетами способны выстрелить сорок один раз всего за две с половиной секунды. Весь инцидент закончился раньше, чем вы успели прочесть этот абзац. Но за эти несколько секунд было сделано столько шагов и решений, сколько хватило бы на всю жизнь. Кэрролл и Макмеллон обращаются к Диалло. Он поворачивается и идет в дом. Они бегут за ним по тротуару и по ступенькам. Диалло в коридоре вытягивает что—то из кармана. Кэрролл кричит: «У него пистолет!» Начинается стрельба. Бах! Бах! Бах! Тишина. Босс подбегает к Диалло, смотрит на пол и кричит: «Где этот чертов пистолет?» Потом он бежит по улице к Уэстчестер—авеню, потому что потерял ориентацию из—за криков и стрельбы. Кэрролл садится на ступеньки рядом с изрешеченным пулями телом Диалло и плачет.
