– Но кто вы? – задыхаясь, спросил Жиль. – Почему вы мне помогаете?

– Вспомните Новый мост! Вы меня спасли от сержанта, набиравшего рекрутов. Я Жильдас-бретонец. Смелее!

Он сорвал с себя маску, бросил ее на землю.

Бой разгорелся с новой силой во дворе. Два человека бились спина к спине, один защищая другого. Раненный в правую руку, Жиль дрался теперь левой. Он получил еще две раны и чувствовал, что слабеет. Он потерял много крови. Д'Антрэги послали против него целую армию. Перед ним было такое скопище шпаг, что ему казалось временами, что это какое-то змеиное кишащее гнездо, в которое он неутомимо втыкал свою шпагу. Жильдас тоже дрался, как лев, и Жиль удивлялся тому, как этот мальчик, отведавший уже галер, научился владеть шпагой. Вокруг них снег покраснел от крови и был устлан телами.

– Попробуем вырваться на улицу! – прошептал Жиль. – Там мы можем найти помощь.

Прорвавшись, они устремились к коридору.

– Эй вы, там! – закричал д'Антрэг. – Они же уйдут от нас!

– Деритесь сами, подлый трус, делайте сами вашу грязную работу, а не заставляйте ее делать ваших наемников! – вскричал Жиль, оборачиваясь и преграждая дорогу трем шпагам и защищая отход Жильдаса.

Еще раз удар его шпаги вызвал вой боли одного и крик ужаса у другого.

– Это не человек! Это дьявол!

– Черт тебя побери! – воскликнул шевалье, проткнув ему грудь.

Падение этого тела дало ему короткую передышку. Он пробежал по коридору так быстро, как позволяли ему все тяжелевшие ноги. И в тот момент, когда он проходил через боковую дверь, которую он заметил еще при входе в дом, эта дверь открылась, появился человек с кинжалом в руке. Кинжал вонзился в спину. Жиль испустил приглушенный крик, колени его подогнулись, но он все же не упал. Шатаясь, он вышел на улицу и упал прямо на руки Жильдасу, который видел все это и успел убить человека с кинжалом.

Глаза Жиля остекленели. Он видел лицо юного бретонца, как в тумане. Жиль попытался улыбнуться.

– Я мертв! – прошептал он. – Прощай, друг мой!

И, выскользнув из обессиленных рук юноши, он упал лицом в снег, как раз в тот момент, когда д'Антрэг с оставшимися еще людьми выскочили из этой смертельной мышеловки, которую они устроили для Кречета.

– На помощь! – закричал Жильдас во весь голос. – На помощь! Ко мне!

Удар шпаги поразил его в плечо. Он тоже получил множество ранений, но ни одно из них не было смертельным. Теперь он понял, что одному ему не выдержать такой схватки. Тогда он с притворным хрипеньем, не ожидая, что все набросятся на него, скользнул на землю, прикрыв своим телом тело шевалье, изо всех сил молясь, чтобы нападавшие поверили, что он мертв, и не пытались его прикончить.

– Они оба мертвы! Бежим отсюда! – произнес кто-то.

– Лучше было бы удостовериться в этом! – обрезал его холодный голос д'Антрэга. – Ударьте еще раз!

Но крики юноши всполошили улицу. Окна открывались, застучали ставни, из окон высовывались люди. Люди звали охрану.

– Нет больше времени. Надо бежать. Здесь близко пост охраны у ворот Сен-Дени.

И они устремились по улице, занесенной белым снегом, похожие на мрачных ворон, таща за собой раненых, избегая освещенных мест. С неописуемым облегчением Жильдас понял, что он спасен, и с трудом поднялся, моля Бога, чтобы тяжесть его тела не унесла последнее дыхание жизни из этого большого тела человека, которого он хотел спасти. Ему хотелось заплакать, но он не смог этого сделать, он пытался молиться, но не находил слов. Стоя на коленях в снегу, он не чувствовал ни холода, ни даже своих ран. Он был настолько истощен, что ноги и руки отказывались повиноваться ему. Не было сил даже звать на помощь.

– Идем! – послышался какой-то голос. – Держитесь!

В это же мгновение показался всадник, соскочил рядом с юношей, стоявшим по-прежнему на коленях.

– Бог мой! – вскричал тот, увидев распростертое на снегу тело в мундире в лохмотьях от ударов. – Я прибыл слишком поздно. Он мертв?

– Я не знаю! Я не осмеливаюсь дотронуться до него.

– Ты прав! Нужна помощь.

И виконт Поль де Баррас взялся за колокол у ворот большого особняка, откуда раздавались звуки музыки, и одновременно закричал таким зычным голосом, что вмиг вокруг столпились с полдюжины буржуа в ночных колпаках, в накинутых прямо на ночные рубашки шубах и одеялах. Они толпились, кричали, не принося сколь-нибудь ощутимой помощи. Баррасу лишь удалось от них узнать, что группа людей убежала после того, как они попытались убить какого-то знатного дворянина и юношу, стоящего на коленях возле него.

– Ну да! – пробормотал Баррас себе под нос. – Когда кучер Лекульте сказал, что отвез его на улицу Клери к дому пятнадцать, то есть к этому разбойнику Бозиру, я имел основания сомневаться. К несчастью… А, вы все же явились!

Широкие ворота особняка открылись, показалась группа мужчин, женщин довольно странного вида и для этой эпохи, и для этого времени года. Под огромными меховыми шубами они все были одеты в греческие тоги и туники, изготовленные из самых лучших шелков Лиона. В этом доме жила супружеская пара художников. Это был знаменитый Лебрен и его не менее знаменитая супруга. Мадам Виже-Лебрен, любимая портретистка Марии-Антуанетты, одна из красивейших женщин королевского двора. В этот вечер супруги-художники давали одну из своих знаменитых «античных» ассамблей, во время которых все старались забыть милости XVIII века и прожить какое-то мгновение в Греции эпохи Перикла.

– Я не знаю, в кого вы играете! – вознегодовал Баррас, с недоумением разглядывавший эту группу. – Но будет лучше, если вы займетесь тем, что происходит у ваших ворот. Здесь убивают офицера королевской гвардии.

– Эй, кто там! – закричал Лебрен, обращаясь к веренице слуг, сопровождавших процессию с факелами. – Быстро носилки, одеяла. Перенесите раненых в дом! А вы все возвращайтесь домой! – обратился он к буржуа. Те не заставили себя упрашивать и поспешили к себе в тепло домов.

С бесконечными предосторожностями окровавленное тело Жиля было перенесено на носилках в ярко освещенную, украшенную цветами комнату, помогли дойти и ошеломленному Жильдасу. Баррас решительно и властно руководил всеми.

– Быстро идите за врачом! – приказал он.

– Я врач, – объявил молодой человек, мило украшенный цветами, появившийся из глубины салона в сопровождении юной девушки, чья слегка растрепанная прическа ясно говорила о типе разговора, который они там вели.

– Тогда вот работа для вас! – заявил Баррас.

Сорвав с себя венок из роз, молодой врач властно, без особых церемоний отодвинул столпившихся вокруг «афинян». Перед носилками стояла на коленях Виже-Лебрен и вытирала своим белоснежным платком грязь с бледного лица Жиля.

– Как он красив! – вздыхала она.

– Как же его жалко! – промолвила другая женщина. – Такой молодой! Он действительно мертв?

– Как я могу знать? – огрызнулся врач. – Позвольте мне хоть подойти!

– Бог мой! Я же его знаю! – воскликнуло прелестное юное создание, задрапированное в тяжелый белый шелк, застегнутый крупным изумрудом.

Аглая де Гунольштейн подошла к Жильдасу, которого ввели в странную столовую, где вместо привычных столов стояли ряды кроватей, расположенных, как спицы в колесе. Она усадила его к огню. Слуга снял с него мокрую разорванную блузу. Лебрен налил ему стакан вина.

– Что же произошло? – спросила молодая особа властным тоном. – Кто это сделал?

Юный бретонец поднял на нее свой взгляд. Он, казалось, вновь оживал.

– Нам сказали, что это монсеньер герцог Шартрский.

Аглая негодующе воскликнула:

– Ужас! Кто мог придумать подобное? Никогда герцог не приказал бы кого-то убивать, а особенно офицера короля. Он же не сумасшедший!

– Я тоже такого мнения, сударыня, – присоединился к ней Баррас, слышавший этот разговор. – Я знаю герцога. Он резкий, увлекающийся, гордый, но он истинный дворянин. Будь он оскорблен этим человеком, он бы искал удовлетворения оружием, но никогда бы не приказал так подло убивать его головорезам. К тому же следует его об этом предупредить. Я узнаю до конца эту историю.