— Его рану легко застудить… — алхимик, с гордостью человека исполнившего свой долг, прибавила ещё одно полено и осуждающе поглядела на Укена, — и зачем ты снял шарф?

— Ты его слишком опекаешь, — сказала Малфрида.

— Я отвечаю за его лечение, — оправдательно заметила та.

— Вы так добры, госпожа, — пробормотал Укен, ковыряясь в коробке с карандашами, — да, вот этот в самый раз, но надо чуть заточить…

Он вытащил откуда-то из кучи бумаг, кистей, мелков и прочих художественных принадлежностей надфиль и стал очинять свинцовый грифель.

Смиона уселась на скамью и с любопытством посмотрела на мольберт.

— Довольно хорошо получается…

— Правда? — встрепенулась Мольфи.

— Пожалуйста, госпожа Малфрида, не дёргайтесь так, — вздохнул Укен, откладывая надфиль, — я только занялся вашим носом…

Мольфи зарумянилась. Нос — ответственная деталь. Лично её категорически не устраивала его форма. Благородные дамы не должны быть курносыми. Она очень надеялась, что Укен внесёт в эту часть её внешности некоторые изменения. И ещё, что у него хватит такта не рисовать веснушки…

— Уже зима, — вздохнула Смиона, — а мы всё ещё сидим в этом замке…

— А что не так? — спросила Мольфи, — тут тепло и уютно.

— Это пока. Но Родгар, похоже, не собирается отсюда уходить. Он продолжает собирать армию. Ты знаешь, что у него уже больше пятнадцати тысяч человек?

— Ты что, их всех пересчитала?

— Нет, зачем. Родгар всё организовал. Люди поделены на отряды, ведётся подробный учёт, всё записано в документах. Достаточно было только… хм… и ведь это не одни крестьяне. К нему толпами идут безработные наёмники, даже безземельные рыцари и их слуги. Ему удалось собрать почти тысячный отряд конницы! Представляешь — конницы!!

— Он всегда был хорошим организатором… Укен, ты сможешь изобразить мой нос достаточно хорошо?

— Конечно, госпожа, конечно…

Она старательно подчеркнула слово "достаточно", но у неё всё равно осталось впечатление, что художник намёка не понял. А может даже и не услышал…

— Ты меня слушаешь, Малфрида? — раздражённо поинтересовалась Смиона.

— А? Да, естественно. Ты что-то говорила про конницу.

— Ах, Мольфи, Мольфи… неужели тебя совсем не беспокоит то, с кем мы с тобой связались?

— Ну почему… Хотя они не такие уж и плохие люди. В основном.

— В основном — да, но эти… эти… поклонники этого…

Её лицо исказила гримаса омерзения.

— Ах, эти. Они действительно не самые приятные соседи.

— Не самые приятные!? Малфрида, о чём ты говоришь? Это же поклонники тёмных культов! Ты хоть знаешь, что они делают с человеком?

— Ну-у…

— Они превращают его в животное. Лишают понимания того, что есть добро, и что — зло. В каждом человеке, глубоко внутри, сидят свои драконы. И чтобы оставаться человеком, он должен укрощать их. А они… они выпускают твоих драконов…

— Ты преувеличиваешь, Сми…

— Ничуть, Мольфи, ничуть. Ты просто их не знаешь.

— Я училась в запретных городах, между прочим.

— Ха… Это рафинированные и утончённые следы того, что могут устроить здесь союзнички нашего Родгара. Ему не стоило с ними связываться.

— Они помогли нам…

— И какова цена? Кроме того — Родгар выполнил своё задание. Почему он продолжает собирать войска?

— Не знаю…

Мольфи покачала головой. Укен опустил руку с карандашом и трагически вздохнул.

— Кстати, — спросила Мольфи, поспешно возвращая голову в прежнее положение, — а что стало с той девушкой? Пленницей? Они ещё собирались принести её в жертву.

— Её прячут в замковом подземелье, — сообщила алхимик, — в боковом крыле. Бедняжка так переживает…

— Да уж, ей не позавидуешь… Может мы сможем как-то ей помочь?

— Нет. К ней никого и не пускают, и даже место, где её держат, находится в секрете.

— В секрете? Но зачем? И откуда тогда ты про него узнала?

— Я? Ну я просто… просто мимо проходила…

— В замковом подземелье?

— А что, разве я не могу ходить по замковому подземелью? — возмутилась Смиона.

— Нет, в принципе можешь… но зачем?

— Прогуливалась в тишине… размышляла о том, о сём. Лучше скажи, что ты планируешь делать, если Родгар не передумает. Его армия достаточно велика, чтобы её заметили, но не настолько, чтобы имперские войска с ней не справились. Он бежит напрямую в стену. И ему не пробить этой стены. Мы все погибнем, если он не остановится.

— Родгар умный человек, у него должен быть какой-то план.

— Он связался с плохими советчиками. Роб — фанатик, Лудольф — вообще мерзость… Он должен от них избавиться. Эти двое его до добра не доведут.

— Он не может. На них стоит его армия. Роб вдохновляет крестьян, а у Лудольфа везде свои люди. Без него Родгар будет глух и слеп…

— Тогда нам нужно бежать!

— Куда, Сми?! Куда нам бежать? Кому мы нужны?

— Например, к одному из претендентов на престол…

— Сми. Я преступница. Меня обвиняли в чернокнижии. Как только я попаду к ним в руки, меня бросят в тюрьму!

— Император может помиловать любого преступника. Ординатура может дать отпущение совершённых преступлений — афесис. Ты не обречена.

— А с чего им это делать? Император мне кто — брат, сват, близкий друг?

— Между прочим, с одним из претендентов ты хорошо знакома…

— Что ты мелешь? Откуда? Я выросла в глуши, а потом пять лет провела в заброшенных городах на востоке. Меня не принимали при дворе.

— Ты помнишь Орелия? Ну того малого, который сопровождал вас с Родгаром, когда мы с тобой первый раз встретились?

— Припоминаю… Блондин? С кюленским выговором? Он всё ещё обещал мне столицу как-нибудь показать… А он здесь причём?

— Он и есть принц Дидерик.

— Что?! Он! Не может быть!

Мольфи подскочила на скамейке.

Укен драматично швырнул карандаш на стол и воскликнул.

— Ну сколько можно!

Потом всплеснул руками, скривился, и ухватился за раненый бок.

Девушки бросились к нему.

— Я же говорила, нечего ему работать! — запричитала Смиона, — теперь вот рана открылась…

— Всё в порядке, — смущённо лепетал Укен, — потянул немного, вот и стрельнуло…

— Всё, больше никаких портретов, пока не зарубцуется… тоже мне придумали, не успели швы снять, уже работать. Всё! Теперь постельный режим и никаких исключений. Слышал!?

— Да, госпожа…

Пока Смиона изучала повязку раненого, Мольфи украдкой посмотрела не незаконченный портрет… Проклятье! Он нарисовал веснушки! И нос… этот нос… она же каждое утро видит его в зеркале. Неужели нельзя было немного выпрямить и удлинить? Тоже мне, художник…

Малфрида расхаживала по кабинету взад и вперёд с регулярностью маятника. Взгляд Родгара следовал за ней.

— Поверь, ты совершенно зря волнуешься, я всё держу под контролем.

— Тебе так кажется…

— Нет, это тебе кажется, что мне кажется, — Родгар улыбнулся.

— Не вижу здесь ничего весёлого. Мы с тобой знакомы уже шестой год. Нельзя сказать, что наши отношения всё время были тёплыми и особо дружескими. Но всё ж таки.

Она, наконец, остановилась.

— Я обязана тебя предупредить. Ты ввязался в чрезвычайно серьёзную игру. За проигрыш в которой — убивают. Тебе пока везёт, очень везёт. Но не рассчитывай, что это будет продолжаться вечно. Ты один, а против тебя очень могущественные люди. Ты можешь переиграть одного, другого, третьего… но их много. И рано или поздно ты столкнёшься со слишком умелым противником.

— У меня есть союзники, у меня есть план, и всё развивается самым наилучшим образом.

— Это плохие союзники, Родгар. Посмотри на них. Лудольф — человек тёмный. Во всех смыслах. У него огромные возможности, но я понятия не имею, откуда они взялись, и что за ним стоит. И это тебя должно пугать, Родгар…

— Я держу его в руках, Мольфи.

— Смотри, чтобы он не просочился сквозь пальцы… Роб — не лучше. Он идеалист. Он мечтает уничтожить Империю и построить мир, где все будут вольны жить по-своему, и никто не будет подчинять друг друга. Где нет власти. Нет королей и нет жрецов. Этот мир прекрасен… Увы — в нём есть один изъян. Помнишь старую притчу о том, как отец дал своим братьям сломать веник? Они не смогли, тогда он развязал его и сломал прутики по одному? Империя — та самая верёвка. И Роб хочет её развязать. И что он получит в итоге? Все будут жить хорошо. Пока не придут соседи. Как сказал один мудрец — блаженны слабые, их так легко обижать…