Глава 10 

Забытые лики

Несун ворошил концом хупака пепел, оставшийся от троллей, и ворчал:

– Несун, сделай то. Несун, сделай это. Несун, принеси. Несун, оставайся здесь. Несун, от тебя пахнет, когда ты промокаешь. Несун, следи за огнем. Несун, Несун… – Он топнул ногой по мозаичному полу. – А мое имя – Илбрет!

Красные глазки кобольда пылали в сумраке пещеры, как два раскаленных уголька. Он перевел взгляд на ближнюю колонну, которую украшали изображения жрецов и храмовых воинов.

– И раз уж на Илбрета никто не смотрит, почему бы Илбрету не позаботиться хоть немножко о себе.

Кобольд смело подошел к колонне, оглянулся на ниши, чтобы удостовериться, что Мэлдред и Дамон пока не возвращаются, и полез наверх. Добравшись до первого жреца, он запустил острые коготки в деревянные глазницы и вырвал оттуда кусочки оникса. Внимательно осмотрев добычу, Несун улыбнулся – камни были большими и гладко отполированными. Поднявшись немного выше, он обнаружил жемчужины, служившие зрачками другому мрачному лицу. Они тоже были довольно крупными. Кобольд прополз вокруг колонны и на другой стороне обнаружил еще несколько шариков золота и меди, которые просто сами просились в руки.

Только две колонны из шести были украшены драгоценностями и обе стояли ближе всего к алтарю. Несун предположил, что остальные колонны кто-то обобрал до него и по какой-то причине был вынужден покинуть пещеру, не добравшись до остальных сокровищ, или… но другой причины, почему на двух последних колоннах остались украшения, он придумать не мог. Только в четыре пары глаз были вставлены драгоценные камни, в остальные – драгоценные металлы. Кобольд подозревал, что, скорее всего, камни и металлы добыты гномами прямо в этой самой горе. Отполированные шарики приятно побрякивали в его кармане, и Несун принялся развлекаться тем, что совал руку внутрь и пытался определить, из чего сделан очередной шарик – из золота, серебра или бронзы, а потом вытаскивал его, чтобы подтвердить или опровергнуть свою догадку. Но играл он так недолго – как и все остальное, кобольду это занятие быстро наскучило.

Так пролетело около часа. В пещере становилось все темнее, и барабанная дробь дождя по камням снаружи стала казаться Несуну чуть ли не угрожающей. Он чувствовал себя как перепуганный кролик, забившийся в глубокую, темную нору, и вообразил, что капли дождя – это шаги троллей, пастухов из Облачного Холма или гномов из Долины Хаоса, которые пришли, чтобы отнять у него драгоценные глаза, украденные с деревянных лиц.

– Не люблю, когда так темно, – пробормотал кобольд себе под нос. Несмотря на свое необыкновенно острое зрение, позволявшее видеть в любой темноте, Несун терпеть не мог ночь. Ему казалось, что, когда солнце садится, в любых вещах пробуждается новая, жуткая сущность. – Надо развести огонь, – решил кобольд. – Я разведу костер, и сразу станет тепло и уютно. А еще он осветит эту ужасную пещеру, – Он поежился и подумал, что, даже несмотря на непривычно жаркое лето, высоко в горах все равно холодно. – Тепло, уютно и светло… – повторил Несун.

Он обошел пещеру в поисках чего-нибудь, что могло бы гореть, – от троллей уже почти ничего не осталось.

Но алтарь был сделан из черного, наверняка драгоценного, камня, который был гладко отполирован и навряд ли мог загореться. Кроме того, на ощупь камень казался слишком холодным, и это кобольду не нравилось – представлялось каким-то неестественным. Его хупак был деревянным, но Несун не имел никакого желания сжигать его. Оружие ему досталось от кендера, с которым кобольд некогда был дружен. Правда, он сам и убил этого кендера, когда однажды они не смогли поделить украденные сокровища. Подумав еще немного, Несун решил поджечь одну из колонн, ту, на которой были вырезаны гномские женщины-воины. По его мнению, эта колонна была не такая красивая, как остальные, лица на ней не были украшены драгоценностями, а вот гореть она может очень даже хорошо.

Усевшись перед колонной, он присмотрелся к фигурам уродливых ведьм, которые, должно быть, имели больше мускулов, чем мозгов, если так легко удерживали друг друга на плечах. Кобольд еще раз бросил взгляд в сторону ниш, а затем начал выпевать магическую мелодию, первое заклинание, которому научил его Мэлдред, и самое любимое. Прислушиваясь к себе, он искал внутри крошечную искорку, которая и составляла сущность магии. Мэлдред говорил, что он нашел Несуна, почувствовав эту искру, – они тогда встретились в дикой, пустынной местности, где на много миль вокруг больше никого не было. Отыскав искорку, он запел громче, выдав замысловатую руладу, которая не была частью заклинания, кобольд добавил ее просто для красоты. Он ощутил прилив магической энергии, зародившийся в его груди и хлынувший к рукам, в пальцы, а из них – в лицо деревянной фигуры.

– Дай-ка мне немного света, – сказал Несун женщине. Через мгновение резная фигура занялась огнем. Сначала это было слабое тление – огонь не мог справиться со старой плотной древесиной. Но кобольд был упорен. Он начал раздувать пламя, как делал всегда, когда разжигал походные костры, и вскоре огонь разгорелся. Удовлетворенный, Несун немного отошел от полыхающей колонны и сел, наслаждаясь светом и теплом.

«Подумаешь, всего одна колонна, – подумал он, глядя на весело потрескивающее пламя. – Остается еще пять, чтобы отдавать должное ушедшему гномскому Богу. Как там Дамон его назвал? Роке? Нет, Рорк?»

Кобольд поднялся и начал вышагивать вокруг колонны, протягивая к огню руки и запрокидывая лицо, чтобы поймать побольше живительного тепла. То и дело его взгляд падал на дальнюю стену, по которой плясали неверные блики пламени, освещая вырезанные в камне лица. Сполохи словно оживляли их, и казалось, что каменные гномы смеются. Несуну это показалось очень веселым, и он присоединился к смеющимся лицам. Давясь от смеха, кобольд пустился в пляс, изображая, будто возносит молитвы гномскому Богу. Он вообще любил танцевать, но никогда не делал этого, если рядом был Мэлдред. Танец был слишком легкомысленным занятием, а при своем большом друге и наставнике кобольду хотелось казаться серьезным и благоразумным. Но сейчас Мэлдред не мог его видеть, и Несун танцевал все быстрее и быстрее, пока не начало жечь в груди от усталости и нехватки воздуха.