Я достал из-за пазухи свой замечательный телефончик и позвонил в Москву.

Откликнулась маман.

— Ну, привет, — сказал я, еще до конца не веря в то, что невидимая нить протянулась отсюда, из катящей по американскому проселку «беретты», с родимой квартиркой в далекой вечерней Москве и мой голос, в мгновение преодолев океанские и земные просторы, коснулся знакомых стен, дверей, мебели, корешков книг…

— Ты из Берлина? — утвердительно вопросила маман.

— Из штата Пенсильвания, — доложил я. — Из своей личной машины и по своему персональному телефону, представь… Номер пока, правда, дать тебе не могу… По ряду объективных причин.

— О Господи… — устало вздохнула она. — С тобой не соскучишься.

— Ошибаешься, — возразил я. — Была бы ты тут, рядом, соскучилась бы моментально. Вокруг меня обстановочка как раз довольно унылая. Имея в виду пейзаж. Еду вот сквозь нивы печальные, снегом покрытые… Ну и соответственно всякое былое перед глазами, думы… Сентиментальные воспоминания о дорогих лицах… Все, как в известном романсе, одним словом.

— Тебя тоже здесь помнят, — сообщила маман. — Прими поздравления: возбуждено уголовное дело по поводу твоего дезертирства.

— Так давно пора, — заметил я хладнокровно.

— Давно и возбуждено, — сказала маман. — Но сейчас оно передано в Москву, ко мне приходил следователь из военной прокуратуры…

— Привет ему от меня, — сказал я. — И передай, что дело тухлое и пора его закрывать. Ибо обвиняемый переходит, подлец, в буржуинское гражданство. Так что, спасибо тебе, мама, ты меня родила на свет в подходящем для этого месте, где выдавалась своеобразная страховка на будущее. Не хочешь, кстати, пройти мимо того самого роддома в Вашингтоне? В моей компании, а? Встретиться с прошлым? Забавно ведь…

— Ты чего, смеешься?

— Почему? Пришлю тебе вызов. Приедешь?

— Но тогда и отцу…

— Вы еще не разбежались?.. Или медовый месяц продолжается?

— Какой же ты циник…

— Ай-яй-яй! — подтвердил я. — Извините меня, божий одуванчик, цветок невинный райских кущ… Паспорта-то у вас на руках?

— Да…

— Тогда целую, ждите приглашение.

Я припарковал машину у большого кирпичного особняка, стоявшего на пригорке, обнесенном низкой железной оградой. За особняком расстилалось голое заснеженное поле.

Сверился со схемой. Так и есть. Именно в этом здании должен находиться некто Курт Рассел.

Входную дверь мне открыл худенький, невысокого роста старичок в очках.

— Вы — Генри? — спросил он, глядя на меня с явным подозрением.

— Райт, — уточнил я.

— Проходите.

Мы оказались в просторной гостиной, где пылал камин. У камина лежала, настороженно глядя на меня, большая черная овчарка.

— Ну ладно, познакомься с гостем, — произнес старичок, усаживаясь в кресло-качалку с резными подлокотниками, и пес, резво поднявшись, двинулся ко мне, обнюхал равнодушно мои брюки, вновь затем вернувшись на место.

— Меня зовут Курт, — проронил старичок, мерно покачиваясь в кресле. — Мне передали, что вы должны пройти обучение по программе А-3. Это очень простая, начальная программа. — Он, поджав губы, неодобрительно всмотрелся в мое лицо. Сказал не без ехидцы : — Значит, Генри.

— Генри Райт, к вашим услугам, — подтвердил я.

— С языком, вероятно, у вас все в порядке, — продолжил Курт, — но будьте тем не менее критичны к себе: вы — узнаваемый иностранец. Славянского, замечу, происхождения.

— Почему? — удивился я.

— Менталитет, отраженный в ваших глазах, весь облик, в который еще не въелась эта чертова Америка… Вы еще чужачок. Свеженький и явный. Как чернильная клякса на акварели. Эльза ! — внезапно крикнул он.

В гостиную вошла седовласая старушка с розовым кукольным личиком и ярко-голубыми детскими глазами.

— Эльза, будь добра, определи национальность этого молодого человека, — тоном въедливого экзаменатора произнес старичок.

— Он русский, — едва взглянув на меня, ответила старушка.

— Да? А зовут его между тем Генри, так что познакомьтесь…

— Я, кстати, говорю по-русски… — Она пожала мне руку, тепло улыбнувшись.

Я не нашел ничего лучшего, нежели чихнуть в ответ.

— C легким паром! — отозвалась Эльза, имея в виду, вероятно, «будьте здоровы».

Собака, зарычав на мой чих, приподнялась с места.

— Тихо, Кнайт, тихо… — успокоила пса старуха. — Вам нравится наша дворчанка? — обратилась она ко мне.

— Овчарка, — позволил я себе уточнение. — Или вы имеете в виду дворняжку? А может, помесь?

— Овчарка? — призадумалась Эльза. — Но овчарка… она такая порода… мышистого цвета… Нет?

— Какого цвета? — иронично прищурился я.

Старушка застеснялась.

— Ну… такой цвет… — со смущенной хитрецой молвила она. — Ну… Ну, у вас ведь тоже есть эти… — Лукаво заглянула мне в глаза. — Ну, маусы! Которые с хвостом…

— Эльза, принеси нам чай, — прервал нашу беседу Курт.

— Сейчас. — Она сокрушенно взмахнула руками. — Нет, я, кажется, уже стала забывать русский…

Дождавшись ее ухода, Курт продолжил:

— В принципе ваша национальность меня не волнует. Если вы — Генри, так тому и быть. Мне платят за ваше обучение, и единственное, что я от вас потребую, — прилежания. Вы умеете стрелять, молодой человек?

— Из пистолета, из «калашникова»… — пожал я плечами.

— По какой системе?

— То есть? — не понял я. — Стреляю, и все. Крюк веду плавно, не дергаю…

Старичок, поежившись, взглянул на меня, как на придурка. Выдержав паузу, спросил:

— И где же вас учили… так сказать… стрелять? Случайно, не в каких-нибудь конвойных частях эмгебе?

Вот старый хрен! И надо же так походя угодить в точку!

— Я чувствую, — проговорил я вдумчиво, — что моя система называется «дупель-пусто». И мне необходимо для общего развития ознакомиться с вашей.

Старичок Курт был очень непростой штучкой. Порой у меня создавалось впечатление, что он в своем боевом наверняка прошлом потрудился на все разведки и контрразведки мира. Судя по крайней мере по кратким и емким его замечаниям о методах работы не только ЦРУ, КГБ, английских МИ-6 и МИ-5, но и абвера, гестапо, а также румынской сигуранцы и французской сюрте-женераль.

Курт обучал меня некоторым шпионским наукам, должным, по мнению, видимо, Олега, пригодиться мне в дальнейшем: проведению слежки и отрыве от нее; мероприятиям самопроверки; психологии; языку непроизвольных жестов; выходу на связные тайники и грамотному отходу от них; приемам адаптации в различных социальных сферах…

Данные занятия, рассчитанные на год, носили характер теоретический, а что же касается прикладных уроков, то они в основном посвящались владению разнотипными взрывчатыми веществами, замешать кои, оказывается, было можно даже из стирального порошка, а также огнестрельным оружием, на котором Курт был просто-таки свихнут, имея в своем доме целый арсенал различных винтовок, автоматов и револьверов.

В подземелье особняка располагался любовно оборудованный тир, но, кроме того, мы выезжали и на полевые стрельбы на глухое ранчо, принадлежавшее моему учителю.

Только после общения с Куртом я понял, что подобрать себе личное оружие — задача аналогичная обретению верной, любящей жены или же преданной любовницы.

В первый же день нашего знакомства мы спустились в подвал, и Курт, открыв сейф с оружием, некоторое время раздумывал, прежде чем достать оттуда кейс из черной пластмассы.

Затем, положив кейс на стойку, раскрыл его, пробормотав:

— По-моему, как раз для тебя… И весу твоему соответствует, и складу характера, думаю…

В углублении кейса на красном бархате лежал массивный хромированный пистолет странной конструкции с непонятной по своему назначению втулкой у основания ствола.

— Сорок пятый калибр, «магнум» «Wildey» с газовым регулятором, — пояснил Курт. — Очень серьезная машинка. Со сменными стволами от пяти до десяти дюймов длиной в зависимости от поставленной задачи. С планкой для установки оптики. Это бульдозер… Вернее, танк.