Трой продолжал раскрывать жестокую правду.

— Мужчины очень быстро улавливают охлаждение. Логан хоть и очень занят, но, возвращаясь к тебе по вечерам, он ожидает встретить нежность и ласку, поэтому сразу поймет, что сердце твое больше не принадлежит ему. Тебе придется отвергать его обвинения, лгать, таиться, как преступнице. И может случиться, что он приставит кого–нибудь из слуг следить за тобой. Логан может пожаловаться Тони, который сразу сообразит, в чем дело. И когда обнаружится истина, как ты будешь себя чувствовать? Как сможешь смотреть в глаза Логану? Нет, дорогая Хевен, тайные встречи не принесут нам радости. Тяжело будет встречаться украдкой, пользуясь отсутствием Логана, или дожидаться, когда ты сможешь вырваться на часок. В итоге наша прекрасная, светлая любовь превратится в нечто низменное, неприятное, отталкивающее. А знаешь, чем все закончится? Ты станешь раздражаться и во всем винить меня. — Трой погладил меня по щеке, я закрыла глаза.

— Почему ты говоришь с такой уверенностью?

— Мне хотелось бы ошибиться, поверь мне. Но ты и сама понимаешь, что я говорил только правду. И ты знаешь, как мне тяжело будет расстаться с тобой.

— Знаю, и очень хорошо, потому что и для меня это невыносимо трудно.

В темноте мы молча смотрели друг на друга, лунный свет отражался в наших глазах. Мы были как две звезды, мигающие друг другу в ночном небе, такие яркие и полные желания слиться воедино, но разделенные неизмеримо великим расстоянием.

— Возвращайся домой, Хевен, — печально прошептал Трой. Я коснулась пальцами его губ, желая остановить его.

— Не сейчас, — ответила я. — Если мы похитили эту ночь, то давай проведем ее вместе до конца. Я хочу остаться с тобой до рассвета. Потом я потихоньку уйду и больше не вернусь.

Он ничего не ответил, только поцеловал меня в шею и снова привлек к себе. Потом мы уснули, держа друг друга в объятиях.

Я проснулась на рассвете, как и хотела. Лежа лицом к окну, смотрела, как отступала ночь, давая дорогу новому дню. Мне казалось, что ночи не будет конца, но неотвратимо пришло утро. И так же неминуемо сбылось бы все, о чем говорил Трой. Нельзя остановить время. Наша любовь была слишком хрупкой и нежной, чтобы противостоять неудержимому потоку минут, дней, месяцев и лет, которые должны были разлучить нас.

Сердце мое будто окаменело. Я осторожно высвободилась из объятий крепко спящего Троя. В эту минуту он был похож на маленького мальчика, которому снятся каникулы, а может быть, ему виделась новая игрушка, которую он еще создаст. Или это будет целый игрушечный мир, в котором ничто не сможет помешать двум людям, подобным нам, любить друг друга.

Выскользнув из постели, я надела ночную рубашку и пеньюар. Сунув ноги в шлепанцы, я пошла в кухню за спичками. Когда я вновь посмотрела на Троя, он все еще спал: губы его были сжаты, глаза плотно закрыты. Я хотела поцеловать его, но побоялась разбудить. Для нас обоих будет лучше, если я уйду потихоньку, не попрощавшись. Может быть, Трой, пробудившись, решит, что ему все приснилось. Возможно, и я, оказавшись снова в своей кровати, буду считать случившееся только сном. А в самом деле, не приснилось ли нам все это?

Я закрыла за собой дверь и, спустившись по лестнице, отправилась в обратный путь. Все было тихо вокруг. Голоса больше не беспокоили меня (их заставила умолкнуть наша любовь), лица на стенах тоже не возникали. Я быстро шла сквозь темноту. Наконец, поднявшись по лестнице, я оказалась в кухне. Было слишком рано: все еще спали.

В раздумье я задержалась в коридоре. Утреннее солнце все настойчивее теснило предрассветную дымку и прохладу. Я направилась в свою спальню, но войти не успела: ужасный крик эхом прокатился по коридору. Я обернулась: из комнаты Джиллиан вылетела Марта Гудман, прижимая руки к лицу.

— Хевен! — закричала Марта. — Пойдем скорее, скорее.

Я бросилась за ней. Из своей комнаты вышел Тони в голубом шелковом халате. Он вопросительно посмотрел на меня, я недоуменно развела руками. Мы вместе вошли за Мартой к Джиллиан, и нам сразу стала ясна причина ее истерических криков.

Перед пустой рамой от зеркала в мягком кресле, обитом бархатом, безжизненно поникла Джиллиан, руки ее висели как плети. На ней был черный костюм из шерстяного крепа, отороченный мехом норки. Из–под жакета выглядывала черная шифоновая блузка. Я помнила бабушку в этом наряде. Она смотрелась великолепно, просто неотразимо, словно сверкающий брильянт на черном бархате. В комнате стоял стойкий запах жасмина — любимых духов Джиллиан. Ее волосы были заколоты перламутровыми гребнями, лицо снова покрывал слой грима. Она накладывала его, глядя в пустую раму от зеркала, но видела там свое юное и прекрасное лицо. Раньше, в молодости, Джиллиан подолгу сидела у зеркала, нанося грим. Эта процедура приобрела для нее значение особого ритуала, имевшего целью подчеркнуть свою красоту.

Но на этот раз она готовилась к своему последнему балу. При виде этого зрелища я тихо вскрикнула и схватила Тони за руку. Молча взирали мы на безжизненное тело Джиллиан. На полу чуть поодаль валялся пустой пузырек от успокоительных таблеток.

Марта Гудман истерично рыдала. Я подошла, чтобы утешить ее.

— Что здесь произошло? — спросил Тони, словно в реальности произошедшего его мог убедить только ответ, произнесенный кем–то другим. Он подошел к Джиллиан, опустился рядом на колени и, взяв за руку, заглянул в ее неподвижное лицо. Застывшая под слоем грима улыбка на ее губах выглядела сейчас особенно странно. Тони обернулся к нам с Мартой. — Так что же случилось?

— Ах, мистер Таттертон, я считала, что она не понимает, что за таблетки я ей даю. Чтобы она их принимала, я всегда говорила, будто это витамины.

— Ну а что дальше? — настаивал Тони.

Марта беспомощно посмотрела на меня, взгляд ее говорил: «Почему он не понимает?» Она снова обернулась к Тони.

— Скорее всего, ей было известно назначение таблеток. Наверное, она пробралась ночью в мою комнату и взяла полный пузырек. Вернувшись в комнату, Джиллиан надела этот костюм, накрасилась и приняла все таблетки. Я не слышала ее шагов и не догадывалась, что произошло. Я встала посмотреть, как она, и только тогда увидела ее. Но было уже поздно, слишком поздно. — Марта закончила свой рассказ и снова залилась слезами.

— Ты ни в чем не виновата, Марта, — пыталась я утешить и ободрить ее. — Здесь нет твоей вины.

— Моя дорогая, — с нежностью проговорил Тони, стирая грим с лица Джиллиан. — Теперь ты сможешь по–настоящему отдохнуть. Призраки уже не смогут преследовать тебя.

Он упал на колени и прижал ее руку к своему лицу. Тело его сотрясали беззвучные рыдания. Марта перестала плакать, и мы с удивлением смотрели на Тони. Я и не подозревала, что он способен на такие бурные проявления чувств. Мне всегда казалось, что с болезнью Джиллиан любовь мужа к ней иссякла. Но теперь я видела, что он переживал ее смерть так сильно, будто она умерла совершенно здоровой и любовь их была в самом расцвете. Мне вдруг пришло в голову, что для Тони Джиллиан всегда оставалась прежней красавицей и он отказывался примириться с ее болезнью. Видимо, по этой причине он не соглашался поместить ее в специальную клинику в тайной надежде, что, может быть, каким–то чудом любимая им женщина вернется к нему.

— Не могу поверить, что она умерла, — твердил Тони. — Не верю.

Он смотрел на нее такими же влюбленными глазами, какие были у него, когда я впервые появилась в Фарти. Эти люди запомнились мне веселыми, жизнерадостными, полными энергии. Джиллиан поражала редкой красотой, а Тони отличался необыкновенной элегантностью и благородством манер. Они казались парой, пришедшей из сказки, где молодой муж и его красавица–принцесса жили в замке, который сам являлся воплощением мечты.

— Джиллиан, моя Джиллиан, — стонал Тони. Он повернулся ко мне с полными слез глазами, в которых читалась мольба: «Скажи же, что это неправда».

— Ах, Тони, — вздохнула я, — может быть, ей этого и хотелось больше всего, может, жизнь стала для нее невыносима. Во всяком случае, перед тем как навсегда уснуть, Джиллиан видела себя такой, какой всегда желала оставаться: юной и прекрасной. И я уверена, что она была счастлива в этот миг.