— О, если вам так уж надо это знать… я постдок, меня зовут Сири, я дочь доктор — доктора профессора-архивиста, Его Совершенства Имада, декана исторического факультета, и заслуженной доктора-профессора факультета горячих сверхъюпитерианских лун в отставке, Ее Женственности Лейлы. — Она улыбнулась застенчивой улыбкой. — И меня послали к вам, чтобы я изучила вас с возможным тщанием и доложила о результатах своим наставникам. Они приняли во внимание все мои заслуги и почет, которых я уже удостоена как ученый. Они посоветовали относиться к вам как персонажу одной из глав моей первой диссертации. О героях на службе Стражи Времен.

— Вашей первой диссертации… — она родилась в семье профессора и декана, но прозвучало это так, будто она сказала «шейх и баронесса». — А у меня вообще есть выбор?

— О, вы можете отказаться. — Ее передернуло, и она поглубже закуталась в шаль. — Но я не могу.

— А почему? Что случится, если вы откажетесь?

Ее затрясло.

— Я завалю свою докторскую работу. Это будет просто позором! Мои родители… — на миг он увидел в светлых глазах, как броня ее оптимизма дала трещину, — будут ославлены. Моя профессиональная пригодность будет поставлена под сомнение.

А стоит ли ошибка в выборе жизненного пути почетного самоубийства? Пирс затряс головой, глядя на нее.

— Но я всего только интерн!

Он потянулся к пульту управления кроватью и нажал нужную кнопку, чтобы поднять подушки выше и подпереть спину. Беседа становилась неконтролируемой, ее течение вынесло его в глубокие воды, и лежа так, он чувствовал себя утопающим.

— За пределами этого мира я — никто!

— Откуда вы знаете, о мой господин? Как знать, быть может, вам уготована великая слава. — Она снова поправила шаль и улыбнулась — инженю, строящая из себя загадочную даму.

— Но у меня… — Он отнял палец от кнопки, когда оказался с ней на одной высоте, посмотрел ей прямо в глаза и тут же быстро перевел разговор на другое. — Ваши люди встречали меня прежде?

Тяжелее всего, как он вскоре обнаружил, было не глядеть на ее груди. Она была и вправду прекрасна собой, но ее высокое происхождение не давало ему права слишком увлекаться такими мыслями, так что для нее угроз тут было меньше, чем для гремучей змеи.

— Нет, — она улыбнулась чуть шире. — Таинственный молодой человек, красивый, как бог, и отважный, как герой из Времени. Они разве что сообщили нам о причинах вашего прибытия…

Впервые за много месяцев Пирс перескочил на свой родной язык.

— Черт! — Он посмотрел в окно, потом снова на Сири. — Такое впечатление, что всем только того и нужно, что изучать меня, — признался он. — Не знаю, почему. Я и правда… — Он скрестил руки на груди и покосился на нее. — Ну ладно. Изучайте меня. Я в вашем распоряжении. — По крайней мере, ощущения должны быть приятней, чем на перекрестном допросе у Кафки.

— О, я вам так благодарна, мой господин! — Жестом собственницы она положила руку на его одеяло. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы получили удовольствие.

— Что, правда? — В тоне, каким она это сказала, было что-то заставившее его оглянуться в мыслях назад, будто он ответил на вопрос, которого теперь не мог припомнить. Пирс с куда большей охотой согласился бы стать подопытным кроликом, чем отдать свою голову тем, кто жаждал увидеть ее на колу. Больше того, Сири ведь, мягко говоря, и так была усладой для очей. Но с другой стороны… Так, туда вход запрещен, напомнил он себе. — Когда начинаем?

— Прямо сейчас, я думаю, — сказала она, скользя рукой по его простыням.

— Эй… эй! Я… Ох-х. — Пирс не без тревоги осознал, что ее шаловливая ручка уже добилась своего. — М-м, я не хочу показаться неблагодарным, но нельзя ли … не могли бы мы… не могли бы вы отключить камеры?

— Я много читала о вашей культуре, — она устроилась рядом с ним на постели под шорох шелковых одежд. — В каком-то смысле обычаи показались мне знакомыми. Разве у них не было принято записывать все, что с ними происходило? Разве не было принято у них судачить о людях, которые, так сказать, женились или вышли замуж за свою работу? Ну так вот, именно это мы и делаем.

— Эй, но этоже просто метафора! — Он отвел было ее руку, но не слишком решительным движением.

— Тсс, — на этот раз по его телу прошла сладкая дрожь. — Вы — предмет моей диссертации! Я намерена получить о вас всю мыслимую информацию, и это будет работой всей моей жизни! Как же я счастлива! Просто расслабьтесь, о господин, и получите удовольствие. Все будет чудесно. Не беспокойтесь, я изучала обычаи вашей цивилизации, и они оказались не слишком чужды нашим. Завтра мы можем обсудить приготовления к свадьбе, но сначала вы должны будете встретиться с моим папенькой.

Сопротивление оказалось бессмысленным. Без малого двадцать субъективных лет промелькнули в мгновение ока, и половину из них Пирс прожил рядом со своей новоявленной женушкой. Сири, как и обещала, нанизала свою жизнь на его собственную извилистую времялинию: сперва как его обожаемая жена, затем, сперва к его изумлению, а затем к растущей гордости, как мать трех его детей и доктор-профессор в своем полном праве. Ее диссертация стала ее жизнью. Едва заглянув, как ему казалось, за край времени, он тут же получил права подданного Гегемонии и соответствующий статус в обществе, и жизнь консорта при ослепительно прекрасной дворянке уже представлялась ему вполне естественной — чего еще он мог ожидать? Сири не возражала против молниеносных отлучек Пирса из их семейного гнездышка (любезно предоставленного отцом-деканом), тем более что занимали они обычно пару секунд субъективного времени. Она не протестовала, когда он возвращался молчаливым, чернее ночи, и надолго уходил в себя, хотя такие дни все учащались. В то же время она умела быть требовательной к дополнительным данным для работы всей своей жизни, и ей даже удавалось вытянуть истину из его беспорядочно зашнурованных неисторических воспоминаний. Он мог отсутствовать час, а вернуться постаревшим на год, однако медицинские услуги, предоставляемые Стазисом, распространялись также и на Просветленных. Оставалось еще довольно времени. Много десятилетий и веков.

Пирсу же вторая половина его тренировочного курса показалась куда легче первой, ведь теперь у него была семья, куда он мог вернуться. Империя Стазиса простиралась на многие триллионы лет, но была на удивление малолюдной. Основное правило его работы состояло в том, что к его услугам прибегали только в интересные времена, бурлящие неожиданностями самого разного толка. От пика нефти до испанки, от Карфагена до Холодной войны. Эти три тысячи лет — сущая юдоль скорбей, нищенский худосочный кошмар в сравнении с десятитысячелетней Гегемонией изысканных манер, сыто дремлющей в своем довольстве. Его однокурсники предпочитали гедонистические услады Империй наслаждений, но у Пирса было свое мнение на их счет, и он мог только поздравить себя с открытием более достойного источника удовлетворения.

Впервые возвратившись к тренировкам после полного выздоровления, Пирс был очень удивлен, когда его вызвали в палату Суперинтендант-схолиаста Мэнсона[5].

— За время выздоровления у вас появились личные связи, — сказал Мэнсон, подняв на него взгляд водянистых глаз. — Это нежелательно, поскольку отвлекает студентов от обучения. Тем не менее Оперативники уже отмечали, что в пределах тысячелетия от вашего, гм-м, домашнего очага нет ни одного постоянного Резидента. Это открытое общество, но не настолько, как нам бы хотелось, так что вам будут даны соответствующие инструкции, которые подготовят вас к фиксации и дальнейшей работе в этом времени. Думаю, излишне уточнять, что это будет лишь побочной вашей специальностью.

У Пирса подкосились ноги.

Не без труда овладев собой, он спросил:

— Кому я должен буду посылать свои отчеты, мастер-наставник?