– Хватит пяти минут, – ответил Веерховен. – Ты все слышал, М'Танна? Ты согласен?

– Да, сэр! Да! – Южноафриканец широко улыбнулся.

Веерховен посмотрел на таймер: с того момента, как Жилов и его друг спустились в КЦ, прошло двадцать восемь минут.

– Открой ему люк, – попросил Жилов. – Мы…

И осекся, заметив, что глаза М'Танны стали круглыми, как у филина.

Быстро обернувшись, Жилов увидел, что бетон дальней стены КЦ вспучивается, словно распираемый изнутри.

Веерховен увидел происходящее чуть позже Жилова. Бросив взгляд вправо, Рихард обнаружил, что Таррарафе, уже поднявшийся на несколько ступенек, одной рукой вцепился в опорный столб, а второй направил автомат на трясущийся и оползающий, как сырое тесто, бетон. Черное лицо масаи, с расширенными зрачками и оскаленным ртом, напоминало ожившую маску из лакированного черного дерева.

Стена задрожала студнем, посередине вздулся пузырь и лопнул с оглушительным звуком. У Веерховена заложило уши. Боковым зрением Рихард видел присевшего масаи.

«Как бы он нас не перестрелял!» – мелькнула мысль.

Края образовавшегося отверстия расширялись судорожными рывками. Как будто невидимая рука обминала превратившийся в тесто бетон.

Веерховен медленно выдвинул ящик стола, просунул руку в щель…

Жилов ощутил болезненный укол в груди, но привычным уже усилием изгнал и боль, и эмоции. Он должен мыслить хладнокровно. Бежать бессмысленно. Стрелять?

Его автомат лежал на столе. Достаточно протянуть руку. Но если это Анк, то пользы от автомата, вероятно, будет немного. А это наверняка он. Как наивно было бы думать, что удастся так просто обвести вокруг пальца бога.

«Спокойней, Данила! – приказал себе Жилов. – Ты не должен позволить себя убить!»

Дыра в стене достигла полуметра в поперечнике. За ней была плотная бархатная темнота. К резкому запаху озона прибавился щекочущий ноздри запах пыли. Слух Жилова уловил очень тихий и очень высокий звук, похожий на писк москита.

…Веерховен потер рукой челюсть: у него заныли зубы. Экран монитора выдавал безумные цветные полосы, словно компьютер сошел с ума…

Края отверстия начали загибаться наружу, будто тающий воск под напором воздушной струи. А между краями висела тьма. Абсолютно черная, плотная, как ткань, полностью поглощающая любой свет.

…М'Танна хотел бы бежать, но не мог. Ноги не слушались. Он слышал частый звонкий цокот, но не мог сообразить, что стучат его собственные зубы. Струйка слюны стекла по подбородку М'Танны, капнула на колено.

«Пожалуйста! – молился он. – Пожалуйста! Я такой молодой! Я так хочу жить! Не нужно убивать меня! Пожалуйста!..»

Завеса тьмы разошлась от центра лепестками, как диафрагма фотоаппарата. Стройная фигура античного бога возникла в неровном овале.

Бог улыбался.

Автомат выпал из руки Таррарафе, лязгнул о ступеньку и повис, зацепившись ремнем.

Рука Веерховена вынырнула из ящика стола. Отработанным движением он навел парабеллум на точку между смеющимися глазами и нажал на спуск. Раздался сухой щелчок. Осечка.

Обхватив пистолетную рукоять для твердости второй рукой, краем сознания удивляясь наглому бесстрашию желтого красавца, Рихард еще раз плавно надавил на спуск. И снова – сухой стук бойка.

– Он не выстрелит, – мягко произнес Анк, глядя в глаза лейтенанта.

Золотокожий бог сделал шаг к Веерховену, но на пути его вдруг оказался Жилов.

– Носорог! – простонал Таррарафе.

Жилов добродушно улыбнулся. Его светлые глаза спокойно встретились с золотистыми глазами сына Древней.

– Почему? – спросил он с любопытством. – Почему не выстрелит?

– Я изменил суть пороха, – бархатным голосом сообщил Анк.

Сын Древней разглядывал морщинистое, похожее на печеный картофель лицо Жилова с таким интересом, будто видел впервые. Они были почти одного роста: юный золотокожий бог и Данила Жилов.

– Не люблю, когда стреляют, – сказал сын Древней. – На моем острове больше не будут стрелять. Пока…

Жилов прекрасно уловил двусмысленность сказанного.

«Следи за дыханием!» – приказал он сам себе.

Этому приему научил его когда-то полковник Саянов. А угадывать недосказанное Жилова научила жизнь.

Пока – только на острове.

Вот что имел в виду Анк.

Сын Древней получал огромное удовольствие, наблюдая за Данилой. Он видел, как Жилов искусно управляет своим настроением и пытается протянуть нить своего сознания за мыслью Того-Кто-Пришел. Поистине, чем больше он узнает Детей Дыма, тем больше находит в них занимательного. И нелепое желание Госпожи уничтожить их всех показалось Тому-Кто-Пришел неинтересным. Воистину мир потеряет, полностью лишившись этих любопытных существ. А их дар творить отражения Истины… Разве это не забавно? Проблема только в том, что Детей Дыма слишком много. Но это поправимо.

«Какой красавчик», – подумал Жилов не без восхищения.

Данила не знал никого красивее, чем Анк. И никого – опаснее.

Анк поднес к губам свирель. И подумал о том, что в будущем ему будет не хватать и этого прикосновения теплого бамбука и ощущения переливающейся силы. Перестав быть необходимой, его чудесная свирель потеряет половину прелести. Конечно, он и тогда не расстанется с ней, но то будет совсем другая песнь.

Стальная плита со скрежетом поползла в сторону.

Примерно через три секунды после начала ее движения раздался глухой удар. Это лопнула, не выдержав напряжения, цепь запорного механизма. А крышка люка продолжала двигаться, пока полностью не ушла в паз.

Веерховен, как завороженный, глядел на открывающийся люк. В правой руке у него был бесполезный пистолет, а левая судорожно сжималась и разжималась.

«Он отомстит!» – думал Рихард.

Веерховен не осознавал всей чудовищной разницы между собой и сыном Древней.

М'Танна не мог оторвать глаз от прекрасного лица бога. Он полюбил его. Полюбил мгновенно и со всей неистовостью юности. Он недостоин пыли на этих прекрасных стопах!

«Возьми мою жизнь, если хочешь! – мысленно взывал он. – Что мне жизнь, если ты меня отвергнешь!»

Но в глубине души М'Танна верил: он отвергнут не будет.

Таррарафе, пожалуй, даже не услышал, как над ним открылся люк. Он был в ступоре. Зло явилось. И он, охотник масаи, сын настоящего колдуна, беспомощен. С ду?хами в облике женщин он еще рискнул бы бороться. Их можно обмануть, заманить в ловушку, убить… Этот же – больше любой ловушки, какую может вообразить Таррарафе. И хитрее любой его хитрости.

Масаи чувствовал себя мышью, посаженной в стеклянную банку. Злой дух может бросить ему зернышко и ненадолго продлить коротенькую жизнь. А может и самого Таррарафе бросить тварям-хищникам, рыщущим вокруг и алчно глядящим сквозь хрупкое стекло. Масаи видел: Носорог готов сразиться. Но он не торопится. Носорог-Жилов, в отличие от настоящего носорога, всегда очень тщательно выбирает место и время для схватки. И он не боится.

Разве у Таррарафе меньше мужества, чем у его белого друга? Он тоже будет… Но сияющие желтые глаза пронзили мозг Таррарафе – и мужество масаи растаяло, как пчелиный воск – на солнце.

– Мне жаль, что своим приходом я потревожил вас, нарушил вашу беседу, – произнес сын Древней. Обращался он исключительно к Жилову.

– Я не подумал, что это… – тонкая рука поднялась и указала концом свирели на дыру в бетонной стене, за которой тянулся ход подземного коридора, – что это так вас обеспокоит. Я скучал в одиночестве. Мой брат теперь занят только своей девушкой.

«Ты лжешь!» – подумал Жилов.

«Да, я лгу! – ответили золотистые глаза. – Я лгу, но это – правда».

– Тенгиз любит ее.

– Он пока не знает, что? он любит по-настоящему. В нем слишком много от вас, Детей Дыма.

– Он и есть один из нас, – сказал Жилов.

– Он тоже так думает, но я думаю иначе.

– Мы нужны ему! – возразил Жилов. Он чувствовал угрозу в словах Анка. – Мы ему нужны!

«Вот верный ответ!»

Анк отвернулся. По очереди он оглядел каждого из остальных мужчин, потом остановил взгляд на Веерховене. Добрый взгляд. Взгляд хищника, который намеревается пообедать.