– Аккуратнее, – предупреждаю, медленно ставя поднос на стол.

Благо чай был во френч-прессе и не пролился ни на кого.

– Спасибо, – немного смущенно благодарит девушка, а я вдруг понимаю, что до сих пор не знаю как ее зовут.

– Иван, – представляюсь.

– Варвара, – называет имя. Оно ей, кстати, очень идет.

– Варвара-краса, длинная коса? – спрашиваю, вспоминая сказки из далекого детства.

Смущается.

– Косу отстригла, – делая вид, что несказанно увлечена разливанием чая по кружкам, ведет плечом.

– Красу, значит, оставила, – ухмыляюсь.

– Тебе виднее, – отвечает, передавая мне кружку. – Как голова? Не болит?

– Пойдет, – отмахиваюсь от вопроса. Как только Яковлев сообщит, что разобрался с машиной, поеду к Скворцову. Он уже ждет.

– Аккуратнее надо быть, – говорит со знанием дела.

– Это ты мне или себе? – вопросительно выгибаю бровь.

– Нам обоим, – ловко выкручивается. Смотрит по сторонам и хмурится. – Слушай, у меня дел много, шеф лютует. Можно я тебя пока оставлю одного? Ты пей чай, кушай печенье, – показывает на стоящую на столе коробку. – Не смотри, что оно корявое такое. Оно вкусное. Правда, – заверяет, смущаясь, а я вдруг ловлю себя на мысли, что ее реакция меня забавляет. Я начинаю испытывать давно забытые теплые чувства, очень похожие на нежность. – Мы с дочкой его сами пекли.

– Сами? – в очередной раз поражаюсь.

– Да, – не понимая моей реакции, всматривается более пристально и настороженно. Видимо, ждет подвох. – А что? – скрещивает руки на груди в ожидании ответа.

– Зачем печь? Можно ж купить, – озвучиваю здравомыслящий факт.

Какой смысл тратить свое время на готовку печенья, когда гораздо проще заказать всяких разных сладостей, а освободившееся время потратить на что-то еще.

Варвара смотрит на меня, будто я только что сказал настоящую чушь. Качает головой.

Не понимаю ее реакции.

– Все ясно, – фыркает. Двигает ближе коробку. – Попробуй, – настойчиво говорит.

Она так требовательно смотрит на меня, что приходится взять одну печенюху и откусить. Только стоит сделать это, как я испытываю самый настоящий гастрономический восторг.

– Вкусно, – признаюсь пораженный.

Варвара ликует.

– То-то же, – улыбается.

– Я ничего вкуснее не ел, – признаю сей факт.

Нереально просто!

– Ты еще не пробовал мой яблочный пирог с корицей, – смеется.

– Пожалуй, напрошусь еще к тебе на чай, – заявляю, наслаждаясь искренностью Вари. Она невероятная, таких я еще не встречал.

Вдруг раздается телефонный звонок и разрушает весь момент.

Разрывая зрительный контакт, Варвара спешит к сумочке, достает смартфон и, хмурясь, принимает вызов.

– Елизавета Сергеевна, что-то с Настенькой? – взволнованно спрашивает. Слежу за тем, как меняется лицо девушки, и понимаю, что сейчас ей не до меня.

Допиваю чай, закидываю в рот еще одно печенье и вдруг чувствую, как у меня звонит телефон.

Достаю его, вижу имя вызывающего абонента и перво-наперво хочу отключить звонок. Но в последний момент решаю иначе.

– Живо езжай в сад! – говорит тоном на грани истерики.

– Вер, ты в своем уме? – тихо рычу. – Я не собака на побегушках и не собираюсь по каждому щелчку исполнять твои прихоти.

– Какой ужас! – до ушей долетает возмущенный восклик Варвары.

Кидаю на новую знакомую беглый взгляд и тут же оттормаживаюсь. На ней нет лица.

– Скажите, что я уже еду! – тараторит, наспех кидая личные вещи в сумочку. – Пусть медики никуда ее не увозят без меня! Я скоро буду!

– Ольховский! Твоя дочь чуть не убила чужого ребенка! – орет в трубку.

– Наша дочь, – жестко поправляю.

Смотрю на Варвару. Она бледная, как простыня.

Пазл складывается в голове.

– Настенька, – задыхаясь от эмоций, кидаюсь к заплаканной дочке. Она, бедная, сжалась и сидит на стульчике, не шевелясь. – Маленькая моя, – обнимаю ее, зацеловываю.

А сама параллельно ищу травмы, которых, к счастью, не нахожу.

– Вы мать девочки? – на меня смотрят две пары проницательных глаз.

– Да, – киваю, еще крепче обнимая доченьку.

Работники “Скорой” переглядываются, видят, как сильно я переживаю из-за случившегося, и немного смягчаются.

– В больницу поедете? – спрашивают, доставая планшет.

– Мам, я не хочу в больницу, – шепчет Настя.

– Основания для госпитализации есть? – уточняю перед тем, как принять решение. Судя по заклеенному пластырем лбу, Соня ударила Настеньку в голову, а с черепно-мозговыми травмами, как все знают, не шутят.

– У вашей дочери небольшой ушиб, – объясняет фельдшер.

– А почему заклеен лоб? – присматриваюсь к пластырю и вижу под ним запекшуюся кровь.

– Пробили вену, – говорит, подходя ближе. Наклоняется над Настенькой, смотрит на нее. – Голова не кружится? – интересуется у малышки.

Дочка жмется ко мне лишь сильнее. Прячет личико, зарываясь в ноги и качает головой.

– Нет, – говорю вместо нее.

– Решение за вами, но сейчас я не вижу оснований для госпитализации, – своими словами фельдшер помогает принять решение. – Но мы вам все равно обязаны ее предложить.

– Мне нужно подписать отказ? Где? – беру в руки планшет с документами и ставлю подпись на галочке.

“Скорая” уезжает, воспитатели перестают суетиться вокруг нас, и мы с Настей остаемся вдвоем в раздевалке.

– Я не хочу в сад, – канючит дочка. – Забери меня, – просит слезливо.

В любой другой ситуации я бы, наверное, забрала, но сегодня…

Да и плевать, что сегодня!

– Одевайся, – говорю, предвкушая гневные крики от шефа. Аверченко будет орать.

– Ура! – радостно хлопает в ладоши малышка и убегает переодеваться.

Немного выдохнув, присаживаюсь на скамеечку и только сейчас понимаю, что все это время у меня от тряслись ноги.

– Как дочь? – ко мне подходит Иван. Присаживается рядом.

– Нормально, – отвечаю устало. – А у тебя? – поворачиваю голову и смотрю на сидящего рядом мужчину.

Кажется, я впервые вижу его. Мы не спорим, не ругаемся, не учиняем друг для друга неприятности и это… странно.

Без гнева на лице и злости во взгляде Иван выглядит совершенно другим. Он спокоен, красив и вместе с тем сдержан.

Совсем другой человек сидит рядом со мной, и я поражаюсь столь резким переменам.

– Соня – хорошая девочка. Только живет без отца, а влияние матери нельзя назвать адекватным, – говорит виновато. – Я приношу извинения за ее поведение, мы обязательно поговорим.

– Может быть, вместо этого лучше приходите к нам в гости, – предлагаю до того, как успеваю подумать над разумностью идеи. – Сделаем с девочками что-нибудь вместе, попробуем их подружить.

Иван удивленно смотрит на меня.

– Думаешь, сработает? – спрашивает, задумчиво хмурясь.

– Уверена, – заверяю его с теплой улыбкой.

– Ну, раз уверена, – посылает скупую улыбку в ответ. – Давай попробуем.

Едва успеваем договориться о времени и дате, как из группы выходит психолог и направляется прямиком к нам. Судя по выражению ее лица, нас не ждет ничего хорошего.

– Мы вынуждены передать информацию в опеку, – сухим тоном обращается к нам. – Ждите звонка.

– В опеку? – тут же пугаюсь. Я не хочу, чтобы к нам с Настенькой было повышенное внимание этого ужасного органа. От них нет ни малейшего толку, только напасти.

– А вы как хотели? – высокомерно смотрит на меня. – Нашему саду не нужны проблемы.

– По вашему они нужны нам? – Иван говорит таким тоном, словно окружающие должны перед ним пресмыкаться. Поразительная разница в поведении не укладывается в голове.

Несильно толкаю его в бок. С садиковским психологом лучше не спорить, а то она живо выпишет “счастливый” билет в жизнь.

– А вы, собственно, кто? – обращается к Ивану с претензией в голосе.

– Я отец Софии Ольховской, – не поведя бровью, все так же властно представляется.

– Теперь понятно, в кого у вас такая невоспитанная дочь, – фыркает психологиня.