Я испугался. Лиса, по-моему – нет. Иногда мне хотелось её убить просто за её тупое бесчувственное бесстрашие.

Итак, падение лифта и наши первые потери в технике: два неиспользованных «Шершня», свитер и тельняшка. Лиса со злости набросила броник прямо на голое тело и всё время передёргивала плечами – грубые швы и края застёжек-«репейников» кусались.

Надо сказать, здесь было совсем не холодно. Не то чтобы тепло, а так – градусов шестнадцать. И отчётливо воняло – как на потушенном пожаре в зверинце.

Здоровенный мужик, который в нас стрелял, звался Мартын (или Мартин?) Васильевич. Док обозвал его «Членом», потому что он был член-корр.

Напротив лифта в стене зияла дыра – так где-то метр на полметра. Я присмотрелся. Дыра была прорезана в железной двери, давным-давно заваренной по контуру и закрашенной под цвет стены. За дырой начиналась обычная лестница, ведущая вверх – на технический этаж.

Похоже, эту дыру Мартын и защищал.

От кого?

До лабораторного блока мы добрались без приключений. Смутила только разнесённая в щепу дверь в торце одного из коридоров. Оттуда и воняло. Внутри всё было покрыто копотью, как тогда в виварии – только гуще. Я бросил внутрь свечку, но ничего не увидел. В смысле, что там ничего не было. А если и было, то сгорело в прах.

Док остановился и поднял руку. И мы все мгновенно замерли в тех позах, в которых нас застал жест. Потом Фест, который на ходу поправлял что-то на щиколотке (нож, наверное), медленно опустил ногу на пол.

Дверь слева была чуть приоткрыта, и из-за неё слышался нехороший периодический звук, от которого вдруг поднялась шерсть на спине.

– Это столовая, – прошептал док.

И я понял, почему мне вдруг стало так неуютно. Звук больше всего напоминал чавканье.

В столовой было темно, полоска света, протекшая сюда из коридора, бесполезно лежала на полу. Я показал на себя, Феста и Пая, сделал знак: свет. На Скифа: откроешь дверь. Спам: прикрываешь сзади. Лиса: держишь коридор. Док: в сторону. Люба: прикрываешь дока.

Вошли. Лучи света замелькали по комнате, сошлись в одной точке, разошлись. Всё стало видно: столы, плита, пара холодильников, посудомойка, вытяжка над плитой. Готовили они тут себе сами.

За обеденным столом боком к нам сидел тощий высокий парень. Перед ним стояла глубокая тарелка с торчащей из неё ложкой, хлебница с ломтями хлеба – и букридер на пюпитре.

Парень был беспрекословно мёртв. Хотя бы потому, что возле хлебницы столбиком сидела белая лабораторная крыса и, тупо глядя перед собой тускло-красными (в луче боевого фонаря) глазками, грызла сухарь.

Букридер-то и чавкал: то ли из-за неисправности, то ли по прихоти настройки его микрофон принимал звук разгрызаемого сухаря, усиливал – и воспроизводил. Получалось страшно.

Ещё более страшно было то, что крыса сухарь не ела; похоже, что в неё просто не лезло; она грызла его с набитым ртом, рассыпая кусочки и крошки…

Я хотел что-то сказать, но тут крыса взорвалась.

В общем, всё стало понятно почти сразу, однако первое – флэш! – впечатление осталось именно таким: обожралась и лопнула. На самом же деле – выстрелил Пай. «Вал» бьёт не так чтобы совсем уж бесшумно, слышна работа механизма и свист пуль, – но недавняя разборка с заклинившими дверьми стоила нам всё ещё заложенных ушей.

В общем, Пай дал короткую очередь, крысу разорвало на куски, – и тут же где-то на границе поля зрения что-то замелькало. Я хлопнул рукой по стене – где стандартно располагаются выключатели. Свет загорелся сразу – лилово-белый, яркий, мерцающий.

Несколько крыс шмыгнули за холодильник, а ещё одна, сидевшая на плите и жравшая что-то из сковородки, вдруг выгнула спину дугой, прыгнула на стол – и, хищно раскачиваясь, пошла на нас.

Всё дальнейшее заняло секунду, не больше.

Снова свистнул «Вал», но крыса неуловимо-быстро вильнула в сторону, распласталась – и прыгнула. Фест попытался поймать её очередью АКСУ, все пули пришлись в плиту, керамическая панель разлетелась чёрным, сковорода взлетела к потолку, под ней полыхнула сварочная вспышка. Крысу это не испугало, в один прыжок она оказалась на краю стола, оттолкнулась и взлетела. Пай выстрелить не успел, крыса приземлилась на его автомат, отрикошетила в лицо Феста, он увернулся, она изогнулась в воздухе, зацепилась ему за шапочку-«чеченку» и, резко изменив траекторию, метнулась косо вниз – между мной и Лисой, которая стояла вполоборота – и держа коридор впереди, и кося глазом в нашу сторону: куда это мы тут палим? Крыса вёртко проскочила у неё между ног, бросилась к стене, но её занесло, повалило на бок, шмякнуло о плинтус… Лиса уже стояла на колене и опускала ствол «КК». Не на!.. – док не успел договорить, пулемёт коротко тукнул, и там, где была крыса, сделалось пыльно-кровавое облачко.

– Мышка, что ли? – спросила Лиса.

– Крыска, – сказал Скиф.

– Ну, ни фига себе.

Мы вошли на кухню. Лампы под потолком шипели и мерцали, то вспыхивая, то угасая. Я прислонился к стене. Омерзительное настроение, возникшее, едва мы начали спускаться, сделалось ещё омерзительнее. Это было как похмелье, только без физиологии. И если меня и тошнило, так это от отвращения ко всему сущему.

Док осмотрел мертвеца. Сделал соскобы с губ и ушей. Попытался разжать ему кулак – и это оказалось очень непросто. Вообще труп производил впечатление замороженного – во-первых, чуть розоватой белизной кожи (только верхняя губа и кожа под носом были нормальной трупной синюшности), во-вторых – неестественной ригидностью тела. Я довольно много имел дела с трупами разных степеней окоченелости, но такого ещё не видел.

В кулаке оказалась смятая бумажка. Док вынул её, я думал, это записка, но нет – оказалась просто облатка. На ней оставались следы какого-то порошка. Док упрятал её вместе с соскобами в пластиковый мешок.

Скиф между тем обходил кухню, ко всему прикасаясь и принюхиваясь.

– Странно, – сказал он. – Сковородка тёплая, а хлеб высох в камень.

– И жратва пахнет нормально, – подхватил Люба. – Не протухла.

– Хочешь доесть? – спросил Фест. – Сытый человек – это звучит гордо.

– Хватит тебе его доставать, – сказал Спам.

– Да чего? Просто спросил.

– Не хочу, – сказал Люба. – Всё с кетчупом, а у меня от него изжога.

– Похоже, чайку мы тут не попьём, – сказал Спам. – Плита вдребезги. Ну что, командир? Дальше?

Я осмотрелся. Меня что-то беспокоило. Что-то мы оставляли в тылу.

– Ребята, – сказал док. – Кто мне поможет оттащить парня в холодильник?

– Это где? – спросил Люба.

– А вот…

Дверь в большой рефрижератор скрывалась между двумя холодильниками комнатными.

– Ага.

Док и Люба подхватили труп и понесли к рефрижератору.

– Лёгкий, – сказал Люба.

– Похоже на то… – в голосе дока звучала вся тщета познания.

Пай открыл перед ними дверь, посветил. Все замерли, как стояли. Потом Люба и док медленно опустили труп на пол.

Я подошёл, заглянул в камеру.

Камера была не слишком большая, два на два. На полках стояли всяческие коробки и контейнеры, под потолком на крюках висело несколько свиных полутуш. А рядом с дверью, на нижней полке и просто на полу, лежали два покойника. Один абсолютно голый, со связанными руками и ногами, второй – завёрнутый в простыню, из которой торчали только синие измазанные кровью ступни.

– Это кто? – спросил я.

Док ответил не сразу. Он сидел на корточках, придерживаясь за косяк двери, и думал. Слышно было, как у него скрипит в черепушке. Потом он подошёл (не вставая с корточек, в три утиных шажка) к голому и снял с его шеи жетон. Повернулся, стал распутывать простыню на голове второго. Он первым увидел то, что было под простынёй, и по его внезапно вспружинившим плечам я почувствовал, что там что-то особенное.