Свист уплотненной атмосферы тихо проникал в застекленную кабину, и ясное пение моторов было едва слышно. Под ними лежал плотный туман. Мимо пролетали коричневые клочья облаков и исчезали позади машины в ядовито-зеленой дымке. Впереди по направлению полета в кипящей пелене облаков вспыхивали молнии.

— Высота три тысячи триста. Поверхность планеты не просматривается!

Рей Лоусон поднял голову от приборов.

— Опустись до двух тысяч, я подготовлю автомат. Если найдем что-нибудь подходящее, можно сесть.

Пилот передвинул грибковую ручку на ширину пальца. Изменение гравитации показало, что носовая часть корабля наклонилась.

На радиолокаторном горизонте выросла горная цепь. Пилот снизил скорость и по широкой дуге направил корабль на юго-восток. На экране радара поверхности вспыхнули мощные эхо. Участок под машиной был так сильно изрезан, что астронавтам показалось небезопасным совершить посадку в этой области. Теперь они летели над прибрежной зоной внутреннего моря. Радарные эхо участились вблизи берега и слились на северо-востоке в блестящее обрамление.

Пилот Лингев задал машине курс по окружности, сделал знак второму пилоту, указав на точку на матовом экране. Лоусон кивнул в ответ.

— Сейчас?

— Нет, еще три круга.

После третьего витка Лингев нашел подходящее место для посадки. Равнина, примыкавшая к прибрежному району, была ровной, как бильярдный стол. Пилот ослабил тягу и включил автомат, штурвальная колонка плавно пошла вперед, нос посадочного модуля стал опускаться. Они быстро теряли высоту. Но туман не рассеивался.

На высоте четырехсот метров управление перехватил автопилот. Развернувшись перед хвостовой частью, коптер опускался на равнину.

Медленно блестя синевой, узкая лента пленки выскользнула из щели анализатора и, шурша, упала в плоское углубление на лицевой стороне командного пульта. Лоусон подхватил ленту, бросил беглый взгляд на цифры и протянул их Лингеву, который уже нетерпеливо тянул руку.

— Какие показания?

— Что-то не пойму, — проворчал Лоусон недовольно. — Посмотри сам! Семьдесят четыре процента азота, двадцать два процента кислорода… Дальше я еще не разобрался. Может быть, обойдемся маской Б?

Пилот махнул рукой.

— Было бы здорово, — засмеялся он сухо. — Устроим веселый маскарад.

— Значит, опять в доспехи?

— Гм… Кислород, давление — шестьсот двадцать три торр, радиоактивности почти никакой, все это очень хорошо. Но окись угля, сероводород и углеводород, очень много соединений мышьяка и свинца.

Он покашлял смущенно и снова протянул ленту своему второму пилоту.

— Да, для похорон по первому классу маски Б будет достаточно, — усмехнулся Лоусон и в нерешительности стал скатывать ленту между пальцами.

— Если посмотреть на это дело внимательно, не знаю… Но мне тут что-то не нравится. Вполне возможно, что состав воздуха можно объяснить вулканической активностью. Мы, пожалуй, имеем дело с довольно молодой планетой, если верить Шпиндлеру.

— Ну что ж. Может, так, а может, и не так… Это наверняка объяснило бы многое. Соединения серы и углерода… Шут его разберет. — Второй пилот покачал задумчиво головой и сунул ленту с показателями в боковой карман комбинезона.

Лингев пожал плечами:

— Смелое предположение, и ничего больше. Ибо в конечном счете, насколько я помню, мы не заметили признаков вулканизма.

Лоусон теребил свой воротник.

— Да что могут значить наши наблюдения? Несколько тысяч квадратных километров, которые мы облетели, составляют в лучшем случае несколько тысячных долей поверхности. Но мы все-таки не химики. Никто из нас не знает достоверно, являются ли все эти соединения действительно вулканическим газом.

— Ты прав, — уступил, колеблясь, пилот. — Мы ничего не знаем и спорим о пустяках. Когда “Протектор” сядет, у наших экспертов будет много работы.

— Ладно, — сказал Лоусон, ухмыляясь. — Если мы сами хотим сегодня высадиться, то нам надо еще кое-что доделать. Райф и Шпиндлер эту работу за нас делать не будут.

Тусклый свет встретил их, когда они покидали шлюзовую камеру. Мимо проплывали клубы тумана, несильный ветер гнал серые облака пыли по грунту, поросшему скудной растительностью. Маленькие кучи песка скапливались у тощих коричневатых стеблей и рассыпались под тяжестью шагов. Через наружные микрофоны доносилось приглушенное завывание ветра и шуршание пылинок, несущихся по траве. Поначалу Лингев и Лоусон бодро шли вперед. Посадочный модуль скрылся за желто-зеленой стеной тумана, однако радиомаяк ракеты обеспечивал необходимую ориентацию.

А затем марш усложнился. Радионуклидовая батарея больно давила при каждом шаге на лопатки. Передатчик, который в роли секторного маяка должен был наводить “Протектор”, заставлял сгибаться в три погибели.

Лоусон застонал. Лингев повернулся и остановился, тяжело дыша. Второй пилот поправил груз и вытащил из набедренного кармана карту, изготовленную автоматом согласно показаниям радара. Его товарищ подошел к нему и склонился тоже. Они вместе развернули лист, полоскаемый ветром в их руках. Лоусон изменял несколько раз положение батарейного ящика на своих плечах, прежде чем взять в руки компас, стрелка которого указывала на юго-запад. Он обстоятельно расправил карту.

— Если мы не сбились с направления, то теперь находимся здесь, — сказал Лингев, показав пальцем на план. — Еще два километра на юго-восток, и цель будет достигнута. Поставить радиомаяк и запустить его — дела на час. Обратный путь без багажа займет еще два часа. Следовательно, до приземления “Протектора” останется еще добрых двенадцать часов.

Лоусон хитро улыбнулся.

— Значит, ты полагаешь, что мы могли бы после установки маяка совершить маленькую экскурсию. Идея недурна, но…

— Ну и что! Кто прошел пять километров, может спокойно пройти и один лишний. Или, может, ты хочешь просидеть здесь все двенадцать часов и валять дурака? — Он посмотрел еще раз на карту. — Смотри, здесь мы установим радиостанцию. Дальше, примерно через полкилометра по направлению нашего движения, находится русло реки, которая через следующие полкилометра впадает в море. На этом месте кончается также одна из этих странных областей отражения света.