— Ах, дай-то, дай-то Бог, тогда я спокойно уйду отсюда — здесь все так ненавидели меня!..

— А ты, дитя, кого любила ты?

— Никого, — слышится тяжелый вздох признания.

— А что велел Господь? Что заповедовал Он нам о ближних? Перед тобой открывается новая жизнь, иди навстречу новым людям; станешь новым, лучшим человеком и будешь счастливой…

— О, если бы это было так… — страстно шепчет Исаева.

Долго еще говорит с ней тетя Клёпа; добрые слова проникают в самую душу Исаевой, и все светлее становится в ее мрачных тайниках.

— Спасена, Рыкова спасена! — радостно кричит Савченко, и счастливые слезы дрожат на ее сияющих глазах.

— Рыжик, наш милый Рыжик! Ах, какое счастье, какая радость! — и охваченные восторгом девочки тут же обнимаются и целуются друг с другом.

— Медам, — слышится с порога чей-то дрожащий голос, — я пришла примириться с вами.

Девочки испуганно смотрят на вошедшую Исаеву.

— Медам, можете ли вы простить меня? — звенит ее голос, и крупные слезы катятся по впалым щекам. — Сейчас я уезжаю, навсегда покидаю наш институт, но не могу уйти, не примирившись с вами. О, как виновата я пред каждой из вас! И как глубоко раскаиваюсь в своей вине…

Голос Исаевой оборвался, она горько разрыдалась.

Растерянно стояли перед ней одноклассницы, прислушиваясь к тому, что происходило у них внутри. Куда девались злость и ненависть к вечно обижавшей их Исайке? Какой несчастной, униженной показалась она им теперь… И невольная жалость проникла в детские сердца.

— Это ведь я съела конфеты Грибуновой, да и у других лакомства поедала… Я, я обрезала косу Арбатовой, перемешала все башмаки… Ах, да разве можно все перечесть, только теперь стыдно, стыдно-то как! — выкрикивала Исаева, повинуясь голосу пробудившейся совести.

— Бог простит, — тихо шепчет Дуся Лядуся, смахивая слезу сострадания.

— Позабудь о прошлом, и дай тебе Бог счастья на новом пути! — горячо воскликнула Ганя и протянула руку недавнему врагу.

— Савченко!.. Ты?… Ты, которой я больше других причиняла зла!.. Да знаешь ли ты, что это я сожгла портрет твоего отца? Нарочно сожгла!..

— Забудь об этом, как и я уже давно забыла.

— И ты не поминай нас лихом, — шепчут девочки и одна за другой протягивают руки в знак примирения.

Еще миг, последнее «прости» — и Исаева навсегда исчезла из их круга…

С отъездом Исайки девочки еще теснее сблизились; им грустно было расставаться на долгое время летних каникул. И в то же время звала и манила к себе радость жизни в домашнем кругу.

В яркий весенний день одна за другой разъезжались домой сиявшие счастьем малявки. С печальным вздохом провожали их подруги, остававшиеся на лето в институте.

— Медамочки, пишите нам, не забывайте, — горячо просят они, предвкушая, какую радость принесут им строки счастливых подруг, какое разнообразие внесут эти письма в их серую, однообразную замкнутую жизнь.

— Савченко, ты оглянись на дортуар, как поедешь, — просит Замайко.

— Душки, прощайте! — и Ганя торопливо спускается вниз.

Пара кровных лошадей проносит ее мимо окон дортуара.

Мелькают дорогие личики… Белые платочки развеваются в воздухе, посылая прощальный привет любимой подруге.