– Барин, едут они. Трое верховых и кибитка.

– Какая кибитка? – спал с лица Бобылев. – Ты же говорил, только верховые?

– Так я-то почем знаю, барин? – пожал один плечами, а другой виновато промямлил:

– На постоялом дворе только конные были.

– Мать-перемать! – ругнулся капитан. – Еще и кибитка… Ладно, как-нибудь выкрутимся! Мишка, фузею заряжай. В кучера будешь палить. Пашка – веревку тащи и делай, как велено. Иван, пистолеты готовь.

– Да все я достану, – с досадой сказал прапорщик. – Стрельну, куда я денусь? Ты, Андрюха, чарочку-то не зажиливай. Успеем выпить.

– Ну, Ванька, чтоб тебя разодрало, пьянчугу этакого! – вышел из себя капитан. Но плюнул и вытащил флягу, пригрозив: – Промажешь, сам тебя убью!

– Не боись, Андрюха, все излажу! – повеселел Вадбольский, ухватывая стакан.

Бобылев только башкой покрутил. Глядя, как прапорщик жадно глотает, и сам приложился к фляге. Выпить немного перед боем – самое дело. И азарт появляется, и злость.

Выпили, крякнули и пошли к лошадям.

– Ну, Ванюшка, пистолеты доставай, – напомнил капитан, вскакивая в седло. – Порох-то как, не подмок?

– Да вроде бы нет, – неопределенно ответил Вадбольский, снимая торбу с лошадиной морды. – Хотя лучше-ка свежего засыпать.

– Щас, к тем деревьям подъедем да и засыплем, – сказал капитан, трогая коня.

Остановившись в удобном месте, где дорога как на ладони, скинули с плеч полушубки, чтобы не стесняли движений, и принялись перезаряжать оружие.

– Слышь, Андрюха, а мы кого бить-то будем? – орудуя шомполом, поинтересовался Вадбольский. Странно, но за три дня пути от Москвы он такого вопроса не задавал. И чего вдруг?

– Немцев мы будем бить. Тех, что нашу государыню-царицу погубить хотят.

– А чего немцам ее губить? – удивился Вадбольский, проверяя второй пистолет. Пощупав пыж в стволе, убедился, что все в порядке, но свежего пороха на полку подсыпал. Ванька хоть и пьяница горький, но службу знает. Все-таки не за красивые глазенки и не за титул княжеский прапорщика гвардии получил. – Она же в Митаве жила, а там одни немцы. И полюбовник ее, что до тебя был, тоже немец. Да немцам-то государыню нашу надобно холить и лелеять. Вон, как от государя Петра немцы пошли, так их и выгнать не можем. И этого хрен выгонишь, коли он в спальню царицкину вхож. Да, Андрюха? Боишься, что Анька тебе отставку даст?

Про Анну и ее немца, конечно же, все знали. В России всегда все знают – когда пахать, когда сеять, когда воевать и как управлять. А уж кто с кем спит, то и подавно. Но Бобылева это почему-то задело за живое. Он уже прикинул, как так лучше Ваньке врезать, чтобы он, паскуда такая, с седла слетел, но удержался. Вот только драки им сейчас не хватало. Решив, что посчитает князю зубы потом, тряхнул головой:

– Помолчи, а не то услышат.

Ванька замолк, а тут как раз выехали те, кого ждали, – три верховых мужика, кутающихся в кургузые плащи, и кожаная кибитка, поставленная на полозья.

– Ну, с Богом! – перекрестился Бобылев, трогая коня. – Твой – передний, мои – остальные, – кинул он князю, а потом заорал: – Мишка, сукин кот, в кучера – пли!

Раскатисто, словно маленькая пушка, бухнула фузея, пробив не только тело кучера, но и стенку возка, а господа офицеры вскинули пистолеты, стреляя с двух рук каждый.

Четыре выстрела слились в один, но если Бобылев угодил в обе «мишени» – первая пуля попала в одного всадника, а вторая – в лошадь другого (че тут не попасть-то, с десяти шагов?), – то Ваньке не повезло – одна пуля ушла в небо, а другая лишь поцарапала круп коня (не надо было вчера водку жрать!).

Немец не стал вступать в бой с неизвестным противником, а сделал единственное то, что должен был сделать. Пригнувшись к конской гриве, пришпорил и рванулся вперед.

– Догоняй, твою мать! Сволочь пьяная, руки из жопы! – заорал капитан на боевого друга, и тот помчался вслед.

Верно, удалось бы немцу уйти, но помешала веревка, натянутая поперек дороги. Конь, подстегнутый всадником, почти взял барьер, но зацепился задним копытом и со всего маху ударился оземь.

У кого другого от такого удара напрочь бы выбило дух (или оказалась бы сломана шея), но этот был словно заговоренный. Немец, успевший высвободить ноги из стремян, ухитрился выскочить из седла и упасть на землю. Перекатившись, вскочил на ноги и потянулся за шпагой. Поморщился от боли – все-таки ударился сильно и правая рука оказалась сломана, – но не растерялся, а перехватил шпагу в левую руку. Оценив ситуацию, встал за телом бьющегося в агонии коня.

Вадбольский, подскакавший к немцу, длинно выругался. Думал – сейчас просто рубанет сверху, но не получилось – подъехать ближе мешал конь. Пришлось соскакивать с седла и принимать бой.

Пока Ванька сражался со своим противником, капитан Бобылев перезаряжал пистолеты. Не медлил, но и не торопился. Да и куда сейчас торопиться? С беглецом Ванька разбирается (вон, звон шпаг доносится), а два его супротивника лежат на земле, рядом с убитой лошадью. Один – так уже мертвый совсем, а второй, упавший с коня, шевелится. Надобно будет добить, но это потом.

Спешившись, капитан подошел к кибитке, у которой уже стоял Мишка с разряженной фузеей.

– Открывай, – приказал капитан холопу, и тот откинул кожаную дверцу.

Капитан напрягся, ожидая, что в кибитке окажутся бабы и дети. Знал, что у фаворита царицы есть жена и дети в Митаве.

В возке были сложены дорожные сундуки, мешки непонятно с чем, мягкие тюки. Не иначе – вещи немцев. А может, барахло герцогини Курляндской? Ну, стала герцогиня царицей, но не пропадать же добру?

Рукой, в которой он держал пистолет, Бобылев отер с чела пот. А что бы стал делать, если бы в кибитке оказались бабы и детишки? Поднялась бы рука-то?

Послышался чавкающий звук – словно ударили мокрой тряпкой по забору. Вскинув голову, капитан увидел, что холоп добивает прикладом раненых. «Правильно делает!» – похвалил он Мишку и вспомнил про Ваньку. Что-то там тишина нехорошая…

Вскочив в седло, Бобылев помчался вперед. Подскакав, увидел страшную картину: Ванька, князь Вадбольский, сидел, прислонившись спиной к дереву, пытаясь зажать рану на животе, неподалеку лежал немец, с Ванькиной шпагой в груди. Спешившись, подскочил к раненому товарищу. Посмотрел на рану. Да, хреново дело…

– Ванька, ну как же ты так? – с досадой сказал капитан.

– Вишь, ловок немец-то оказался, – глухо отозвался прапорщик. – Я его колоть стал, а он увернулся, да нога у меня подвела. Оскользнул, а он, гад такой, всю брюшину мне распорол. Но пока порол, я его тоже достал!

Капитан еще раз посмотрел на рану товарища. Перевязать, что ли? Да и толку-то? Вон, уже и кишки лезут.

– Эх, правильно ты говорил – не надо было пить дураку, – невесело ухмыльнулся Ванька. – А теперь вот подыхать буду.

– Вань, ты так не говори. Щас забинтую, так заживет все как на собаке.

– Андрюха, выпить дай, – попросил Ванька.

– Вань, куда там тебе пить-то? – чуть не со слезами сказал капитан, но флягу подал.

Вадбольский, из последних сил приложился к горлышку.

– Дай-ка хоть губы смочу. Вот, стало быть, как вышло-то… Ни турок не убил, ни швед, а тут – какой-то немец. – Слегка оживившись, князь помотал головой, словно в восхищении. – А немец-то хорош! С коня упал, рука сломана, а отмахивался – как здоровый! Не, правильно я сделал, что немца убил! Ты, Андрюха, подумай – ежели хер немецкий раненый так дрался, так что бы он здоровый-то сотворил?

– Щас, погоди, перевяжу тебя чем-нить, – решился-таки капитан, раздумывая – где взять полотно? От нижней рубахи, что ли, оторвать?

– Неча, все одно помираю. Эх, был бы не пьяный, я бы его… Это ты, Андрюха, виноват!

– Я?!

– Ну на хрен ты мне наливал-то? Знаешь ведь, что до водки с вином я сильно падкий. Не наливал бы, так все бы и обошлось.

Капитан едва-едва не сказал Ваньке что-нибудь такое, этакое, но не стал. Умирает человек, что с него взять?

– Дай-ка еще отхлебну. – Выпитое впрок не пошло. Прапорщик закашлялся, застонал, а скоро его глаза остекленели.