— Ну, воробей!.. — засмеялся мотогонщик. — Звать-то тебя как?

— Вовка.

— Вовка? Ты один здесь?

— Нет. Я с папой.

— Батька-то небось тебя ищет.

— Мы с ним договорились: если потеряемся, то найдёмся, где на флаге написано: «СТАРТ».

— Раз так, — мотогонщик опустил меня на землю, взял за руку, — пошли. Поздравим Севастьянова.

— А чего его поздравлять?! Ему вон сколько цветов надавали.

— Значит, по-твоему, не стоит?

— Ну да!

— А вот Севастьянов, когда побеждал я, всегда приходил меня поздравить…

— Правда?! А я и не знал! Тогда конечно! Чего тут думать!

Болельщики расступились. Потому что Севастьянов увидел нас. Потому что он замахал руками и радостно закричал:

— Гаврилкин! Паша!..

Мы подошли. Старый мотогонщик протянул руку Севастьянову, что-то стал говорить ему, а потом нагнулся и сказал мне шёпотом:

— Пожми руку чемпиону. Он победил в честной борьбе.

Рука у Севастьянова оказалась большой и твёрдой. Такой же большой и твёрдой, как у старого мотогонщика.

Исследования

Однажды я решил наблюдать за мухой. Раньше я как-то совсем не обращал на них внимания. А ведь они летают и ходят по потолку вверх ногами. Я бы на их месте просто упал с потолка на пол, а они там остаются и даже быстро бегают. Почему?

И вот я выбрал себе муху, чтобы за ней наблюдать. Такая серенькая с прозрачными крылышками. Она сидела на столе, и я стал к ней присматриваться, что она делает. Лапки у неё оказались загнутые, как кочерёжки. И вот моя муха стала тереть одной передней лапкой другую, будто она поплевала на ладошки и собирается колоть дрова. После этого она стала одной лапкой тереть лицо. Тут я догадался, что это никакие не дрова, а это она так умывается. Ей, наверно, хотелось как следует почистить уши, но ушей у неё не было, поэтому она мыла шею.

Я заметил у мухи вместо ушей очень большие коричневые глаза. С такими большущими глазами она конечно меня видела. Она, наверно, просто меня не боялась. И правильно! Если бы она испугалась, я бы не смог за ней наблюдать.

Но тут мухе захотелось полететь, и она полетела. Я за ней.

Она села на окно и стала ползать по стеклу вверх-вниз. Она так быстро ползала, что я совсем не успевал её разглядывать. Мне пришлось носом водить по стеклу, и конечно тут муха испугалась меня и опять полетела. Хорошо, что я заметил: она села на настольную лампу.

Теперь я к ней подошёл очень осторожно. И только я подошёл, она залезла под абажур. Заглядываю под абажур, а она там — в патроне. Я бы выключил свет, но лампы-то нет. И вот эта муха сидит в тёмном патроне, и мне её совсем не видно. Тогда я засунул палец в патрон, чтобы её оттуда выгнать. Тут меня так стукнуло, так двинуло, что я полетел на стул и мы вместе с этим стулом грохнулись о стенку.

Прибежали мама и папа. Они подумали, что я уронил шкаф, что этот шкаф разломался на щепки и что теперь они будут жить без шкафа.

— Ты что тут опять?! — крикнул папа.

— Не кричи на него, — сказала мама, — ты видишь, как он побледнел?

— В чём дело? — опять спросил меня папа чуть потише.

— То-то-током тю-тю-тюкнуло, — отвечаю.

Папа посмотрел на настольную лампу и всё понял.

— Сунул палец в патрон?

— Я за мухой…

— Тебе что, больше некуда девать свои пальцы?!

— Я за мухой наблюдал, а она в патрон залетела. И не хотела вылетать…

— Опять исследование, — вздохнул папа, — и когда это только кончится?..

— Папа, а почему меня током тюкнуло, а муху нет? Ведь она там, в патроне, сидела, а я только дотронулся…

— Садись, мучитель, объясню… — ответил папа и подтолкнул меня к стулу.

Коржик и Пчёлка

Машины мчатся, люди идут, размахивают сумками, портфелями, и вдруг… лошадь едет. По нашей улице — живая настоящая лошадь! Вся коричневая и с гривой! Хвостом машет, гривой кивает, и дорога под ногами у неё цокает. Такой приятный звук. Сразу слышно — живая лошадь едет. А на ней дядька. Она его везёт, а он сидит и управляет. Они медленно едут. Я подбежал к ним. Иду рядом и на лошадь смотрю. Как она головой кивает и фыркает. Я шёл, шёл и нечаянно сказал:

— Дядя, это лошадь?

А дядька сердито так по сторонам смотрит, меня не замечает. Может, я ему управлять мешаю?

— Лошадь, да? — опять спрашиваю.

— Лошадь… Конь это — понятно тебе?!

— Понятно, — говорю, — а он хлеб ест?

— А ты?! — разозлился дядька.

— Ем. Только я больше с маслом люблю.

— Ну, и он ест. Ступай своей дорогой.

— Эх, жаль!.. — говорю. — Я бы ему хлеба из дома принёс, если бы знал. Может, подождёте? Я быстро сбегаю. И конь пока отдохнёт…

— Ты чего к нам привязался, а?! Вот репей… Чего тебе надо?!

— Мне на коня бы посмотреть. Ведь он живой и настоящий. Я теперь когда ещё такого увижу — может, и не увижу.

— Сказал бы сразу: прокатиться охота…

— Не-ет, ему и так тяжело, раз вы на нём сидите. Мне бы потрогать…

— Вон оно что… — сказал дядька совсем другим голосом. — А ну-ка, иди сюда.

Я подошёл. Дядька нагнулся и схватил меня за рубашку на спине. Я и опомниться не успел: сижу на коне, впереди дядьки.

— Мне тут некогда с тобой разговоры разводить. Поедем потихоньку, дорогой Коржика и потрогаешь, — сказал он.

— Коржик?! — удивился я. — Это его такое имя?!

— Угу.

— А вас как зовут?

— Ну, меня не так вкусно — меня Николаем.

— Дядя Николай, а Коржику не тяжело от нас двоих?

— А что ему? Это не телегу с грузом тащить!

Я потрогал Коржикину гриву. Она вся была из толстых и очень длинных чёрных волос. Если бы Коржик захотел и помчался быстро, то грива бы развевалась.

А шея у Коржика мягкая и тёплая. Ему, наверно, приятно, когда его гладят.

— Ну, натрогался? — сказал дядя Николай.

— Нет ещё, — говорю.

— Ладно, хватит. Слезай, а нам дальше надо.

Дядя Николай спустил меня на землю и сказал:

— Ну, бывай!

— Я вас тут подожду, — говорю, — когда обратно поедете.

— О, брат! Мы не скоро.

— А куда вы?

— Да вот Коржика подковать надо. Через час только назад будем.

— А я успею домой за хлебом сбегать?

— Успеешь. Только ты уж лучше захвати сахара кускового.

Я помчался домой. Набрал сахара и хлеба. Выбегаю на улицу, а мне навстречу — Вадик и Толька.

— Ты что, на Северный полюс собрался?! — кричит Вадик.

— Нет, — говорю.

— Не ври! Я вижу: вон как хлебом запасся!

— Это для Коржика.

— Для какого ещё Коржика? — удивился Толька.

Тут я им всё рассказал.

— Вовка! — говорит Вадик. — Ведь мы тоже можем взять для Коржика хлеб и сахар!

— Ведь это же лошадь! Ведь ей же надо много! — обрадовался Толька.

— Правильно! — говорю. — Давайте! Только Коржик — это не лошадь, а конь.

И вот мы стоим с хлебом и с сахаром. Мы стоим на нашей улице, смотрим, как мчатся машины и автобусы. И нам совсем не интересно, куда это они все едут. Ведь мы ждём Коржика и дядю Николая.

— Я его вперёд вас увижу — у меня зрение хорошее, — говорит Толька. — А ещё я длиннее всех. — Он и правда растёт только в вышину. Папа говорит, что он потому, наверно, и тощий, как спичка.

— Сказал тоже… может, я вперёд. Я его узнаю за сто километров, — говорю я.

Вадик толкнул меня: