Стоило ему вбить несколько первых слов, как он понял, что возвращается к своей предыдущей личности.

«Это Ноно: —). Я вернулся».

— Шатле. К тебе пришли.

Анаис не откликнулась. Она лежала на кровати, тупо уставившись на свой тюремный номер, одна в девятиметровой камере. Само это одиночество было роскошью, хотя она о ней и не просила. Кровать, стол и стул здесь можно передвигать. И это тоже роскошь: ее не перевели в блок для особо опасных преступников, где все намертво прикручено к полу.

Накануне все развлечения свелись к поездке в автозаке и беседе с социальной служащей, а затем и с начальником СИЗО, объяснившим ей правила внутреннего распорядка. Кроме того, ей пришлось раздеться догола и подвергнуться медицинскому осмотру, в ходе которого у нее взяли мазок. Ничего особенного у нее не нашли, разве что докторша сделала пометку о ее израненных руках.

— Эй, ты что, оглохла?

Анаис оторвалась от двухъярусной кровати — она лежала на верхней полке. Окоченевшая от холода, она взглянула на часы: их ей оставили. Еще одна поблажка. Всего-то девять утра. Казалось, ее мозг вылит из бетона, того самого, из которого построены гигантские корпуса тюрьмы Флери-Мерожис.

Она послушно последовала за тюремщицей. В коридор выходили запертые двери камер. В рассеянном свете глаза скользили по стенам, полу, потолку. В женском следственном изоляторе все было серым, бежевым, бесцветным. И повсюду — стойкий запах дезинфекции.

Снова щелчок.

Еще одна дверь.

В такое время посетителем мог оказаться только полицейский или адвокат.

Официальные лица.

Еще один коридор.

И снова — замок.

Из-за закрытых дверей доносится бормотание телевизоров, застарелые тюремные запахи. Кое-кто из заключенных уже в мастерских. А некоторые свободно разгуливают по коридорам — такое разрешено только в женском СИЗО. Охранницы в белых халатах подкатывают коляски к яслям. Во Франции женщины, родившие в тюрьме, вправе оставить ребенка при себе до полуторагодовалого возраста.

Электронный замок. Рамка металлоискателя. Проверка тюремного номера. Анаис очутилась в коридоре, состоящем из застекленных и зарешеченных отсеков. В каждой кабине стоял стол и два стула. Двери из многослойного стекла.

За одним из стекол Анаис разглядела своего посетителя.

Солина в поднятых на лысую голову очках.

— Ну вы и наглец, — сказала она, оказавшись перед ним. За спиной у нее захлопнулась дверь.

Солина открыл стоявший у его ног портфель.

— Мы могли бы говорить друг другу «ты».

— Чего тебе надо, ублюдок?

Солина улыбнулся и положил на стол зеленую папку.

— Сразу видно, как здорово мы с тобой ладим. Присаживайся.

— Ты не ответил.

Он накрыл папку ладонью:

— Вот мой ответ.

Анаис взяла стул и уселась.

— Что это?

— Клиент, которого ты ищешь. Оскопленный бродяга, найденный третьего сентября две тысячи девятого года под Йенским мостом.

Тут же все всплыло у нее в памяти. Рисунки Нарцисса. Перекошенное лицо. Кремневый топор. Изуродованный труп. Она неважно знала Париж, но почти не промахнулась, опознавая мост.

— Зачем мне это?

Он перевернул папку и подтолкнул к ней:

— Взгляни.

Она открыла папку. Полный отчет по делу. Фотографии, планы, отчет о вскрытии, протокол осмотра места происшествия… Сначала она проглядела пачку цветных фотографий размером с почтовую открытку. Голый мужчина лежал под темным сводом моста, между ног у него что-то чернело. Тело казалось непропорционально длинным. Белая кожа по контрасту с грязной землей будто светилась. Она подумала, не говорит ли эта бледность о том, что из него выпустили кровь. Лица, зажатого под камнями мостового пролета, не разглядеть.

— Вы его опознали? — спросила она едва слышно.

— Уг Ферне, тридцать четыре года. Хорошо известен нашим службам. В две тысячи восьмом — две тысячи девятом участвовал в манифестациях «Детей Дон Кихота». [36]Горлопан каких мало. В жизни палец о палец не ударил и еще боролся за свое право бездельничать.

Анаис не поддалась на провокацию. Легавому только того и надо.

— Есть зацепки?

— Никаких. Ни следов, ни свидетелей. На рассвете его обнаружила водная полиция. Едва успели убрать труп до того, как появятся речные трамвайчики с туристами.

Рана крупным планом. Низ живота буквально искромсан. Каким-то варварским орудием. Топором, который нарисовал Нарцисс. Орудие явно играет роль в ритуале преступника. Наверняка здесь замешан какой-то мифологический сюжет. Тут же ей вспомнился второй рисунок. Тот, где убийца с перекошенным лицом швыряет в Сену гениталии. Жест, наделенный сакральным смыслом. Откуда Нарцисс знал такие подробности? Он и есть убийца?

— Кто ведет расследование? Уголовка?

— Смерти бомжа? Держи карман шире. Дело передано третьему подразделению судебной полиции.

— Что они нарыли?

— Говорю тебе — черта лысого. Работают дознаватели. Опрос в окрестностях, осмотр местности, лабораторные исследования, да еще проформы ради допросят пару бродяг — и все. Спишут на сведение счетов и закроют дело.

— Характер увечий не вызвал подозрений?

— Бомжи на все способны. Чему тут удивляться?

— А как насчет нехватки крови в трупе?

— Рана порядком кровоточила.

— Да нет. Я спрашиваю, не выкачали ли из него нарочно литр-другой крови?

— Ни о чем таком я не слышал.

Анаис листала документы. В углу папки она заметила имя следственного судьи: Пьер Воллатре. Ей вспомнились два других убийства. В Марселе — Икар, следственный судья Паскаль Андре. В Бордо — Минотавр, следственный судья Филипп Ле-Галь. Это уже не уголовное дело, а какое-то сборище судей.

— И что теперь? Возобновите расследование?

— Сначала придется уломать прокуратуру. Им надо разобраться в этом бардаке. Хорошо бы доказать им, что это убийство может входить в серию Икар — Минотавр.

— То есть отыскать миф, к которому оно отсылает?

— В точку. Ну а пока двух картинок маловато, чтобы машина снова заработала.

Анаис поняла намек.

— И тебе нужна я, чтобы найти этот миф?

— Я тут подумал, тебе ведь все равно здесь нечем больше заняться. — Он смотрел ей прямо в глаза. — Я не откажусь от твоего предложения только из-за того, что ты угодила за решетку.

— Предложения?

— Работать вместе.

— Здесь?

— Работа на земле тебе пока не светит, красотка. А вот чтобы пораскинуть мозгами, лучше тюряги ничего не придумаешь.

Анаис поняла, что у нее есть козырь.

— Что там с моим делом?

— Следственный судья скоро тебя вызовет.

Она резко наклонилась вперед. Солина отпрянул. Он еще не забыл вчерашний плевок.

— Вытащи меня отсюда, — прошипела она.

— Отыщи мне миф.

Торги завершены. Цена заявлена.

— У кого мое дело?

— У ОБОП, то есть у меня. Нас интересует перестрелка на Монталамбер.

Она схватила несколько фотографий:

— А это?

Солина улыбнулся:

— Если удастся доказать связь между тремя убийствами, привлечь уголовку мы всегда успеем. Ну а вдруг мы и без них найдем убийц? Я просто прусь от мысли, что мы их обставим, красотка. Беда в том, что отдел розыска беглых преступников вот-вот начнет поиски Януша.

Солина выдавал желаемое за действительное. Дело у него в любом случае отберут. Ему оставалось надеяться на сенсационный успех. Вот зачем она ему понадобилась. Не для того, чтобы копаться в греческой античности, а чтобы анализировать каждую деталь, складывать фрагменты головоломки, продолжить расследование, которое она начала в Бордо.

Она склонилась над снимками. Кое-что бросилось ей в глаза.

— Этот тип был очень высокий, верно?

— Примерно два метра пятнадцать сантиметров. И член у него небось с добрую саблю. Просто чудовище. Так что корыстный мотив можно исключить — вряд ли кому-то подошли бы его причиндалы, разве что убийца собирался спрятать их в ножны.