Запах был тот же, разве что сильнее, чем сейчас.

Зачем кому-то травить императрицу, которой всё равно скоро суждено покинуть двор и мир, поселившись в монастыре? Её влияние на государственные дела равно нулю, её смерть ровным счётом ничего не изменит…

А так ли это? Ртутные соли люди используют в качестве сильнодействующих снадобий, но всё дело в их количестве, не так ли? И даже малые дозы довольно вредны. Если Екатерину медленно травят ртутной солью, то признаки отравления будут явными. Значит, где убийство, там нужно искать убийцу. А кто не так давно прославился своими познаниями в фармакопее, если не альвийские дамы? На кого первого пальцем укажут?

Мысленно произнеся очень-очень нехорошее слово, почерпнутое из лексикона Петра Алексеевича, похолодевшая княжна схватила лист бумаги и торопливо набросала несколько строчек. Запечатала, и хотела уже кликнуть курьера, но, подумав, написала ещё одну записку. Едва успела приложить перстенёк к застывающей сургучной печати, как в коридоре послышались голоса, а несколько секунд спустя в приёмную вошли, судя по звуку шагов, двое. Нужно было выходить, встречать, кто бы это ни был.

Слава богу людей, это был брат. А с ним ещё человек, которого, признаться, княжна увидеть не ожидала, но его появление сочла хорошим знаком.

— Господин Кузнецов, — любезно улыбнулась она, вначале поприветствовав брата. — Рада вас видеть. Говорят, вы по-прежнему обретаетесь в Риге, устраивая быт моих сородичей?

— Как видите, княжна, — господин титулярный советник тоже был сама любезность. — Дело как будто бы несложное, а головной боли хватает. Хлебну я лиха с альвами, — рассмеялся он.

— С нами всегда непросто, — согласилась Раннэиль. — Я тогда, в Петергофе, была слишком угнетена предчувствием беды, и не выразила вам свою признательность. Без вас наш путь был бы далеко не так гладок. Примите же мою искреннюю благодарность.

— Право же, не стоит, княжна. Я уже говорил вашему брату, и повторю снова, что всего лишь выполнял свой долг.

— И он же, долг, свёл нас сегодня на набережной, — чуть напевно проговорил брат. — Сколь ни мимолётна была та встреча в Петергофе, тем не менее, мы узнали друг друга. После встретились за обеденным столом и весьма содержательно побеседовали.

У братишки было странноватое выражение лица. Давно Раннэиль не видела его таким. Аэгронэль на языке мимики явственно говорил сестре: мол, при нём можешь говорить о делах свободно.

Вот, значит, как. Это удача, большая удача.

— Простите, господин Кузнецов, — мило улыбнулась Раннэиль, окинув человека быстрым оценивающим взглядом: не ошибся ли братишка. — У меня есть личная просьба к брату, но попрошу также и вашей помощи.

— Всё, что в моих силах.

Показалось?

Нет, не показалось — при всей демонстрируемой любезности эти слова насторожили господина титулярного советника. То ли братец так расписал её в застольной беседе, то ли тот сам догадался, что любовница императора, не чуждая ведению государевых бумаг, вряд ли попросит его сбегать в лавочку за румянами.

— Одну минутку, я сейчас.

В самом деле, долго ли заскочить в «кабинетец», схватить со стола два запечатанных письмеца и вернуться. Но княжна была уверена, что за эти несколько мгновений мужчины успели обменяться недоумёнными взглядами.

— Ты едешь в Петергоф, — в присутствии русских она всегда говорила с братом по-русски. — Прошу, отвези это матушке, но только срочно. Дело важное.

— Пётр Алексеевич?.. — забеспокоился брат.

— Нет, с ним всё в порядке, насколько это возможно. Но пусть матушка воспользуется приглашением и осмотрит… одного человека. Это действительно очень важно… Братик, когда я беспокоила тебя по пустякам?

— Никогда, — согласился Аэгронэль, пряча письмо за пазуху. — Хотя, признаться, я до сих пор не понимаю, к чему такая спешка?.. Хорошо, Нэ, я не буду больше задавать лишних вопросов.

— Зато вопрос имеется у меня, — проговорил Кузнецов. — Я-то здесь при чём?

— При том, что вы бы очень помогли мне, разузнав одну вещь, — учтиво ответила ему Раннэиль. — Есть причины, по которым я не могу сейчас напрямую выспрашивать знающих людей или искать соответствующие книги. Тем более, что я совершенно не знаю латыни. Но вы меня очень обяжете, если наведёте справки касаемо лечения ртутной солью. Какие дозы врачи считают относительно безвредными для больного, а какие — нет?

— Позвольте, но разве вы не…

— Увы, я «не», — с невесёлой полуулыбкой проговорила княжна. — Так сложилось, что я посвятила жизнь войне и двору, а не целительству, и потому мало что смыслю в лекарствах. Но мне кажется, что некто, смыслящий в оных куда лучше меня, задумал недоброе.

Взгляд человека сделался острым и холодным, как альвийский меч.

— А теперь, ваше высочество, — негромко сказал он, — я бы попросил вас изложить дело поподробнее.

— С превеликой охотой, господин Кузнецов, — княжна чуть приопустила веки, чтобы гость не заметил победного огонька в глазах. — Но только если буду уверена, что вы обладаете достаточными полномочиями, чтобы быть в курсе подобных дел. Ведь речь идёт о ближнем круге государя.

На несколько секунд в приёмной повисла напряжённая тишина, разлетевшаяся вдребезги от громкого, заразительного смеха господина титулярного советника.

— Эк я попался-то, — сказал он, отсмеявшись. — А поделом. Забыл, с кем имею дело.

— Я же говорила, с нами всегда непросто, — мило улыбнулась княжна. — Итак, я не ошиблась в своих предположениях? Разумеется, если брат вам не сказал, я могу изложить.

— Ваше высочество, давайте всё же условимся, что не станем называть здесь никаких имён и излагать какие-либо предположения, касаемые моей персоны, — самым учтивым тоном проговорил Никита Степанович. — Скажу лишь одно: вы недалеки от истины. Этого довольно?

— Для меня — да.

— В таком случае я готов вас выслушать.

— Извольте, — княжна жестом радушной хозяйки указала на стулья. — Давайте присядем. Хоть разговор предстоит и недолгий, но у вас есть хорошая поговорка: «В ногах правды нет»… Но прежде, чем я начну, хочу дать кое-какие пояснения относительно наших особенностей. Видите ли, у нас, альвов, весьма острый слух и такое же обоняние…

Рассказ и вправду вышел недолгим, но подробным.

Принцесса за то время, пока он её не видел, расцвела. Приоделась, подкормилась, отдохнула, и стала похожа на родовитую даму, а не на разбойницу с большой дороги. Хороша. Имей он хоть кусочек сердца, мог бы и попасться в эту ловушку. Но так как всю жизнь служил отечеству по своему разумению, задвинув сердце в самый дальний и пыльный угол, то дама сия вызывала у него лишь уважение. Зато в эту прелестную западню мгновенно попался не кто-нибудь, а сам император. Ему, впрочем, немного и надо было. Достаточно мелькнуть в пределах досягаемости смазливой мордашке, чтобы Пётр Алексеевич в очередной раз увлёкся. Но чтобы он допускал метрессу до своих бумаг, чтобы посылал вернейшего человека собирать подробные сведения о её родне, о настроениях среди ушастого народца, да вызнавать, не интересуется ли кто-то ещё альвами вообще и этой дамой в частности — такого Никита Степанович припомнить не мог.

Но постепенно из слов альвийки вырисовывалась страшноватая картина. В особенности если наложить её сведения на то, что он уже знал. Значит, заговорщики, проведав о грядущем письме из Синода, решили ускорить события. Хотели бы просто избавиться от Екатерины — дождались бы ссылки в монастырь, а там можно и яду подсыпать, никто не пикнет. Нет, удар наносят сразу по двум женщинам. Убить одну и взвалить вину на другую. Цель в таком случае очевидна: в отсутствие сына и завещания престол перейдёт к внуку государя. К сопляку, по которому уже сейчас видно, что там умишка немного. Трущийся около мальчишки Ванька Долгоруков наводил на определённые и совершенно безрадостные мысли касаемо будущности правления Петра Второго[30]. Здесь расчёт идёт уже на подорванное здоровье императора, и что эта история, если ей суждено всплыть во всей неприглядности, окончательно его добьёт. Без всякого яда. А впавшие в немилость альвы уже не смогут прийти ему на помощь.