А десятая… Не у менквов такая красота родилась! Глаза у нее как две спелых смородины, щеки румяные, косы до колен, на концах кос птички сидят, песни поют. Вот она — красавица, вот о ком говорил черный ворон Острый Клюв!

Стали женщины купаться. Наплескались вволю, вышли из воды, одеваются. Вдруг красавица вскрикнула:

— Кэй! Какой-то зверек мне в рубашку заполз!

А это Вищ-Отыр-ящерица заполз.

Схватила рубашку красавицы Сухая-Как-Под-Ветром-Качающаяся-Трава-Женщина, принялась трясти. А Вищ-Отыр уже иголкой обернулся, в рукав вкололся, крепко держится.

Оделись женщины, в городок уходят. Уже к воротам подошли.

Вищ-Отыр-иголка думает:

— «Чего дальше ждать? Что задумал, то делать надо!»

Выскользнул из рукава, упал на землю, в медведя превратился. Сгреб красавицу мохнатыми лапами и пустился бежать.

Долго ли, коротко ли бежал, добежал до своей лодки. Тут опять сделался Вищ-Отыром — богатырем, самим собой стал. Увидела его красавица, обрадовалась. улыбнулась ему.

Вищ-Отыр спрашивает:

— Куда лодку направлять? Хочешь — к братьям своим вернешься, хочешь — со мной поедешь, моей женой будешь?

Красавица отвечает:

— Куда ты. туда и я. Ты меня от злого Менкв-Ойки спас, я тебе верной женой буду.

Приплыли они в городок Вищ-Отыра. На другой же день Вищ-Отыр укреплять городок стал. В семь рядов палисады поставил, изнутри к ним завалы пристроил, чтобы удобнее было сквозь палисады стрелы пускать. Ведь не у кого-нибудь, а у Менкв-Ойки невесту отнял! Не простит тот обиды.

Ни много ни мало живет Вищ-Отыр с молодой женой, а только счастливо живет. Году не прошло, родился у них сын-красавец, будущий богатырь.

Смастерил Вищ-Отыр для сына берестяную люльку, жена люльку у окошка повесила.

Однажды качала она люльку и песню пела:

Заплакал ребенок, мать его перекладывает, а сама поет:

Когда мать сына перекладывала, сухой теплый мох в люльку клала, щепотка мха из колыбельки за окно упала. Летела мимо синичка, схватила мох и унесла.

А Менкв-Ойка целый год покоя не знает. Все по своей невесте, красавице маленькой женщине тоскует. У всех спрашивает, не видел ли кто. не слышал ли. куда она подевалась. Спрашивал и у сестры своей:

— Ты в тот день с ней купаться ходила, расскажи, что знаешь. Сухая-Как-Под-Ветром-Качающаяся-Трава-Женщина отвечает:

— В тот день мы уже от реки к воротам подходили, вдруг, будто из-под земли вырос, встал между нами медведь. Схватил маленькую женщину и унес. Больше ничего не знаю.

Взревел Менкв-Ойка, к лесу бросился.

Три дня в лесу бушевал, деревья с корнем выворачивал, а к концу третьего дня стали падать на городок клочья медвежьей шерсти, когти медвежьи, зубы медвежьи.

Вернулся Менкв-Ойка страшнее бури, чернее тучи. Сестре так сказал:

— Бил я медведей, стариков лесных трепал, в клочья разрывал… Пленницы моей, маленькой женщины, нету у них! Скажи, что знаешь?

Затряслась от страха Сухая-Как-Под-Ветром-Качающаяся-Трава-Женщина.

— Милый мой брат, ничего больше не знаю. Ничего больше не видела, ничего больше не слышала.

Стал Менкв-Ойка всех пробегающих зверей, всех пролетающих птиц, всех проплывающих рыб спрашивать. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал.

Загрустил трехсаженный лесной дух, посреди городка скамью поставил, сел на нее и заплакал. Плачет-рыдает, ручьями слезы текут.

Так целый год сидит.

Пролетал как-то над городком черный ворон Острый Клюв. Менкв-Ойка голову поднял, спросил:

— Над землей ты повсюду летаешь, все видишь. Пленницу мою, маленькую женщину, не встречал ли где?

Отвечает ворон:

— Знаю, где она, видел ее. Только тебе, как ни проси, не скажу. Ты с охоты идешь — меня от добычи отгоняешь, кусочка мяса не кинешь, капельки крови не дашь.

Улетел ворон. А Менкв-Ойка от злой досады еще громче заплакал.

Тут пролетала над его головой синичка.

— Чип-чип, что я знаю! Что я знаю!

— Что ты знаешь? — крикнул ей Менкв-Ойка.

— Знаю, знаю, что в гнезде моим птенчикам тепло будет. У маленькой женщины, Вищ-Отыра богатыря жены, сын родился. Мать сыночку мохом люльку устлала. Когда ребенка перекладывала, клочок теплого моха за окно выпал. Я тот мох подобрала, в свое гнездо несу. Чип-чип!

Трехсаженный лесной дух разом плакать перестал. Вскочил, громко крикнул:

— Собирайтесь, менквы мои! Идем войной на Вищ-Отыра богатыря, что унес мою пленницу, маленькую женщину!

Снарядились менквы-воины, отправились. Столько их было, что когда первые к городку Вищ-Отыра подошли, последние только из ворот городка лесных духов выходили.

Впереди войска трехсаженный Менкв-Ойка идет. Рядом с ним брат его, по имени Пирх-Камка-Сорт-Камка, шагает. Подошел Менкв-Ойка к палисаду закричал:

— Эй, Вищ-Отыр, отдай мою пленницу, маленькую женщину! А не хочешь, свою силу, ловкость свою покажи. Посмотрим, кто кого одолеет.

Вищ-Отыр костяной лук схватил, стрелу из колчака вынул. Стрела длиной в четыре четверти, наконечник у нее железный, в три четверти. Наложил Вищ-Отыр стрелу на середину лука, стал тетиву натягивать. Натянул на всю длину стрелы, на всю длину наконечника. Пустил стрелу.

«Тэнн-тэнн», — она запела, лесного духа в плечо ударила, с ног его сбила и дальше полетела. Потом в землю воткнулась во весь железный наконечник.

А Менкв-Ойка вскочил, к городку бросился. Рубит тяжелым ножом палисады, кричит:

— Куда годятся твои стрелы, куда тебе со мною тягаться!

Вищ-Отыр вторую стрелу пустил. Стрела в грудь лесного духа ударила, на три сажени его отбросила, а сама поверх голов войска перелетела, по самые перья в землю воткнулась.

Так бьются три дня без еды, три ночи без сна. У Вищ-Отыра тетивой кожу с пальцев содрало. Вдруг он слышит, Менкв-Онка ему кричит:

— Эй, Вищ-Отыр, поесть хорошо бы, отдохнуть неплохо бы!

Перестали биться. Вищ-Отыр в дом вошел. Молодая жена лук у него из рук взяла, в угол поставила. Пот у мужа со лба рукавом утерла. Потом пить-есть подала. Он есть не начинает, сестре говорит:

— Иди к нашему старшему брату, скажи ему: тетивой у меня на пальцах кожу сорвало, силы мои кончаются. Не придет ли, не поможет ли мне. Беги в земле вырытым ходом, что ведет от моего городка к городку брата.

Побежала сестра. К старшему брату пришла, говорит ему:

— Старший брат, иди помоги младшему. Трое суток бьется он с лесным духом, тетивой ему на пальцах кожу сорвало, силы его кончаются.

Усмехнулся старший брат.

— Разве я человек? Я камень. Так Вищ-Отыр сказал. Если у него оружие затупилось, пусть придет, об меня поточит. А я к нему не пойду.

Заплакала сестра, в земле вырытым ходом назад побежала. Вищ-Отыр ее выслушал, ничего не сказал. Опять за лук взялся, стрелы схватил.

Пустил первую стрелу. Десять менквов рядом стояли — стрела всех десятерых пронзила. Вторая стрела пригвоздила к земле двадцать менквов.

А Менкв-Ойка со своим братом тяжелыми ножами три палисада в щепки искрошили, к четвертому добираются.