Куинн посмотрел в иллюминатор. «Конкорд» летел над побережьем Новой Англии и готовился перейти на сверхзвуковую скорость. Самолет был еще в пределах Америки, а обещания были уже нарушены. Было 10 часов 15 минут восточного дневного времени и 15 часов 15 минут в Лондоне. До аэропорта Хитроу оставалось три часа лета.

Первые сутки своего заключения Саймон Кормэк провел в полной изоляции. Эксперты знают, что это – часть процесса «размягчения» пленника, дающая ему много времени на то, чтобы поразмыслить над своей изоляцией и беспомощностью. А также для того, чтобы голод и усталость сказали свое слово. Заложник, полный энергии, готовый спорить и жаловаться, а также планировать какой-нибудь побег, создает проблемы своим похитителям. Гораздо легче управлять жертвой похищения, доведенной до состояния безнадежности и униженно благодарной за маленькие льготы.

В десять часов утра, – на второй день, приблизительно в то время, когда Куинн вошел в комнату Кабинета в Вашингтоне, Саймон крепко спал, когда он услышал, как щелкнула задвижка глазка в двери камеры. Посмотрев на глазок, он различил глаз человека, наблюдавшего за ним. Его кровать стояла как раз напротив двери, и даже когда трехметровая цепь была полностью натянута, он не мог выбраться из поля зрения наблюдателя.

Через несколько секунд он услышал лязганье двух отодвигающихся засовов. Дверь открылась на три дюйма, и в нее просунулась рука в черной перчатке. Она держала белую карточку, на которой было послание, написанное фломастером печатными буквами:

Он подождал несколько секунд, не зная, что делать. Карточка нетерпеливо помахивала.

– Да, – ответил он. – Понимаю. Три стука в дверь, и я надеваю капюшон.

Карточка исчезла и на ее месте появилась другая. Она гласила:

– Понимаю! – крикнул он.

Карточка исчезла, и дверь закрылась. Через несколько секунд было три громких стука. Он послушно достал толстый черный шерстяной капюшон, лежавший у него на кровати. Он надел его на голову, натянув даже до плеч, сел, положив руки на колени, и стал ждать, дрожа. Через толстую ткань он ничего не слышал, но просто почувствовал, что кто-то в ботинках на мягкой подошве вошел в камеру.

Вошедший похититель был одет с ног до головы в черное, включая лыжную маску, оставлявшую видимыми только глаза. И это несмотря на то, что Саймон не мог ничего видеть, но такова была инструкция руководителя.

Человек поставил что-то у кровати и вышел. Через капюшон Саймон слышал, как закрылась дверь и лязгнули задвижки, а затем послышались два громких стука. Саймон медленно стащил капюшон с головы. На полу стоял пластмассовый поднос, а на нем пластмассовая тарелка, пластмассовые нож и вилка, а также стакан. На тарелке были сосиски, запеченные бобы, бэкон и кусок хлеба. В стакане была вода.

Саймон был страшно голоден, так как не ел ничего со времени ужина в день перед пробежкой. Не подумав, он сказал «спасибо» в сторону двери. И тут же спохватился – ему не нужно благодарить этих ублюдков. В своей невинности он не сознавал, что стокгольмский синдром начинает давать знать о себе – странное чувство, появляющееся у жертвы по отношению к своим преследователям, так, что жертва направляет свой гнев на власти, которые позволили этому случиться, а не на похитителей.

Он съел все до последней крошки, медленно, с большим удовольствием выпил воду и заснул. Через час сигнал повторился, процесс пошел в обратном порядке, и поднос исчез. Саймон в четвертый раз воспользовался ведром, а затем снова лег на постель и стал думать о доме и о том, что они могут сделать для него.

А в это время Уильямс возвратился из Лестера в Лондон и докладывал Крэмеру в его кабинете в Новом Скотланд-Ярде. К счастью, Ярд, штаб полиции столицы, находится всего в четырехстах ярдов от здания Кабинета.

Бывший владелец фургона «форд-транзит» был в полицейском участке в Лейчестере. Это был испуганный и, как позже оказалось, невиновный человек. Он заявил, что фургон не был ни продан, ни украден, он был просто списан после аварии, случившейся два месяца назад. А так как в это время он переезжал в новый дом, он забыл сообщить об этом Центру по выдаче лицензий в Суонси.

Следователь Уильямс проверял эту версию. Владелец фургона, свободный строитель, должен был забрать два мраморных камина у одного дельца в южной части Лондона. Поворачивая за угол около дома, подлежащего сносу, откуда были сняты эти камины, у его фургона возник «спор» с экскаватором. В споре победил экскаватор. Фургон, все еще носивший первоначальную голубую окраску, был списан вчистую. Хотя внешние повреждения были не слишком велики и сосредоточились в основном в районе радиатора, крепление шасси было разрушено полностью.

Он вернулся в Ноттингем один. Представители страховой компании осмотрели фургон во дворе местной фирмы, собирающей битые машины, объявили его не подлежащим ремонту, но деньги платить отказались, так как машина была застрахована не на полную стоимость, и в столкновении с экскаватором виноват был он. Он был очень расстроен. Фирма, занимающаяся битыми машинами, по телефону предложила ему 20 фунтов за фургон, и он никогда больше не возвращался в Лондон.

– Кто-то привел его в рабочее состояние, – сказал Уильямс.

– Хорошо, – заметил Крэмер, – значит, оплата за восстановление была с нарушением закона. Работники лаборатории говорят, что при ремонте шасси применялась сварка. К тому же поверх первоначальной голубой краски была наложена зеленая краска. Просто пульверизатором. Грубая работа. Найдите того, кто это сделал и кому продали машину.

– Я еду в Балем, – сказал Уильямс, – фирма, собирающая битые машины, находится там.

Крэмер вернулся к своей работе, а ее накопилось очень много – десяток разных бригад прислали свои отчеты. Результаты судебной экспертизы были собраны почти все, и качество их было отличное. Беда состояла в том, что этого было недостаточно. Пули, извлеченные из трупов, соответствовали гильзам «Скорпиона», что было вполне естественно. Никаких новых свидетелей из района Оксфорда не было. Похитители не оставили отпечатков пальцев или каких-нибудь других следов, кроме отпечатков покрышек. Следы покрышек фургона были бесполезны, так как сам фургон был сожжен. Около сарая никого не видели. Покрышки «седана», следы которого вели от сарая, были определены по фирме и модели, но они подходили к сотням тысяч других «седанов».

Дюжина полицейских графства потихоньку узнавали у агентов по продаже недвижимости относительно домов, арендованных за последние шесть месяцев, которые по площади и изолированности удовлетворяли бы похитителей. В Лондоне такую же работу проводила полиция метрополии на тот случай, если преступники решили лечь на дно в самой столице. Это означало, что нужно проверить тысячи договоров об аренде. Во главе списка стояли жилища, за аренду которых платили наличными. И таких квартир были сотни. Уже стало известно о дюжине тайных любовных гнездышек, два из которых снимали национальные знаменитости.

Представители преступного мира, тайно сотрудничающие с полицией, так называемые «травки», получили инструкцию узнать что-нибудь о группе известных преступников, готовящихся провернуть большое дело, или о крупных преступниках, которые внезапно исчезли из вида. Преступный мир выворачивали наизнанку по-крупному, но никаких результатов до сих пор не было.

У Крэмера была куча сообщений о том, что Саймона где-то видели.

Сообщения эти были весьма вероятными, возможными и просто от психопатов.

И все они проверялись. Была еще большая стопка записанных на бумагу сообщений, переданных по телефону, от людей, заявлявших, что сын президента США находится у них. И опять же некоторые были от сумасшедших, а некоторые выглядели правдоподобно. К каждому звонившему из второй группы относились со всей серьезностью и убедительно просили поддерживать связь. Но Крэмер нутром чувствовал, что истинные похитители хранили молчание, давая властям возможность попотеть. И это у них получалось неплохо.