Я дружески ткнул его кулаком в плечо:

- Заметано. Через неделю будешь кирпичную стену с одного удара разваливать. Головой. Причем независимо от твоего согласия.

Отсмеявшись мы разошлись по своим делам: я - к своим «баранам», а Казачина пошел экспериментировать со смолой и порохом.

….

Погоняв «курсантов» еще с полчасика я объявил об окончании занятия. В быстром темпе выдал персональные рекомендации каждому и, довольный собой, направился к командиру с целью получения дальнейших указаний.

Идя по полю, я обратил внимание на неприятный запах, на который до этого момента как-то не обращал внимания (Как же обратишь тут - четверо суток - это с учетом поездки в Минск и подготовки к игре, без душа и ванны!). Что-то знакомое было в нем… Черт, ну точно! Так пахло в больничном морге! В отрочестве, еще учась медучилище, я пару лет отработал санитаром, а затем и операционным медбратом в одной из московских больниц. Только здесь к этому «запаху смерти» не примешивался «аромат» формалина, вот я сразу и не узнал его. Блин, да мы же на кладбище живем! Хорошо, что я к командиру иду, надо будет предложить перебраться куда-нибудь в другое место. Размышления на эту не очень приятную тему как будто придали толчок моим мыслям. Я вспомнил, то важное, что забыл утром…

«Гиммлер! Твою мать, через месяц в Минск приедет Генрих Гиммлер. Рейхсфюрер СС будет инспектировать лагерь военнопленных и Минское гетто!» - я читал об этом в какой-то книге за несколько месяцев до приснопамятной поездки в Минск.

Как ужаленный я рванул к командиру.

- Как позанимались? Не сильно бойца помял?

- Саш, не время. Позже. Я что вспомнил-то! Четырнадцатого, а, может, и пятнадцатого августа в Минск приедет Гиммлер!

Саня даже рот раскрыл от неожиданности.

- Бродяга, ко мне! - закрыв рот, рявкнул он. Все-таки реакции и скорости мышления командира и молодые должны завидовать!

Шура-два нарисовался буквально через пару минут.

- Так, - взял быка за рога Фермер, - ты представляешь, что этот разгильдяй только что вспомнил?

- Нет, откуда?

- В Минск. Приедет. Гиммлер! - раздельно произнес командир.

- Еп… А не зря мы поутру про индивидуальный террор говорили, не зря!

И, повернувшись ко мне, Бродяга спросил:

- Когда? На сколько?

- То ли четырнадцатого, то ли пятнадцатого августа… - неуверенно ответил я. - Он там какую-то айнзатцкомманду инспектировать должен…

- Месяц на подготовку. Нормально.

Фермер задумчиво поскреб заросший подбородок, а потом произнес:

- Так, в течение следующей недели проводим серию диверсий, смещаясь вдоль шоссе на восток, потом загибаем крюк и идем на Минск.

- А зачем диверсии-то на шоссе устраивать? - не понял я.

- А мы возможных «кураторов» отвлечем, - пояснил Бродяга.

- Да какие, на фиг, «кураторы». Кто о нас знает? Кому мы нужны?

- Ты, Тоха, немцев не недооценивай! Они педанты еще те. Это пока за нас не взялись, поскольку мы - «чокнутая бабуся». Но, будь уверен, если мы маху дадим, прилетит нам столько, что и поднять не сможем.

……..

Появившаяся цель и пугала и манила одновременно. С одной стороны, Генрих Гиммлер однозначно заслуживал смерти, ведь концлагеря уже работали, а наших советских граждан расстреливали на обочинах дорог. К тому же, гибель третьего, а то и второго человека в реальной иерархии рейха могла заставить припадочного фюрера заметаться и наделать кучу ошибок, вроде отзыва частей с фронта для чистки тылов.

С другой стороны, были, как это ни странно, аргументы и против: маниакальное упорство с которым Гиммлер создавал боевые части СС, лишало вермахт довольно значительной части качественных призывников, а вооружение этих частей «второсортицей», разгружало оружейные заводы Германии для производства оружия «первой», так сказать, очереди.

Хотя по боку экономику, за одно только введение «газенвагенов» и приказ о перепрофилировании части лагерей из концентрационных в «лагеря смерти» эту тварь на куски порезать надо.

«Так, что я помню об этом визите?» - задал я сам себе главный вопрос. «Практически ничего!» - тут же пришел ответ от сознания. Тут мне вспомнилась одна нехитрая методика по активизации подсознания, которую я частенько применяю, когда потеряю какую-нибудь вещь дома. Смысл в том, чтобы не сосредотачиваться на поисках предмета, а позволить разуму «скользить» от одной вещи к другой. То есть, вместо лихорадочного перерывания книжных шкафов и тумбочек, я спокойно брожу по квартире, и позволяю телу делать неосознанные движения. Обычно через пять минут руки сами открывают нужную дверцу, или, приподняв какую-нибудь газету, находят ту самую книгу. Аналогично, когда кто-нибудь из моих друзей при метании в мишень теряет в густом подлеске нож, я вместо судорожного вытаптывания травы, просто иду в направлении броска и, как бы машинально, поднимаю «потеряшку» с земли. Конечно, потом, при анализе, я понимаю, что здесь вот - веточка была надломлена, а здесь на коре след от отскочившего ножа, но картинка, обычно, возникает сама собой, не разбиваясь на детали. Эта методика, которую мне «показал» один из моих наставников, здорово выручала меня, когда я учился на химфаке одного из вузов - сложные формулы органических соединений я запоминал целиком, а не вычерчивал, высунув язык и скрипя мозгами.

Вот и здесь, я присел в тенечке и бездумно уставился на бегущие в небе облака…

«Минский аэродром… Кубе…» - всплыло в голове через какое-то время. Потом появилось еще несколько слов: «Юбилейная площадь», «гетто», «сто тысяч»…

Вскочив, я направился на поиски Дымова. Сержанта я нашел сидящим под «оружейным» тентом в компании Алика и Трошина. Совместными усилиями они пытались разобрать чешский ручной пулемет. И, судя по количеству деталей, лежащих на коврике и отсутствию мата, получалось это у них неплохо.

- Зельц, дело к тебе есть, да и к тебе, Вячеслав - тоже. # Начал я без лишних предисловий.

Дымов попытался вскочить прямо под тентом, так, что чуть не сорвал его с растяжек. «Да, здорово его Бродяга «накачал»!» - подумал я и продолжил.

- Вы, друзья мои как, в Минске хорошо ориентируетесь?

- Не очень. Бывал пару раз. - Ответил Зельц.

- А ты? - повторно поинтересовался я у Трошина.

Тот задумчиво посмотрел на меня. Потом ответил:

- В тридцать шестом почти месяц прожил. Мы тогда приезжали опытом обменяться. Ну, и перед войной уже - неделю.

- Великолепно! То есть город знаешь?

- Ну, не так, чтобы очень хорошо… - замялся он.

- Район Оперного театра знаешь?

- Если новое здание, то видел, как раз перед войной. Его ведь только в тридцать девятом построили.

- А какое от этого театра расстояние до аэродрома?

- До Минского центрального или еще какого?

- Центрального.

- Километра четыре.

- Так, хорошо. А Коммунистическую улицу и площадь Свободы знаешь?

- Да, конечно.

- Ну и чудненько! - и весело насвистывая, я отправился к командиру, оставив боевых товарищей в некотором недоумении.

Увидев мою лучезарную физиономию, Фермер удивленно приподнял брови:

- Что за счастье? Что за радость?

- Да вот, выдавил из собственного мозга немного информации по объекту…

- Так давай, делись… свеженадавленным… - в чем в чем, а чувстве юмора нашему командиру отказать нельзя.

- Для начала, я точно вспомнил дату. Этот хорек прилетит в Минск четырнадцатого августа…

- Хорошо, жизнь стала значительно легче. А уедет когда?

- Вечером пятнадцатого, но программа у гада будет весьма насыщенной.

- Стоп. Погоди… Товарищ капитан, пулей ко мне! - позвал Саша Бродягу.

Пока начштаба слезал со своей «радиоелки», как метко назвал Док то гнездо, что соорудили для нужд связи, я успел покурить «командирских с фильтром» (так сам Саша обзывал любимый им «Русский Стиль», пачки которого, в силу их ярко выраженного «старорежимного» декора, никогда не доставал из кармана.).