Малахов осторожно прикрыл дверь и пошел к выходу. Вслед ему неслась уверенная напористая речь Виталия:

— Трос состоит из восьми жил. Каждая жила создает свою упругость… Смотрите внимательно, джентльмены, я закладываю сюда монтировку, всем видно? И способом вращения монтировки по прядям заплетаю…

На улице Малахов взглянул на часы. Было четырнадцать двадцать. В пятнадцать перерыв, в пятнадцать тридцать старшины выведут роты на обед. Следовательно, для серьезного разговора Виталий будет недоступен еще час сорок минут… Он вырвал из блокнота листок, написал: «Виталий, есть разговор. Жду в шестнадцать в общежитии. Борис» — и, взбежав по крутой лестнице, оставил записку в канцелярии второй роты.

На душе у него как-то сразу стало легче. Как это Митяев сказал: «У каждой середины есть два края»? Отлично. Побыли, Борис Петрович, у одного края, — попробуйте перебраться к другому… А пока двигайте к своим родным воинам, взгляните, чем они там занимаются в дизельном классе.

Зампотех роты старший лейтенант Подопригора кивнул Малахову и повернулся к стоящему перед ним в великом смущении Степе Михеенко. Малахов тихонько сел за последний стол и, хотя никто не оглянулся, был уверен, что солдаты засекли его появление.

Подопригора сердито пригладил ладонью свой сивый, чубчик и спросил гулким басом, неизвестно где помещавшимся в его мелком узкогрудом теле:

— Михеенко, мы с вами изучали вождение автомобиля в особых условиях чи не изучали?

— Изучали, товарищ старший лейтенант, — признался Степа.

— Может, и конспект есть?

Степа взбодрился.

— Так точно. Все до единого записував.

Он ринулся к своему месту и с гордостью вручил зампотеху толстую тетрадь, любовно обернутую в розовую миллиметровку и разрисованную орнаментом. Подопригора полистал конспект и вздохнул. Маленькие темные глазки смотрели с такой горькой обидой, словно Михеенко ударил его из-за угла.

— Так что же ты вчера, когда подавал автомобиль к урезу воды, по слякоти колеса не приспустил, а? Мог же запросто в воду скувырнуться и… да что с тобой говорить!

Михеенко стал багровым. Подопригора, подчеркнуто не глядя на измученного совестью Степана, протянул ему конспект.

— Садись. А чтоб такое впредь… Лозовский, объясните товарищам, в чем суть ошибки Михеенко.

Лозовский захлопнул тетрадь и встал, с сочувствием кося угольным глазом на поникшего Степу.

— Известно, что у хорошо накачанного колеса площадь опоры на грунт меньше. Следовательно, при подаче автомобиля к урезу воды по песчаному, глинистому или заболоченному грунту колеса надо приспускать, увеличивая тем самым площадь опоры. Тогда они не будут скользить или проваливаться.

— О! Слыхали? Это же то, что называется! — Подопригора довольно блеснул стальными зубами. — Особенно это касается такой тяжелой машины, как КрАЗ. Какая у нас с вами главнейшая задача? Оборудовать и содержать мостовую переправу. Тут хоть умри, но сделай! А если река попадется со слабым грунтом? Тут, я вам скажу, водителю вдвое приходится. Тут не зевай. И самое сложное — выгрузить звено… Значит, так. Конспекты закрыть. Даю задачу: задний мост КрАЗа увяз в грязи, до воды еще два-три метра. Что в этом случае должен делать водитель? Минуту на размышление.

Солдаты притихли. Малахов тоже попытался воспроизвести в памяти тот раздел конспекта, где Подопригора излагал принципы вождения машин в особо сложных условиях, и не смог. Он достал было из планшетки конспект, но раскрыть постеснялся, рассердился на себя за несостоятельность и принял героическое решение: изучить взводную технику на уровне механика-водителя. Как говорит Хуторчук, словосочетание «не знаю» в лексиконе офицера — признак профессиональной непригодности. «Слишком красиво сказано, чтобы быть истиной, но где-то рядом», — подумал Малахов и невольно взглянул на Белосельского. Иван задумчиво смотрел в окно, подперев подбородок рукой. В серых глазах сосредоточенность, точно он рассматривал что-то за окном, где не было ничего, кроме бетонного забора и сосен. Малахов готов был поспорить на что угодно, что Белосельский сейчас далеко отсюда. Интересно, где он, о чем думает? А спроси — отделается пустой фразой. И на глаза надвинет вежливые заслонки. Для Малахова Иван, как магазин, где на витрине есть все, что положено по уставу, но на входе замок… Попробуй отомкни.

Подопригора взглянул на японский хронометр и добродушно пробасил:

— Время истекло. Есть желающие? Нет? Павлов, прошу…

— Кто — я? — недовольно переспросил Павлов. — Ну… шины приспустить. А что еще?

— Подручный материал, фашины, — шепотом подсказал Зиберов.

— Прекратить подсказки! — рассердился Подопригора. — Не в школе! В боевых условиях подсказывать будет некому. Садитесь, Павлов. Зиберов, доложите вслух ваше решение.

Зиберов не спеша поднялся.

— Какое решение, товарищ старший лейтенант? Я понтонер, а не водитель. Мне лишние знания ни к чему.

Подопригора насупился.

— В армии командир определяет, какие знания нужны солдату, — жестко сказал он, — в бою отсутствие знаний — предательство, понятно вам, Зиберов? Лишние знания… Зачем лезете с подсказками, если не знаете?

Зиберов расплылся в простодушной улыбке.

— Вы же сами прошлый раз о взаимовыручке рассказывали, товарищ старший лейтенант. Сам погибай, а товарища выручай.

Кое-кто засмеялся, но Подопригора был мрачен, и солдаты притихли. Многие поглядывали на безмятежного Зиберова с неприязнью: чего выставляется? Лишь бы человека подразнить…

Старшего лейтенанта Подопригору в полку любили. Он был безобиден и покладист во всем, что не касалось его разлюбезной техники. Старослужащие рассказывали, что однажды он написал в характеристике нерадивого механика: «…у ефрейтора Петрова поршни и цилиндры покрыты коррозией эгоизма».

Малахов тоже помрачнел. Выходка Зиберова вернула его мысли к недавней стычке с Дименковым. И к истории на полигоне… Он терялся в догадках: что это было — случайность? Внешне — да, но интуиция подсказывала другое, чему Малахову не хотелось верить.

Вчера он проводил со взводом занятия по подрывному делу. Отрабатывали тему: «Подрывание низководных мостов и дорожных сооружений». Командир поставил задачу: подорвать водопропускную железобетонную трубу через дорогу. Возни с этим делом предстояло много, и Малахов решил упростить решение задачи. Во-первых, не было нужды взрывать трубу в точно назначенное время, и Малахов не стал дублировать сеть из детонирующего шнура электровзрывной, а во-вторых, он спешил в город, и Дименков разрешил уехать сразу же после занятий.

Солдаты работали на редкость дружно. Непонятно откуда, но все знали, что у матери лейтенанта сегодня день рождения. И все бы удалось, если бы не Зиберов… Он вставлял шнур в капсюль-детонатор и забыл обжать его плоскогубцами. Когда солдаты делали взрывную сеть — шнур выдернулся и… взрыва не получилось. А на полигон в эту минуту, как нарочно, принесло полковника…

Безусловно, Зиберов мог «забыть»… это самая элементарная, самая распространенная ошибка у саперов. И все-таки, все-таки… Малахову не давал покоя брошенный исподтишка недобрый взгляд Зиберова, когда Дименков распекал лейтенанта перед всем взводом. Конечно, ни о какой поездке домой уже не могло быть и речи. И Малахов невольно сопоставил «ошибку» Зиберова и их встречу на шоссе накануне…

Подопригора подошел к разрезанному агрегату на железной тумбе возле стены с диаграммами, провел, вернее, нежно погладил цилиндр и повернулся к притихшим солдатам. Маленькие глазки выискали во множестве лиц того, кто мог сейчас его утешить.

— Степанов, доложите свое решение.

Коля встал, и головы солдат, как подсолнухи к солнцу, повернулись к нему. Даже Белосельский отвел, наконец, свой взор от окна и приготовился слушать.

— Для решения этой задачи есть, пожалуй, единственный путь: первое, использовать подручные материалы для повышения проходимости; второе, снизить давление в шинах до минимально допустимого; третье, включить передний мост и демультипликатор. И двигаться только по прямой, не маневрировать до окончания операции.