То же относится и к вассальным отношениям. «Наш удельный боярин, вассальный слуга князя, наравне со своим западным товарищем феодалом имеет своих слуг, подчиненных ему на тех же началах военной, вольной, договорной службы. Боярин, так же как западный вассал, должен был иметь своих военных слуг, потому что он исполнял вполне свое обязательство службы только тогда, когда по призыву князя «садился на конь», являлся в военном снаряжении не один, а в сопровождении более или менее многочисленного отряда своих конных слуг и пеших людей» [153].
Сходство русского и западноевропейского права того времени очевидно. Говорить о «бесправии» населения в Московии XV-XVI веков можно не в большей степени, нежели в Германии или Франции. «И господин Великий Новгород, и его счастливый соперник, великий князь московский Иван Васильевич, мы это твердо должны понимать, – отмечает М. Покровский, – властвовали не над толпой однообразных в своем бесправии подданных, а над пестрым феодальным миром больших и малых «боярщин», в каждой из которых сидел свой маленький государь, за лесами и болотами северной Руси умевший не хуже отстоять свою самостоятельность, чем его западный товарищ за стенами своего замка» [154].
Общие процессы, характерные для Западной Европы, типичны и для Руси времен становления Московского государства. XV век, ставший временем бурного развития на Западе, был успешным и для России. Неслучайно именно к этому периоду относится творчество Андрея Рублева, которое многими считается русским вариантом раннего Ренессанса. Да, в XV веке русская культура все еще более «средневековая», чем итальянская. Но то же самое может быть сказано и про Швецию и даже, с известными оговорками, про Германию. Социальная и политическая организация эволюционирует в том же направлении, что и в соседних европейских странах.
Если Киевская Русь во многом опережала Западную Европу, то Русь Московская в том виде, в каком она сложилась к 1450-1480 годам, в целом находилась с ней на одном уровне развития. Артиллерия и архитектура являются в это время передовыми направлениями технологического развития. И здесь московские правители стараются не отстать от передовых стран Южной Европы. В Венецию в 1474, 1493 и 1499 годах отправляются посольства, каждый раз не столько ради политических целей, сколько ради вывоза специалистов. В 1489 году посольство отправляется в Австрию, чтобы привезти в Москву мастеров горного дела. Из Венгрии приглашают литейщиков, серебряных дел мастеров, архитекторов. Отставание заметно лишь в книжном деле: первые печатные станки появляются в Московии лишь в XVI веке.
Не была Россия изолирована и от морской торговли. Датские документы свидетельствуют, что русские суда появлялись на Балтике и в XV, и в XVI веке [155]. Проблема была не в отсутствии связей, а в том, что не было удобных портов. В результате русские суда, выходившие в море через реки, были малого водоизмещения, везли мало груза и не могли конкурировать с немецкими.
Приглашение иностранных мастеров свидетельствует об отставании, но не об отсталости. Из Италии и Германии выписывали мастеров не только в Россию, но и в Швецию, даже в Англию. Это было общеевропейской нормой. В Московском Кремле соборы и фортификационные сооружения возводят итальянцы. Антон Фрязин и Пьетро Антонио Солярио строят в 1485-1491 годах башни, Аристотель Фиораванти в 1475-1479 годах возводит Успенский собор, а в 1505-1508 годах Алевиз Новый сооружает на месте древнего храма, построенного еще при Иване Калите, пятиглавый Архангельский собор, явно придав ему, по признанию историков искусства, «черты, характерные для венецианской дворцовой архитектуры эпохи Ренессанса» [156].
Как выяснили современные исследователи, «создателями гербовой печати Ивана III, где впервые на Руси появилось изображение двуглавого орла, были резчики из Северной Италии» [157]. Геральдическое происхождение русского орла от византийского несомненно, но дизайн в Москве предпочли не греческий, а итальянский. Это итальянское влияние никак не может считаться результатом отсталости. Ведь в XIV-XV веках именно итальянцы являются лучшими в Европе архитекторами, инженерами, художниками. Московские князья приглашают архитекторов из самой Италии, в то время как скандинавам, как правило, приходится довольствоваться немецкими мастерами. Появление итальянцев в Кремле говорит не об отсталости – скорее, о том, что Россия все еще живет в одном ритме с остальной Европой, отставая от переживающего Ренессанс Средиземноморья, но отнюдь не от своих ближайших западных соседей. Потребление правящего класса постепенно меняется и становится немыслимо без иноземных товаров. С XVI века на Русь начинают везти французские вина.
Если на юге для Москвы центром притяжения была Италия, с ее передовыми технологиями и культурными достижениями, то на севере главным партнером сделалась Дания. Чем больше осложнялись отношения со Швецией, тем больше московский двор стремился дружить с датчанами. Регулярно появлявшиеся в Москве и Копенгагене посольства обсуждали не только возможности военного сотрудничества против шведов и династические браки, но и торговлю. Вершиной этих отношений стал Копенгагенский договор 1562 года.
В начале русской истории именно новгородцы, двинувшись на юг, объединили под своей властью все то, что потом стало называться Киевской Русью. Но на протяжении всего татарского периода Новгород практически не проявляет интереса к объединению русских земель. Это, как и последующее поражение новгородцев от Москвы, принято объяснять тем, что жители купеческого города были избалованы своим благополучием, утратили боевой дух. На самом деле причины лежали гораздо глубже. С одной стороны, по мере того как утрачивал свое значение путь из варяг в греки, исчезал интерес Новгорода к контролю над южными речными путями, а с другой – сам Новгород потерял свое прежнее место в мире-экономике, что вело его к упадку. Правда, земля Новгородская давала низкие урожаи, и необходим был постоянный обмен товарами с южными территориями России. Хлеб и скот покупали в «Низовье», а туда везли соль, пушнину, красную рыбу. Зато изделия ремесла все чаще стали закупать у ганзейских купцов. Это радикальным образом меняло характер новгородской торговли. Если ранее русские купцы привозили на отсталый Запад продукцию технологически более развитой Византии или собственные изделия, изготовленные по греческим технологиям, то теперь, напротив, они обменивали более простые сельскохозяйственные продукты на изделия немецких ремесленников. Зачастую новгородское производство даже деградирует. Археологи отмечают упадок металлообработки в Новгороде XV века по сравнению с более ранним периодом.
Новгородский экспорт того времени представлен прежде всего пушниной, воском. Среди европейской аристократии той эпохи распространяется мода на меховые шубы. В Англии XIV века церковь вынуждена принимать специальные запреты, чтобы монахини перестали носить меха. Английский король Ричард II потряс воображение современников, заплатив за шубу целых 13 фунтов! Сумма действительно немалая: в то время на эти деньги можно было купить целое стадо – 86 быков. Некоторое количество меха поступало из Норвегии, но, как отмечают западные авторы, «к концу XI века большая часть мехов приходила в Западную Европу из России, а не из Скандинавии. Датчане и шведы по-прежнему могли получать дань с народов, живших на Балтике, но не могли уже свободно заходить на русскую территорию, как раньше. Русские князья все более эффективно контролировали территорию, а Новгород особенно заботился о том, чтобы держать под контролем Карелию. Купцы, которые хотели получать лучшие меха в больших количествах, должны были ехать за ними на новгородский рынок, который становился для них все важнее» [158].
