— Пронунсиаменто, которому они, конечно, содействовали.

— Изо всех сил; это был их единственный шанс на успех.

— Действительно!

— Очень рад, что вы согласны со мной. И лишь только новый образ правления вошел в силу, дон Порфирио Сандос, который, надо отдать ему справедливость, по своему недюжинному уму и неутомимой энергии является для нас опаснейшим врагом, начал с того, что провозгласил себя правителем Соноры; вы понимаете, для какой цели?

— Viva Dios! Ради того, конечно, чтобы взять силой то, чего он не мог добиться по праву.

— Не будем говорить о праве, раз мы сами не признаем его, хотя в ваших словах есть доля правды: владение стоит титула в штате, столь отдаленном от центра.

— В особенности, когда имеешь власть губернатора этого штата, — заметил дон Бальдомеро, — и можешь распоряжаться войском и судами.

— Совершенно верно, — возразил дон Бальтасар, гримасничая, — но чтобы достичь столь блестящего результата, то есть чтобы отомстить сеньору дону Мануэлю и уничтожить грозный союз платеадос, нужно немало денег.

— А у дона Порфирио их совсем не было! — воскликнул дон Мануэль, потирая руки.

— Никому не известно наверняка, что есть у дона Порфирио и чего у него нет. Этот хитрый индеец всегда себе на уме: у него ничего не выведаешь; достоверно лишь то, что вот уже несколько лет как он слывет за вконец разорившегося человека. Одним словом, он решился заложить свои мексиканские поместья, единственные, которые у него остались, а также и свою асиенду дель-Пальмар. Я следил за ним не переставая и подал ему мысль обратиться ко мне, чем он и воспользовался; я изъявил готовность выручить его и сделал вид, что рад случаю сыграть с вами злую шутку, так как все убеждены, что я ваш враг. Но вместо шестидесяти тысяч, которые ему хотелось получить за дель-Пальмар, я предложил ему двести, но не в виде займа, а как плату за его владения, которые таким образом переходят в мою собственность. Дон Порфирио согласился не сразу, но я настаивал, и он уступил на следующих условиях: асиенда дель-Пальмар и мексиканский дворец заложены в мои руки; если через два месяца, считая со дня подписания акта, дон Порфирио не заплатит мне целиком всей суммы, а также процентов — в общей сложности двухсот тридцати тысяч пиастров, — то все его владения окончательно перейдут в мои руки.

— О-о! Но…

— Я еще не кончил; слушайте дальше!

— Посмотрим, посмотрим!

— При недостатке же денег дон Порфирио может расквитаться со мной, возвратив мне известное вам завещание и письменно обязуясь в будущем отказаться от всяких преследований по этому делу дона Мануэля де Линареса и вообще от всех нападок на него прямым или иным способом, по какой бы то ни было причине.

— Вы мастерски провели это дело! — в восторге воскликнул дон Бальдомеро.

— Дело сделано прекрасно, — проговорил дон Бенито де Касональ.

— Да, действительно, вы хорошо придумали! — сказал дон Корнелио Кебрантадор.

— Договор подписан? — спросил дон Кристобаль Паломбо.

— Пять дней тому назад! — отвечал дон Бальтасар со своей гримасой, на этот раз ужаснее обыкновенного.

Дон Мануэль с неописуемым удивлением смотрел на своих друзей.

— Все, что мне ясно из этого дела, — проговорил он наконец, — это то, что у нашего врага не было ни одного реала3, а теперь…

— Он от этого решительно ничего не выиграл! — прервал дон Бальдомеро сердитым голосом.

— То есть, как же это? Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что случилось именно то, что я предвидел. Сначала ему пришлось отделаться от неотложных долгов; затем, чтобы придать своему положению известный блеск, ему понадобилось обзавестись экипажами и прочее. Шестьдесят тысяч пиастров у него исчезли в один миг. Затем, необходимо было нанести визиты членам правления, чтобы заручиться их позволением действовать по своему усмотрению, с полной безопасностью. Таким образом, в данную минуту в кассе сеньора дона Порфирио Сандоса, губернатора Соноры, не найдется и сорока тысяч пиастров.

— А-а! И больше никаких ресурсов! — воскликнул дон Мануэль. — В самом деле, милейший сеньор, вы все устроили просто прекрасно. Примите мои извинения; право, вы оказались очень ловким человеком.

— Благодарю, сеньор, но это еще не все! — сказал дон Бальтасар.

— Что же еще?

— Вы предоставили мне полную свободу действий?

— Да.

— В таком случае, я вполне воспользовался ею.

— Каким образом?

— Новый министр финансов, зайдя ко мне, стал жаловаться на плачевное состояние казны и крайнюю необходимость для правительства иметь деньги на текущем счету. Тогда я ответил ему, что несколько месяцев тому назад в Соноре появился негодяй, который своими происками причиняет огромный вред жителям этой страны, стращая их угрозами и так далее, что этот субъект, прозывающийся доном Торрибио де Ньебласом, вовсе даже не мексиканец, что это мой враг, ограбивший две мои асиенды, и что я рад был бы избавиться от него как можно скорее. Потом я так повел дело, предложив министру восемьдесят тысяч пиастров без процентов, что тот пожал мне руку, сказав, что мое заявление правильно и что он обратит на него должное внимание. Ну, что вы об этом думаете?

— Я в восторге от ваших действий; вы ловко отразили удар, который нам собирались нанести.

— Ив довершение всего у меня в портфеле имеется бумага, подписанная президентом республики и министром внутренних дел, уполномачивающая меня арестовать дона Торрибио де Ньебласа и дающая право употребить силу в случае нападения.

— Это полномочие у вас?

— Вот оно, — сказал банкир, вынимая бумагу из портфеля и передовая ее дону Мануэлю.

Последний поспешно схватил ее и быстро пробежал глазами.

— Эге, да вам выдали настоящий карт-бланш! — радостно воскликнул он.

— Почти что так! — ответил дон Бальтасар с видимым спокойствием.

— Не почти что, а точно, взгляните сами!

— Ну, положим, что точно! Я спорить с вами не буду. Значит, вы теперь довольны?

— Я восхищен, так будет вернее; не знаю, как и благодарить вас! Немало же вам пришлось похлопотать!

— Хлопоты-то что, главное — наш успех!

— Успех нам обеспечен!

— Вы думаете?

— А как же, ведь факты налицо… Вам эта бумага обошлась, вероятно, очень дорого?

— Нет, не особенно, тысяч в двадцать пиастров, не больше.

— Да это, в сущности, пустяки!

— И я того же мнения. Но, — прибавил он с гримасой, наподобие обезьяньей, как если бы та проглотила неспелый фрукт, — в уголке моего портфеля есть другая бумага, которая стоила мне несколько дороже.

— Как, еще бумага?! Да вы начинены ими, что ли? — рассмеялся дон Мануэль.

— Эге! Знаете, человеческая природа ненасытна, и я не мог устоять перед последними расходами.

— Какими расходами?

— За бумагу, о которой я сейчас говорил.

— Прекрасно; и вы говорите, что она стоила дорого?

— Страшно дорого, сеньор, но я не раскаиваюсь.

— Сколько же вы заплатили за нее?

— Увы! Целых девяносто тысяч пиастров.

— Caray! Это действительно дорого.

— Вот вы уж и осуждаете меня!

— Я? Нисколько! — с живостью воскликнул дон Мануэль. — Если бы вы истратили вчетверо больше, и то я нашел бы, что вы отлично сделали. Разве я не убежден в вашей преданности товариществу и дружбе ко мне? К тому же, вам предоставлен карт-бланш, которым вы можете пользоваться, пока вам это нравится.

— В таком случае, сеньор, я не хочу больше играть с вами, как кошка с мышью, — сказал банкир, вытаскивая из портфеля бумагу. — Вот что я вам припас напоследок. Надеюсь, что, прочитав содержимое этого рескрипта, вы не будете сожалеть о девяноста тысячах пиастров.

Дон Мануэль дрожащими руками развернул бумагу и пробежал ее глазами.

— Voto a Brios! — вскричал он с жаром. — Это невозможно!

— Что невозможно, дорогой сеньор? — спросил дон Бальтасар с гримасой.