— Эти степные охотники — верные люди, на них смело можно рассчитывать. Но и из них двое изменили вам!

— Правда, Редблад и Матадиес; но первый убит доном Руисом, а что сделалось с другим — я не знаю.

— А я знаю, потому что слежу за ним.

— Значит, мне нечего и беспокоиться?

— Нет, это уж мое дело!

— А ваши охотники где?

— Вот уже шесть дней, как они скрываются в самом Уресе.

— Черт побери; но ведь это слишком рискованно, разве вы не боитесь, что их накроют?

— Я за них спокоен; все они осторожны и шагу не сделают без моего приказа! Дон Порфирио явится через два дня; надо предупредить, чтобы он еще не показывался; мы не можем ничего предпринять ранее, чем через четыре дня.

— Отчего?

— Потому что только через четыре дня дон Мануэль сбросит с себя маску и заставит солдат провозгласить себя президентом республики трех штатов: Соноры, Синалоа и Аризоны.

— Это верх безумия!

— Нет, это результат вашего визита к нему. Он хочет попробовать окончательно раздавить дона Торрибио, пока тот еще не раздавил его самого.

— Это ужасно!

— Дон Мануэль дошел до такого состояния, что вынужден прибегать к отчаянным мерам в надежде на спасение.

— Неужели?

— Вы знаете, мне все хорошо известно.

— Меня часто удивляет, до какой степени дон Мануэль доверяет вам.

— Это мой секрет, ваша милость. Но будем лучше говорить о делах, скоро нам надо расстаться!

— Говорите, Лукас Мендес, теперь вы приказываете.

— Вы смеетесь, ваша милость!

— Нисколько; я в восторге, что, в силу обстоятельств, после того как вы были моим слугой, вы делаетесь равным мне, и очень возможно, что скоро сделаетесь моим повелителем.

— Наша жизнь состоит из контрастов. Вы поймете это, ваша милость, когда будете постарше. Знайте только, что бы ни было, я останусь навсегда вашим другом. А пока скажите дону Порфирио, чтобы он напал на Урес врасплох, в этот четверг, то есть через четыре дня, в пять часов вечера, за час до заката солнца, ни раньше, ни позже, и пусть не беспокоится о том, что произойдет в тот день в городе.

— Все будут исполнено, как вы сказали; через два часа Пепе Ортис выедет на встречу к дону Порфирио.

— Отлично; куда вы спрятали своих охотников?

— Они теперь на шхуне, которую я нарочно нанял.

— Они не сойдут на землю?

— Только некоторые, на которых я наиболее полагаюсь.

— В каком трактире они остановятся?

— У Домингеса, на набережной, почти напротив таможенной брандвахты.

— Я знаю ее; место удачно, и Домингес человек верный; в четверг, при закате солнца, пусть ваши охотники высадятся, как можно осторожнее; чтобы не возбудить подозрений, переоденьте их в костюмы стрелков и ждите меня.

— Слушаю.

— Будьте осторожнее, а пока прощайте. Да, если вы мне понадобитесь до четверга, где я могу найти вас?

— На моей шхуне! Я не выйду оттуда до последней минуты.

— Итак, решено. До свидания, дон Торрибио! Скоро вы убедитесь, до какой степени я предан вам! — прибавил старик в сильном волнении.

— Что вы хотите сказать?

— Ничего, извините меня, до свидания!

— До свидания, Лукас Мендес, желаю вам успеха!

— Теперь наша судьба в руках Бога! — проговорил старик в раздумье.

Через десять минут дон Торрибио, перейдя реку, выезжал из леса.

— Еще четыре дня! — сказал Лукас Мендес, провожая взглядом молодого человека. — Четыре дня, и потом!.. О Господи! Помоги мне! Тебе одному известно, что я начал эту борьбу не только из мести! Справедливость должна восторжествовать, наделив каждого по заслугам.

Он вошел в палатку и через несколько минут вышел оттуда, переменив костюм, а через час уже въезжал в Урес.

Солнце садилось в багровых облаках, и почти тотчас же день сменился ночью. В это время из лесу выезжал всадник, который был не кто иной, как наш знакомец Пепе Ортис, направлявшийся к Уресу. Внезапная темнота не смутила юношу: в тропических странах все привыкли к такому явлению. К тому же, его глаза скоро освоились с темнотой и он видел довольно ясно, чтобы верно держать путь.

Подъехав к густой чаще, он остановился и два раза крикнул по-совиному.

Почти тотчас же со всех сторон ему ответили такими же криками, точно он вспугнул целую стаю сов; вслед за тем начали появляться всадники и молча становились за ним в ряды; все в мундирах стрелков; сам же Пепе Ортис был в капитанском мундире.

— Сколько нас? — спросил он сдержанным голосом.

— Пятьдесят, — ответил ему лейтенант, по голосу которого можно было узнать, что это был дон Руис Торрильяс де Торре Асула, — больше я не успел собрать, но зато каждый из них стоит троих по своей храбрости и честности.

— Благодарю вас от имени дона Торрибио и дона Порфирио!

— Не стоит благодарности; итак, сегодня ночью?

— Сию минуту, ваша милость; наши войска уже заварили кашу, а дон Порфирио ждет условного сигнала, чтобы нагрянуть со стороны Ариспе.

— А нам что делать?

— Мы присоединимся к дону Торрибио; он теперь сидит в трактире подле речки. Вы больше никого не ждете?

— Нет, все мои люди здесь!

— Ну, в таком случае, — сказал Пепе Ортис, принимая тон командира и обнажаю саблю, — направо, по четыре в колонну и марш скорой рысью!

Лишь только маленькое войско удалилось, из кустов выпрыгнул человек и пустился вслед за всадниками, приговаривая со злорадством:

— Молодец, Матадиес! Вот дураки-то: рассказывают громко о своих делах среди дороги. Viva Cristo! Если на этот раз дон Мануэль не заплатит мне по крайней мере ста унций, то будет не благ…

Бандит не успел докончить: в воздух взвилась веревка и, стянувши ему шею, поволокла за лошадью, мчавшейся во весь дух. Он всячески отбивался, стараясь освободиться от петли, но все напрасно; его тело, ежеминутно зацеплявшееся за кусты, превратилось в сплошную рану, и вскоре он умер в страшных мучениях. Тогда всадник остановился, удостоверился в смерти бандита, снял с него веревку и, сев на седло, поехал по направлению к городу.

— Так тебе и надо, несчастный шпион, — проговорил он, — ты наказан по заслугам; упокой, Господи, его душу! — И он набожно перекрестился. Этот всадник был Лукас Мендес.

Пока бывший слуга дона Торрибио расправлялся со шпионом, Пепе Ортис во главе своего войска въезжал в город.

Ночь была темная, улицы пустынны; все жители позакрывались у себя, ежеминутно вздрагивая от выстрелов, доносившихся из центра города, где шла ожесточенная битва.

Пепе Ортис, прекрасно изучивший Урес, повел свое войско, по узкой и грязной улице, в тот квартал, где находились казармы и велел им загородить входы на улицы. Затем, взял с собой шесть человек, он направился к кабачку, в котором офицеры часто собирались поиграть, попить и повеселиться. Пепе Ортис был уверен, что и теперь многие из них не утерпят, чтобы хоть на несколько минут не забежать в кабачок с деньгами дона Мануэля, которые тот раздавал по случаю пронунсиаменто.

Он пошел в кабачок и вызвал самого хозяина, который узнав, что его спрашивает капитан в сопровождении нескольких солдат, не осмелился ослушаться и поспешил выйти к нему.

— Что вам угодно, капитан? — спросил он, искоса поглядывая на Пепе Ортиса.

— Что ты предпочитаешь, — вдруг сказал ему тот, — получить десять унций, или погибнуть? Выбирай скорей, без рассуждений!

— Caray! Конечно, лучше получить десять унций. Что нужно для этого?

— Сколько теперь офицеров в твоей конуре?

— Двадцать или двадцать пять самое большее, ваша милость!

— Ты лжешь, наверное, больше!

— Нет, ваша милость; теперь кажется дерутся, им и то очень трудно оставить свой пост. Да если вы сомневаетесь, проверьте сами!

— Ну ладно! Сделай так, чтобы через пять минут они все вышли!

— Это нетрудно: я им скажу, что их требуют во дворец.